– Я бы на вашем месте отказался от этой идеи, – поддержал ее Джек. – Зачем его зря дразнить?
Надо же, спелись! Джек и Элси всегда и во всем соглашаются. Но я-то как раз и хотела взбесить Ронни Батлера. Он последние шестьдесят лет доводил меня до исступления, заползая мне в голову, омрачая своей тенью все, что я сделала или не сделала в жизни. С той самой ночи, как умерла Бэрил, не было ни дня, чтобы он не маячил в моих мыслях, и прошлое казалось совсем близким, будто можно сделать шаг и прожить все заново. Поэтому, когда Джек вернулся к шкафу, а Элси решила приподнять ковер, я подсунула нотный лист под одну из бежевых подушек. В конце концов, это мой нотный лист, и мне решать, что с ним делать.
– По-моему, здесь ничего нет. – Джек медленно оглядывал гостиную, стоя посередине. – Поглядим в спальне?
По квартире растекалась вкрадчивая тишина. Спальня скорее походила на номер мотеля возле трассы. Шарить в чужой гостиной было странно, но осматривать спальню казалось еще более странным, и мы нерешительно мялись на пороге.
– Ну же, давайте приступим и побыстрее закончим, – поторопил Джек. – Я проверю шкафы, а вы поглядите под кроватью.
Элси обошла кровать с одной стороны, я с другой, и когда я опустилась на колени и приподняла покрывало, то увидела глаза подруги, глядевшей на меня с другой стороны.
– Видишь что-нибудь? – спросила я, приподнимая ткань повыше.
– Только тебя, – отозвалась Элси.
– Здесь тоже ничего. – Голос Джека донесся из глубин гардероба. – Немного же у него одежды.
– В карманах смотрели? – вспомнила я. – По телевизору люди всегда находят в карманах всякую всячину.
– Ну конечно! – Джек на мгновение появился из-за дверцы шкафа и снова исчез.
В ящике тумбочки у кровати нашелся только спрей для носа «Викс» и старая книжка в мягкой обложке.
– Больше восьмидесяти лет, и нечего показать? – не поверил Джек. – Как-то подозрительно.
Мы осмотрели кухню, но не нашли ничего, помимо стандартного набора кастрюль и фаянсовой посуды. Даже в холодильнике было пусто.
– Ни пинты молока, – поразилась я, – ни половинки апельсина!
Я вытянула один из маленьких пластиковых ящичков, и Элси заглянула внутрь. Ящик был пуст.
– Даже при нашем полном пансионе здесь должно что-то быть, – усомнилась она.
– Хоть баночка маринованного лука, – подхватила я. – Или початая банка макарон в соусе.
– Сплошное разочарование, – признался Джек. – Столько сил потрачено…
Элси вздохнула:
– Ты проголодалась, Флоренс?
– Немного.
– Но все равно это нужно было сделать, – сказал Джек, поправив кепку. – Осмотреться на местности.
– Что теперь? – спросила я. – Мы обшарили все потайные уголки его жизни и ничего не нашли.
– Надо перегруппироваться. – Джек кивнул сам себе, когда мы проходили мимо зеркала. – Мы что-то упускаем.
Мы вышли в коридор, который и коридором-то не был, а просто куском бежевого паласа между кухней и входной дверью, когда Элси схватила меня за руку:
– Ботинки! Мы не посмотрели в его ботинках!
Я сперва не поняла, о чем она говорит.
– Ну как ты не помнишь, Ронни все всегда прятал в ботинках! Спички, деньги – все, что он берег от чужих рук.
– Ну конечно же! – Джек уже протянул руку к входной двери, но мои слова заставили его замереть и обернуться. – Надо поглядеть в его ботинках.
Я вернулась в спальню и открыла гардероб. Пара коричневых мужских туфель на шнурках смотрела на меня из безмолвной темноты. Туфли казались достаточно безобидными. Мыски были слегка сбиты, на каблуках налет грязи. Я сунула руку в один – пусто, только гладкое, темное ощущение кожи. Может, мы ошиблись и Ронни перерос свои дурацкие привычки и уже ничего не сует в ботинки? Но когда я вынимала руку из второй туфли, кончики пальцев нащупали что-то странное: стелька словно бы вспучилась с краю. Это был едва заметный бугорок, но, когда я приподняла стельку, показался краешек линованной бумаги, сложенной в двадцать раз, с расплывшимися по краям синими чернилами.
– Бинго! – прокричала я так громко, что Джек и Элси тоже сунули головы в шкаф.
– Ну же, разворачивайте скорее! – Джек наклонился к самому листку и прищурился.
– Дайте же мне возможность. – Листок не хотел разворачиваться, словно бумагу не трогали уже очень давно. Наконец я расправила его и положила на покрывало.
– Вроде номер телефона, – предположила я.
– Или шифр? – добавила Элси.
– Я тоже думаю, что телефон. Количество цифр подходит, – сказал Джек.
– Давайте позвоним! – захлопала я в ладоши. Элси моргала с каждым моим хлопком.
– Повременим, – предложил Джек. – Перепишем и положим листок обратно под стельку.
Так мы и сделали. Джек закрыл за нами входную дверь с еле слышным щелчком, и мы гуськом пошли по дорожке.
– Ронни и не узнает, что мы здесь побывали, – заметил Джек через плечо.
– Нипочем не узнает, – согласилась Элси.
И не узнал бы, не будь под подушкой нотного листка. Всю дорогу обратно до квартиры и всю ночь после того, как ушли Джек и Элси, я лежала без сна, гадая, правильно ли поступила.
Мейбл Фогг жила на самом верху дома, стоявшего на самой вершине холма, – остальные этажи принадлежали ее дочери и внучке. Жизни трех поколений женщин венчали одна другую, как ярусы свадебного торта.
– С удовольствием жил бы вот так, – не удержался Джек. Автомобиль свернул на крутую дорогу, растрясывая все внутренности на крышках люков.
Крис промолчал.
Я сочиняла замысловатое письмо в министерство автомагистралей и решила делать это вслух, чтобы дать возможность и другим подбросить свои три гроша. Элси сидела рядом со мной, и я отчитала ее за зевоту:
– Прекрати, пожалуйста. Глядя на тебя, я тоже зевать начинаю.
– Я не выспалась. – Элси снова зевнула. – Музыка не давала спать.
– Музыка? – удивилась я. – Я не слышала никакой музыки.
– Что скажешь, Крис? – Джек отпустил трость и схватился за приборную доску. – Может, переехать мне в твой лофт? Мне же всего спаленка нужна, а так я буду сидеть с тобой в гостиной каждый вечер!
Крис до этого был вполне приветлив, но тут вся живость разом исчезла с его лица.
Джек обернулся с переднего сиденья и подмигнул нам.
Мы остановились перед домом. Через секунду целая армия кур, громко кудахча, пробежала мимо, куда-то спеша. Необычные все же птицы, эти куры. Они очень даже красивы, если рассмотреть внимательно, но в этом отношении они как голуби: их никто не рассматривает. Показав на них, я начала рассказывать, как на одну неделю стала вегетарианкой. Мисс Биссель отмела эту идею на корню, а те обеды превратились в настоящее испытание для обеих сторон.
Лужайку пересекала веревка с сохнущими простынями, которые хлопали и складывались на ветру. О таком доме я когда-то мечтала. Если бы жизнь повернулась иначе, я хотела бы так жить.
– Я не очень хорошо помню Мейбл. А ты?
– Я только помню, что она болтала без умолку, – отозвалась Элси.
Зато Мейбл нас прекрасно помнила. Когда я позвонила накануне, она разговаривала так, будто мы расстались на прошлой неделе.
– Я даже по телефону слышала, что она улыбается, – сказала я.
Мейбл ждала нас на крыльце. Она была крупной и надежной – иногда полнота бывает неожиданно комфортной. Волосы ее, конечно, поседели, но оттенок седины был красивый, ухоженные локоны падали на плечи. Крошечные дети обхватывали ее ноги с обеих сторон, как два маленьких черенка.
– А мы вас ждали! – прокричала Мейбл.
Когда мы подошли ближе, дети повернули головки. Две Мейбл в миниатюре, уменьшенное отражение давно выросшего ребенка. Лица казались настолько знакомыми, что прошлому пришлось сделать вид, будто оно никуда и не уходило.
Дочь Мейбл сделала Крису сандвич (консервированная солонина, ломтик маринованного огурца, щепотка соли), и мы сели с Мейбл в гостиной, заваленной недавно снятым с веревки бельем и залитой солнечным светом.
Она начала извиняться за беспорядок, но разговор почти сразу перешел на ее правнуков. Они выбегали один за другим, будто их вызывали по невидимому списку. С каждым ребенком мой интерес все рос, и на шестого я уже смотрела, разинув рот.
– А у тебя нет детей, Флоренс? – спросила Мейбл.
– У меня и мужа-то никогда не было. – Я проводила взглядом последнего малыша, убежавшего из комнаты. – Слушай, они просто твои маленькие частички! Даже когда тебя не станет, они по-прежнему будут ходить по земле, продолжая быть тобой, представляешь?
Мейбл снова принялась извиняться, хотя, честно говоря, комната вовсе не была в беспорядке. Сноп солнечных лучей, лившихся через оконное стекло, выхватывал игрушки, одежду и детские раскраски, но казалось, что все так и должно быть.
Мы принялись рыться в карманах прошлого. Любимые истории были пересказаны – надо же убедиться, что они не забыты, события почищены наждачкой, чтобы их было проще удержать. Вспоминая войну, мы обходили потери, страх и невзгоды, а говорили о дружбе и странной солидарности, которая всегда возникает между людьми в нужде. Одних в нашем разговоре не хватало, зато другие были четкими и яркими. Те, кто делал жизнь легче, воскресали, те, кто создавал проблемы, исчезали. В этом величайшее преимущество воспоминаний: прошлое может быть таким, как тебе изначально хотелось. Соответственно, никто из нас не упомянул Ронни Батлера, а как только я начала осторожно подбираться к этой теме, вошла дочь Мейбл с большим чайником чая и заметила, что это удачное совпадение, что мы позвонили, потому что ее мать на прошлой неделе вернулась с собрания Британского легиона и готова была поклясться, что видела в автобусе Ронни Батлера.
Кусок фруктового пирога замер на полпути от тарелки до моего рта на добрую минуту, прежде чем я вспомнила, что я его ем.
– Ронни Батлера?
– Но это, конечно, был не он. – Мейбл взяла себе еще ломтик пирога. – Это же невозможно.
– Невозможно, – согласилась я.
– Хотя… – Мейбл положила пирог обратно на тарелку. – На мгновение я и впрямь подумала – он. Ведь и голос был точно его, когда он заговорил с водителем. Я прямо будто в прошлое попала.