«Вы не справляетесь с повседневными делами, мисс Клэйборн, – утверждала она. – С элементарным самообслуживанием».
Откуда ей знать, какое у меня элементарное самообслуживание, – она же не жила бок о бок со мной! Как-то утром она без приглашения заявилась в мою прихожую и обвинила меня во всех смертных грехах.
«Вы уже не можете наклониться до ступней!» – перечисляла она.
«А что мне делать с моими ступнями?»
«Вы не можете застегнуть пуговицы!»
«Маркс и Спенсер» сейчас выпускает широкий ассортимент одежды без единой пуговицы», – защищалась я.
В углу тикали часы, и под их звук между нами росло отчуждение. Женщина взглянула на часы и снова отвела глаза.
Поморгав, она сказала: «Не в этом дело, мисс Клэйборн. Нам нужно знать, что вы под надежным присмотром. Мы хотим вам только самого лучшего…»
«Неужели?» – скептически хмыкнула я.
Жизнь мою перекроили невероятно быстро. Я ее восемьдесят лет строила, а они за несколько недель превратили ее в нечто малюсенькое, уместившееся в коричневый конверт, который берут на деловые встречи. Они похитили у меня жизнь, отогнали ее от меня, когда я рассчитывала закутаться в старость и спокойно посидеть. Когда я в последний раз закрыла за собой дверь, звук показался мне незнакомым, а холл – чужим. Я знала, что уезжаю навсегда.
«Я кое-что забыла, – сказала я им. – Вернусь забрать».
И я прошлась по пустым комнатам, прощаясь, потому что боялась – однажды я забуду свой дом, а напомнить будет некому.
Когда я села в машину, меня заверили: «До «Вишневого дерева» ехать всего ничего, соскучиться не успеете».
Это была самая долгая поездка в моей жизни. Когда мы остановились на светофоре, я открыла дверь и вышла.
«Я передумала, – заявила я. – Возвращаюсь домой».
Они погнались за мной через все полосы, и я впервые в жизни поняла, что у меня больше нет возможности передумывать.
Я всегда жила одна, но здесь меня встретило безлестничное, с перилами, одиночество. В комнатах тянуло краской и чужим запахом. Я массу времени определялась, куда разложить вещи, и до сих пор продолжаю перекладывать.
Элси в «Вишневом дереве» тогда еще не было, она приехала через несколько недель. Я увидела, как она бродит по территории в пальто, знававшем лучшие дни, разговаривает сама с собой и смотрит в небо. Я крикнула ей через двор. Элси обернулась и помахала мне.
«Вот не знала, что ты тоже здесь! – обрадовалась я. – Когда ты приехала?»
«Сегодня утром. Покажешь мне, что и как? Мы замечательно заживем, Флоренс, как в старые добрые времена. Тебе не нужно больше беспокоиться».
Она была права – беспокоиться мне стало не о чем.
В коридоре мы приперли Саймона к стенке и попросили помощи. Он сразу согласился. Джек даже немного опешил. По-моему, он ожидал ожесточенного сопротивления и теперь остался со всеми заготовленными, но не пригодившимися фразами. Саймон повел нас в комнату для персонала. Мне не доводилось бывать в подобных комнатах, но эта оказалась сплошным разочарованием – захламленная старой мебелью и горами нераспечатанных журналов.
– Мы не знаем, как отменить подписку, – пояснил Саймон.
Он поставил нам два стула. Джек устроился на диване, а мы с Элси уселись поближе к большому монитору на столе. Тот сразу ожил, как только Саймон нажал кнопку. Он взял у меня клочок бумаги и сказал:
– Сейчас посмотрим в Интернете…
– Я еще никогда не была в Интернете, – призналась я.
– Вы быстро разберетесь, Фло. Я могу вас научить. Откроем маленький компьютерный класс.
– Запишите и меня! – вызвался Джек, листавший один из журналов.
Саймон нажал какие-то кнопки и повернул экран к нам:
– Это телефон музыкального магазина.
– Музыкального магазина? – переспросила я.
Мы уставились в экран.
– В Уитби, – добавил Саймон.
– Вы уверены? – Элси подалась вперед, едва не уткнувшись в картинку носом.
Саймон увеличил изображение. Снаружи магазин был выкрашен в глянцево-черный цвет, а название выложено золотыми буквами. Такой шрифт уже не ожидаешь увидеть – с виньетками и росчерками, старомодный и прекрасный. Чем больше Саймон увеличивал фотографию, тем более нечеткой она становилась, но все равно можно было разглядеть витрину с инструментами: саксофоны и тромбоны с их изгибами скрипки серьезно и прямо висят сзади, словно чинные пожилые леди; ряд серебристых флейт; гитары с фигурами песочных часов и, как веревка с бельем для просушки, – нотные листы, свисавшие сверху.
– «Джордж Гибсон и сын», – прочитала я вывеску. – Никогда не слышала.
Саймон убрал руку от клавиатуры:
– Вы же вроде сказали, что этот номер был на последней странице вашей телефонной книжки?
– Да, только я не помню почему.
Я видела, что у Саймона зародились подозрения, но решила, что, если не смотреть на него, подозрения рассеются.
Саймон записал нам адрес на липком желтом бумажном квадратике. В это время вошла Шерил из парикмахерской. Она выглядела как обычно: ни кровинки в лице, погруженная в раздумья. Если она и удивилась, увидев нас в служебном помещении, то не подала виду.
– Здравствуйте, Шерил, как поживаете?
Шерил что-то буркнула, я не разобрала что.
– Я рада, что мы встретились, – продолжала я, – потому что у меня для вас кое-что есть. Ну, вернее, не совсем для вас, а для вашей… – я некоторое время подбирала слово, – помощницы.
Я вынула листок из сумки.
– Здесь написано, как установить свое семейное древо. Мне в журнале попалось. Может, это поможет ей найти прабабушку из Престатина.
Шерил взяла у меня листок и снова что-то пробормотала.
– Как поживает маленькая Элис? – я кивнула на ее запястье.
Из Шерил исторглась престранная путаница слов, Саймон даже поднял глаза от своей писанины.
– Я недавно тоже видела детишек, – рассказала я. Мне показалось, что Шерил ждет, пока я поясню, но пояснять было нечего, поэтому я спросила, сколько Элис лет.
– Ей… – Шерил замялась. Мне показалось странным, что матери приходится вспоминать возраст дочери, но люди никогда не перестают меня удивлять. – Она родилась три года назад.
– А она хорошая малышка? – осведомилась я.
– Самая лучшая, мисс Клэйборн, лучше не бывает! Прелестные светлые кудряшки и огромные голубые глазищи. И всегда улыбается.
Фотографии у Шерил при себе не оказалось, но она обещала принести и показать.
– Мне бы очень хотелось увидеть Элис! – попросила я.
Шерил подошла к раковине и начала брякать там кружками, поэтому я расслышала не все, что она сказала, но точно разобрала:
– Спасибо вам огромное, что интересуетесь.
Отдавая Джеку листок, Саймон легонько сжал мне плечо и сказал:
– Вы просто прелесть, Флоренс, чтоб вы знали.
Я сочла это очень любезным – ведь я всего-навсего поддерживала разговор.
Раньше мы с Элси жаловались, какие тесные здесь комнатушки, но сейчас все стало недосягаемо далеким. Я думала, что, может, смогу достать какой-то мусор из-под тумбочки – монету или что еще туда упало – и бросить в окно. Привлечь внимание. Правда, не представляю чье. Меня отчитают, когда найдут, потому что я должна была носить медальон – так мы с Элси называем их из-за размера. «Мне нужна помощь» – написано спереди. Он все время брякает и мешается, а однажды я ударила им об обложку журнала, так через минуту ко мне в квартиру ворвался Саймон с сыром на подбородке. После этого я медальон сняла и повесила на крючок в ванной.
Там он сейчас и висит.
Отсюда я даже не вижу ванную. Хоть бы большая лампа была включена… В темноте даже здравый смысл съеживается. В коридоре горит лампочка, но она из этих новомодных – энергосберегающих, то есть с таким же успехом можно зажечь спичку. Время уже, наверное, к семи. Магазин у ворот скоро закроется. Продавец снимет свои наушники и все уберет с прилавка. Может, пересчитывая мелочь, он подумает обо мне, вспомнит, как я предложила ему прибрать на полках, и призадумается. Он закроет магазин, несколько раз подергает дверь, а потом пойдет мимо этого корпуса и взглянет на мои окна. Постучав, он крикнет: «Это я, мисс Клэйборн!»
А я отвечу: «Входите, не церемоньтесь!»
Голос будет веселым, не хочу его перепугать.
И он поедет со мной в больницу по собственной инициативе.
«Это самое меньшее, что я могу сделать, Флоренс».
Мы будем говорить о магазине, и он будет советоваться со мной, чем, по моему мнению, стоит пополнить ассортимент. А потом спросит, не могу ли я иногда заглядывать и помогать ему.
«Конечно, – отвечу я, – и даже не думайте об оплате. Опустите это в кружку для бедных или отдайте детям».
Мы будем сидеть в приемном покое, а мимо будут пробегать люди. Ко мне прикрепят провода от прибора, который пищит, меняет цифры и мигает огоньками, и я буду смотреть на их танец, потому что приятно видеть все свои основные показатели на одном экране. Занавески будут шелестеть, носилки с дребезжанием проноситься мимо, голоса сплетаться в огромный шар звука, но все время, пока мы будем в машине «Скорой помощи», и все время, пока мы будем ждать врача в палате неотложки, продавец из маленького магазина не захочет крикнуть погромче. Ни разу.
Мисс Амброуз округлила глаза.
– Экскурсию?! – переспросила она.
Мы пробовали звонить в музыкальный магазин, но по телефону никто не отвечал. Я думала, может, он закрылся, но Джек сказал – вряд ли, раз контакты до сих пор в Интернете. А затем ни с того ни с сего вдруг предложил туда поехать.
– В Уитби? – не поверила я.
– Да. Это принесет нам огромную пользу. Когда вы в последний раз видели море?
Я пробовала вспомнить, но способность думать мне отказала.
– Не знаю, – призналась я. – Я уже смирилась, что больше его не увижу.
– Всем нужно бывать на море. – Джек кивнул на каминную полку, будто море было непосредственно по другую сторону камина и ожидало нас. – Это полезно для тела. Вы же помните, что мы здесь имеем право на отдых?