м транспарант». Я пришёл в восторг. При всей моей нелюбви к демонстрациям зрелище обещало быть уникальным. Я помчался к начальнику контракта. Ему затея тоже показалась стоящей, он дал разрешение. Нужно было оповестить и других. Но Макикима не отставал. «Мсье Эжен, вы не посмотрели транспарант!» Он развернул самодельное полотнище: «П.…ц империализму!» Наверное, я позеленел. «Что-нибудь не так? Я сделал ошибку?» — «Не то, чтобы ошибку, просто… в письменном виде… это не смотрится». — «А мсье Егорычев сказал — смотрится». С большим трудом я уговорил секретаря не разворачивать транспарант при гостях, но недооценил его революционное усердие. Демонстрация прошла на ура. А когда начались выступления, Макикима дождался очереди, вышел к импровизированной трибуне и громогласно произнёс отредактированный лозунг: «П.… -ц империализму америкэн!» Нужно было видеть реакцию советских строителей, дипломатов и ничего не понимавших конголезских чиновников. Деревенскую площадь потряс разряд хохота. В письменном пересказе содержался лишь намёк на неприличное слово, но осторожный Краминов перестраховался. Как бы то ни было, а месяца через полтора после публикации очерка я в один и тот же день получил два письма — из отдела кадров ТАСС и из редакции «За рубежом». В обоих случаях меня «брали». В ТАСС была работа с выездами за рубеж, но я предпочёл журнал. Там появились у меня коллеги и друзья, от которых я получил рекомендации для вступления в СЖ. Путёвку в журналистику дали мне африканские шаманы.
Международная журналистика. Неожиданное глубокое погружение в новую для меня среду. Рядом асы — обозреватели и редакторы отделов. Энциклопедический знаток французской литературы Нина Сергеевна Ратиани, редактор Европейского отдела Владимир Дмитриевич Осипов, автор удивительно глубокой и доброй книги «Британия 60-х», написанной после командировки в Лондон от «Известий» с искренней симпатией к простым англичанам. Карен Карагезьян. Он был первым советским студентом, целый год проучившимся в Гейдельберге у профессора Алетана в рамках студенческого обмена и потом преподавал в Инязе как раз в то время, когда я там учился. Редактор латиноамериканского отдела Вадим Поляковский. Попутно выяснилось: и Карен, и Вадим кончали ту же московскую среднюю школу № 557 в Спасоналивковском переулке. Полиглот Лёва Бобров, переводивший синхронно и письменно чуть ли не со всех европейских языков. Жизнь бьёт ключом. На работу разрешается опаздывать, но при условии, что материал сдан вовремя. В моде шутки и розыгрыши. Порой работники журнала напоминали мне весёлых и беспечных бурсаков, описанных Помяловским. Но работают профессионалы на совесть. Я редактирую статьи про Африку, дополнительно (на гонорарной основе) мне всё чаще поручают большие переводы из немецких газет и журналов. Внештатных переводчиков хватает, но, как правило, материал требуется «уже вчера». Большую статью из «Шпигеля» про подводную лодку «Трешер» я переводил, оставшись в редакции на ночь, но сдал в срок. Нередко розыгрыши успешно повторяются. Вадима Поляковского три года подряд 1-го апреля вызывал из проходной «дежурный капитан милиции» или «сторож»: «На Вашу машину снегоочиститель наехал», «Спуститесь, пожалуйста, у Вас колеса не хватает». Иорданского, ожидавшего разрешения на очередную поездку в Сенегал, из соседней комнаты «срочно вызывали» в ЦК на Старую площадь, и он мчался туда, возвращаясь мрачнее тучи. Сотрудники журнала и корреспонденты «Известий» подкалывали друг друга, замечая опечатки. Долго смешил моих коллег заголовок в «Известиях» — «Сталевары, ваша сила в плавках». Сообща смеялись, когда в одной из телепередач Брежнев «запел» голосом Софии Ротару. Но порой виновникам ошибок было не до смеха. Лозунг на развороте в нашем журнале должен был гласить — «В единстве антивоенных и антиимпериалистических сил — залог успеха». Но полосы после вёрстки считывались двумя сотрудниками и во втором случае редактора не насторожила пропажа приставки «анти». Обошлось без увольнений. А за перевранные цитаты классиков марксизма карали нещадно. Главлит не дремал. Справочник запретных тем и эпитетов ежегодно пополнялся.
Четыре столицы королевства. Из «Африки» в «Европу». АПН. В Сказке «12 месяцев» персонажи с лёгкостью переносятся из одного времени года в другое. Впечатления от быстрой смены сезонов можно получить и в реальности. Нужно только отправиться в Марокко. Я оказался там при обстоятельствах странных и случайных. В конце октября 68-го дома раздался телефонный звонок, и голос школьного друга Виктора Плавита произнёс коронную фразу: «Евгений Васильевич, у нас тут собирается симпозиум. Не желаете ли принять участие?» Интеллигентный и начитанный Витька был интересным собеседником. Кроме того, он великолепно играл на гитаре, чему я страшно завидовал, и мог адекватно воспроизвести любую услышанную мелодию, искусно подражая при этом разным инструментам джазового оркестра; слух у него был отменный. Главной страстью его было отбивать ритм. Он часто подрабатывал ударником, поэтому в первые годы после школы я побывал с ним в большинстве московских клубов на вечерах танцев, которые сами по себе меня мало интересовали. Родители, оба гинекологи, произвели его на свет, уже будучи в солидном возрасте. Он обожал своих старичков, говоря о них в нежно-иронической гамме. Витькина манера изъясняться была неподражаема: нарочитая витиеватость со значительной долей иронии, курьёзный синтез великосветской речи и просторечий с инкрустациями жаргонных словечек. В Лосинке, где Витькины родители занимали небольшой домик, его уважала вся шпана. А мы нередко собирались у него, когда благонравные старички, немного напоминавшие старосветских помещиков, уезжали ухаживать за его тёткой в Пензу. Они повсюду ездили только вместе. Услышав слово «симпозиум», я пришёл в весёлое расположение духа, поспешив ответить в той же тональности: «Симпозиум? Ну, конечно! Мы не можем остаться в стороне!» Разговор продолжался, и вдруг я понял, что это не Витька. Но осенило меня лишь после того, как меня попросили зайти в отдел кадров Министерства мелиорации и водного хозяйства, где я бывал перед поездкой в Конго. Заинтригованный звонком, поспешил в конструктивистское здание у Красных ворот. «Извините, мне показалось, что звонил мой приятель», — признался я кадровику. «Я так и подумал», — миролюбиво ответил тот, нарисовав райскую картину: небольшая группа мелиораторов летит на 20 дней в Марокко на симпозиум устанавливать контакты и подписывать контракты. Оформляться нужно было «с колёс»: поездка предстояла сразу после ноябрьских праздников. Поскольку в «За рубежом» я работал в африканском отделе, начальник его Иорданский отпустил меня при радостном для меня условии — принести в клюве репортаж о солнечном королевстве. Оформление закрутилось быстро, мы с женой расслабились и укатили на праздники в Питер с её университетской подругой по химфаку Инной Падуновой и её мужем Марио (сотрудником итальянской нефтяной компании, закончившем тот же факультет) на его новой белой «Волге». Возвращались весёлые и довольные, но под Торжком случилось лихо. Дорогу постоянно перебегали куры и старушки, и одна из них, мирно стоявшая на обочине, неожиданно рванула наперерез, словно нас только и поджидала. Марио успел вывернуть руль: мы воткнулись в канаву, изрядно помявшись, с разбитыми очками и носами. В Москве обратились в Склиф. У меня был синяк под левым глазом, у жены — под правым. Врача не убедила легенда про аварию. Решил, видимо: «подрались с бодуна по случаю праздника». Для обработки раны понадобилось сбрить одну бровь. Чтобы не пугать кадровика, я нацепил тёмные очки, но опытный глаз распознал маскировку. В аварию он тоже не поверил, но смотрел как бы даже одобрительно. В те годы среди кадровиков ходила поговорка: «Пьёт, значит, наш человек». Наверное, ему просто понравилась наша история.
Королевство очаровывало яркими красками. В Рабате стояла солнечная, но прохладная погода, напоминавшая нашу тёплую осень. Пробковые дубы уже осыпали листья. Начался рамадан, чиновники под разными предлогами уклонялись от встреч, а возивший нас шофёр то и дело вылезал из машины, чтобы расстелить коврик и помолиться. Дороги в Марокко считались лучшими в Африке. Такие я видел потом только в Германии. В силу этого обстоятельства все водители были лихачами. Однажды утром мы летели стрелой в сплошном тумане, опаздывая в министерство, но шофёр успокаивал: «Сейчас здесь никто не ездит». При возвращении в полдень я насчитал на обочине шесть разбитых машин. Из Рабата мы отправились в горы — взглянуть на район предстоявшей ирригации. Там уже была зима. Но, спустившись с перевала в долину, мы увидели настоящую весну. А дальше нас ожидали новые сюрпризы: жаркое лето и поразительные красоты ещё трёх столиц — Феса, Мекнеса и Марракеша. Напоследок группу щедро одарили, предложив каждому забрать по два ящика апельсинов и клементинов, по коробке красного вина и по мешку риса. Все трое членов делегации мужественно отвернулись от подношений: «всё равно отберут на таможне». А я рискнул: отберут, так отберут. Не отобрали. В Шереметьево я разделил дары на четыре части, но и того, что привёз домой, хватило на многих родных и друзей. Очерк о королевстве, очевидно, удался. На редакционной летучке его похвалили. Вскоре мне предложили перейти в европейский отдел, и я с радостью согласился, хотя работы прибавилось и Иорданский на меня слегка обиделся: немецкоязычная пресса «обслуживала» все отделы, публикуя очерки и репортажи о жизни не только в Германии, но и в других странах мира. Новые поступления, прошедшие Главлит, первым просматривал Краминов, делая пометки: «обратить внимание, прочитать и доложить, отдать в перевод»… Секретарши передавали прессу в отделы, и начиналась работа. Выносить журналы из редакции запрещалось, но запрет нарушался. Наибольший интерес вызывали статьи, отмеченные фиолетовым штампом-шестигранником («осторожно: антисоветчина!»). В особых случаях ставились два шестигранника. Но именно эти материалы больше всего и привлекали наше внимание. Чаще они печатались в «Штерне» и в «Шпигеле». В числе прочих был еженедельник «Квик», публиковавший гороскопы, и на летучке я предложил перепечатывать выдержки из них в разделе юмора. Идею отвергли, но на следующий день ко мне одна за другой стали подходить сотрудницы, просившие им «погадать» с помощью гороскопа. Я уже успел составить себе некоторое представление о характерах наших милых дам, но поскольку они не только слушали предсказания, но и непрестанно щебетали, я очень скоро стал обладателем более обширной информации о них самих и смог корректировать прогнозы. В следующий понедельник они приходили, по пути делясь друг с другом ценными сведениями: «Нет, ты знаешь, всё так и было: я бежала в парикмахерскую и чуть не попала под автобус!» — «А я купила-таки красные туфли и очень пожалела!» Абстрактные рекомендации гороскопа с учётом характеров «клиенток» делали своё дело. Слава гороскопа из «Квика» перешагнула порог редакции. Узнать, что произойдёт с ними на будущей неделе приходили девушки из «Комсомолки» и даже из самой «Правды». Мужчин больше интересовали цветные вкладки с обнажёнными шведскими красотками. И вот как-то «хозяин» шведской прессы, сканд