Лето 1991 г. Тбилиси-Москва И. П. Татишвили Е. В. Бовкуну:… Вы помните, о чём мы говорили с Вами в «Солнечном»? Я уверен, что упомянутый протокол находится в немецких архивах. Если бы Вам удалось его разыскать. Я даже не мечтаю об этом. Но вдруг… С благодарностью за Вашу спонтанную готовность, И. Татишвили.
Сталин И. и Сталин Я. Летом 89-го очередной отпуск мы с женой проводили в Гагре. Профсоюзная дама «Известий» выдала нам дефицитные путёвки в пансионат «Солнечный» на окраине Гагры, рядом с бывшей дачей Сталина. После устного обмена визитками с соседом по щедрой курортной трапезе в столовой нас пригласили в номер на дегустацию напитка неизвестной марки. Писатель Илья Платонович Татишвили, великолепно знавший историю народов Кавказа, уловив искренность нашего внимания, увлёк нас в мир красивых обычаев горцев и драматических легенд, плавно перейдя к тостам. Внешне больше похожий на русского, чем на грузина, он проявил, тем не менее, твёрдость национального характера, налив мне полный до краёв стакан коньяка, уверив, что неприятных последствий быть не может: коньяк без названия более 50 лет хранился в бочке, которую закопал в саду его отец, и обладает исключительно целебными свойствами. Я не совсем поверил в это, но послушно выпил стакан, ощутив божественный вкус и неповторимый, не встречавшийся прежде аромат. Новый знакомый оказался прав. Вечером уснул, как младенец и никогда так безмятежно не спал, оставшиеся три четверти бутылки увёз в Москву и давал гостям пробовать ценный напиток маленькой рюмочкой. Последние капли мы выпили с сыном в конце 90-х. На следующий день мы беседовали с Ильёй Платоновичем о судьбах людских и литературных изысканиях, о мастерстве писателя и ответственности отцовства. Оказалось, он написал роман о Якове Джугашвили. По его данным, немцы, держа в плену сына Сталина, подсаживали к нему женщин, и у одной из них будто бы родился от него ребёнок. Подтвердить эти сведения могли бы протоколы допросов Якова, попавшие после войны к американцам. Илья Платонович поинтересовался, доводилось ли мне «ворошить» немецкие архивы. Мне доводилось, и притом неоднократно. Во-первых, я постоянно пользовался богатым газетным архивом Немецкого Бундестага в Бонне, которым заведовал исключительно компетентный и благожелательный профессор Вальтер Кайм. А, во-вторых, был знаком с директором Федерального архива в Кобленце, профессором Ф. Каленбергом, дважды помогавшим «Известиям» в розыске документов военного времени. Но существуют ли вообще такие протоколы? Мой степенный сосед на глазах превращался в азартного мальчишку, готового услышать великую тайну. «Протоколы существуют! Американцы вернули их немцам после войны». Я взялся внести ясность в запутанное дело, предупредив, что выполню обещанное не сразу: работа в архивах требовала времени. Лишь два года спустя мне удалось нащупать ниточку, которая привела меня в Кобленц. В январе 92-го у меня состоялась желаемая встреча и меня просили подождать.
12 февраля 1992 г. Кобленц-Бонн. Президент Федерального архива проф. Ф. Каленберг корреспонденту «Известий»: «… Я не забыл о цели Вашего визита в наш архив 31 января. Вы интересовались магнитофонной записью последнего допроса Якова Сталина. Я спрашивал об этом у д-ра Хайнца Боброка, с которым Вы беседовали в прошлый раз и который недавно вышел на пенсию. Он подтвердил, что несколько лет назад впервые узнал о существовании упомянутого документа. Я провёл изыскания и рад сообщить, что в папках Ведомства имперской безопасности (Федеральный архив R 58/657) действительно находятся копии протоколов допроса Якова Джугашвили, подшитые к делу в апреле 1943 года после его смерти. Некоторые из них плохо читаются. К тому же я не могу уверенно сказать, откуда они к нам поступили. Но в подлинности их сомнений нет. Дополнительно хотел бы упомянуть: в деле имеются примерно 10 чёрно-белых фотоснимков, документирующих смерть сына Сталина и сброшюрованных в тетрадку. А всего в деле 25 страниц. Буду рад оказать Вам посильную помощь».
Почти сразу же я отправил в Тбилиси письмо, кратко рассказав о результатах предварительных поисков, и просил Илью Платоновича сообщить, сможет ли он и когда приехать в Германию поработать в архиве. Ответа не получил, а сам дело до конца не довёл из-за нехватки времени. Важный документ ждёт своего исследователя.
Архивы простые и ядовитые. Книга Сигунова о грибах и личный опыт позволили мне сделать маленькое открытие: из сотен, если не тысяч видов лесных грибов — смертельно ядовитых, начиная с бледной поганки, — раз-два и обчёлся. Остальные — съедобные или условно съедобные. Нужно только уметь обработать их и приготовить. Употребляют в пищу даже мухоморы. То же самое и с информацией. 99 процентов её — полезная духовная пища. Но можно и смертельно отравиться. Столь печальное открытие сделали в Германии «грибники-исследователи», обрабатывая бывшие архивы Штази. У них появились странные недуги — заболевания кожи и дыхательных путей. Оказалось, часть бывших секретных бумаг обработали какой-то гадостью. Впрочем, даже обычная — реальная или выдуманная — информация, хранившаяся в сейфах восточногерманской разведки, могла существенно подорвать политическое здоровье известных деятелей ФРГ. Вилли Брандт, Хельмут Коль, тележурналист Вернер Хёфер… Боюсь даже перечислять. И никто из них к вредным бумагам не прикасался. Но непреодолимо влечение человека к секретам, которые рано или поздно, вольно или невольно предаются огласке. Всегда находятся одержимые или чудаки, которых привлекает тихая охота за сенсациями. Я не был одержимым на этот счёт, но любил ворошить старые газеты, заглядывать в лавки букинистов и знакомить друзей и родственников с курьёзами, обнаруженными в архивах при подготовке той или иной статьи. В журнале «За рубежом» этажом выше, где находилась неформальная «кладовка» издательства и редакции «Правды» мы нередко брали почитать старые областные и городские газеты с тем же названием, коих было великое множество: «Воронежская Правда», «Северодвинская Правда», урюпинская, сермяжная и так далее. Читали и смеялись. В одной из заметок о сельской жизни описывался реальный случай: Тракторист Кузькин, застав жену Матрёну в сарае в объятиях сцепщика Васьки, сказал ей: «Если ещё раз с ним застукаю — убью!» И убил. Сообщение было опубликовано в рубрике «Сказано — сделано». Много курьёзов находил я в газетном архиве Бундестага в Бонне. Агентам Штази удалось записать, как в 78-м году общались по телефону через железный занавес Хельмут Шмидт и Эрих Хонеккер: — Привет, это Шмидт. — Здравствуйте, г-н Шмидт, это Хонеккер. — Рад, что застал вас. Думал, с утра уже уехали. — Нет, с утра сижу на работе. Слышал, что вы хотели… — Спасибо, у нас хорошо. Не могли бы вы потрясти трубку? — Я говорю, теперь всё уладилось. — Не могли бы вы потрясти трубку? — Ну, если вы просите… — А у нас опять зерна невпроворот. Сначала было невпроворот молока, потом масла, а теперь и в других областях. — Об этом можно поговорить, потому что у нас этого не хватает. — У вас не хватает? — Масла-то у нас достаточно. — Так, масла у вас хватает? — На пропитание хватает. — Я опасаюсь, наше масло вам не подойдёт, дороговато будет. — Не думаю. — Ваш жизненный уровень, наверное, возрос? — Да, довольно высоко. — А у нас людей нужно убеждать меньше есть. — Нам бы тоже не мешало, но они меньше не едят, хотя это вредит здоровью. У нас самое высокое в мире потребление масла на душу населения — 14 килограммов. — Да, это слишком. Пусть лучше едят маргарин. — Разумеется, маргарин полезнее. — У меня тоже всегда наполеоновские планы, но до дела не доходит. — Это бывает. Я, вот, кофе пью, хотя он и дорого стоит. Мы только на кофе расходуем 400 миллионов марок в валюте! Кто бы мог подумать! Раньше никто кроме саксонцев кофе и не пил. — Потрясите трубку. — Ну, если вы просите… А мы тут с Брежневым усидели бутылку водки. — Эка, с ним нужно ухо держать востро. — Да, он крепок, я даже боюсь с ним пить. — Я — тоже. Но случай был подходящий. Так — лучше? — Немного лучше. — Так, что я хотел сказать… Мне никогда не было неприятно, когда вы сюда звонили. — Да что вы! — Просто, чтобы вы знали! — Нет, честно! Я только хотел сказать, что всегда звоню первый. Могли бы и вы разок… Потрясите трубку… — Ну, если вы просите…
Этот подслушанный разговор невольно напомнил мне известный диалог: «Нормально, Григорий? — Отлично, Константин!»
Были и невесёлые находки. В числе документов Штази, относящихся к психологическому воздействию на личность, мне попалась Инструкция 1–76 с такими рекомендациями: «изолировать активность, нейтрализовать твёрдое звено характера; влиять на отношения с ближайшим окружением и дальними связями; лишать опоры в среде друзей и знакомых; использовать моральные слабости, такие чувства, как зависть и подозрительность, честность и обязательность; создавать денежную зависимость, сложные отношения с финансовыми органами; усиливать ощущения, подавляющие психику, противоречия между сослуживцами; разжигать недоверие и соперничество; систематически создавать профессиональные неудачи…». Я не позавидовал бы немцу, против которого применяли такую инструкцию. Но в российских условиях, с нашим коллективизмом и хаотичным бытом, с непостоянством привычек, меняющимися условиями и характером труда упомянутая инструкция оказалась бы абсолютно бесполезной. Русского человека таким иезуитизмом, слава Богу, не проймёшь, национальный характер не позволит.
17 мая 1991 г. Бонн-Дрансдорф — Бонн-Мелем. М. С. Восленский Е. В. Бовкуну: Кажется, удался наш «круглый стол» с Леонхардом. Поговорили откровенно, все точки над i расставлены. Очевидно, Вы хорошо продумали свои вопросы. Надеюсь, что читатели «Известий» почерпнут из нашей беседы много для себя нового и полезного. Надеюсь также, что Вы с Ольгой Павловной не откажетесь посетить меня дома. Сердечный привет Вам от Штефи.
Антиноменклатура. Готовясь к первой поездке в Германию и подбирая нужную литературу, я положил в чемодан и «Восточную политику ФРГ» Михаила Сергеевича Восленского, оставшуюся у меня со времён работы в журнале «За рубежом». Тогда она была уже изъята из библиотек и уничтожена, поскольку автор успел написать куда более опасную для режима книгу — знаменитую «Номенклатуру». На ней воспитывалось не одно поколение советских диссидентов. Конечно, мне хотелось пообщаться с автором, но встреча состоялась лишь 10 лет спустя, по инициативе Восленского. Он сам захотел увидеться с корреспондентом газеты, для которой писал статьи в 50-е годы и которую продолжал регулярно читать. Первое интервью он дал мне в годы перестройки. Обстоятельный разговор состоялся у нас в апреле 88-го на внешнеполитическом конгрессе Христианско-социального союза в ходе дискуссии «Перемены в мировой политике — вызов для Европы». С основным докладом выступал тогда председатель ХСС, премьер-министр Баварии Франц-Йозеф Штраус, с необычайной горячностью поддержавший российскую перестройку. Были другие встречи. Известный историк, директор Исследовательского института советской современности внимательно следил за российскими реформами, подчёркивая при случае свою принадлежность к России. Старался не пропустить мероприятия с приездом интересных гостей из Москвы. Он приезжал ко мне в корпункт на чашку чая. Бывали и мы с женой у него дома: сначала в Бад-Годесберге, потом в Дрансдорфе, на окраине Бонна, куда он переехал вместе со Штефани — личным секретарём и новым спутником жизни. Просматривая записи бесед с Восленским, я обнаружил и те, что сделаны были во время нашей последней встречи в корпункте, когда мы говорили о федерализме и шансах новой номенклатуры. Делёж полномочий между центром и регионами вызвал известное дробление компетенций в самих республиках, входящих в состав России. К распаду старых структур историк отнёсся философски. «Когда слышишь, что какая-то республика не может существовать отдельно, поскольку не в состоянии производить всё, хочется спро