сить: а какая страна полностью себя всем обеспечивает? — иронизировал Восленский. — Никакая. Но везде есть сотрудничество, тем более между соседями». Его рассуждения об отношениях слабых и сильных государств переплетались с размышлениями классика русской литературы Владимира Галактионовича Короленко в его сборнике «У пустого колодца». Шансы номенклатуры в условиях рынка он оценивал скептически: «рынок — саморегулирующийся инструмент, но это всего-навсего механизм. Нужно вносить в рыночную экономику тот элемент, который в рынке не заложен — социальный. Это успешно делается в странах Западной Европы. Номенклатура на это не способна. Новую номенклатуру в России создадут бюрократы, и она останется тормозным башмаком для развития экономики. Но не потому, что сумеет приспособиться к новым условиям, а потому что не сможет это сделать. Иначе она легко вписалась бы в структуры рыночной экономики». Меня интересовал вопрос «качества» новой номенклатуры. Если она возродится после распада СССР, то в каком виде? Историк задумался: «Не возродится, а переродится в новую административно-хозяйственную, беспартийную, но куда более зависимую от узких олигархических интересов номенклатуру силовиков». Михаил Восленский носил в себе богатый опыт прошлого, но жил будущим. Современной России будет его не хватать. Умер он в феврале 97-го, завещав отпевать себя двум священникам — католическому и православному. Я невольно воспринял это как признак раздвоения личности. Можно длительное время жить за границей, наблюдая за метаморфозами в своей стране, а умирать желательно на родине. Но сколько могил наших соотечественников — подлинных патриотов своей родины остались на чужбине гордым напоминанием о самодурстве, коварстве, мстительности или трусости российских временщиков! Какими бы титулами они себя ни украшали!
17 июня 1991 г. Мандершайд-Мелем. Вольфганг Леонхард Е. Бовкуну:… большое спасибо за публикацию в «Союзе» (приложение к «Известиям») от 16-го апреля. Наш круглый стол с участием Михаила Восленского только выиграл от произведённых Вами сокращений. Было бы неплохо в следующий раз побеседовать о возможности переименовать СССР в Союз Суверенных Советских Республик. Меня огорчили трудности Вашей газеты, в частности, возможность отставки заместителя главного редактора из-за публикации писем протеста против кровопролития в Литве. Надеюсь, всё образуется. Посылаю некоторые новые публикации и текст сделанного мною недавно в Москве доклада «Был ли Ленин виноват в сталинизме»? С сердечным приветом, Ваш Вольфганг Леонхард.
Советологи и реформы. С сочинениями немецких советологов я основательно познакомился ещё в первую командировку и потому, оказавшись в Германии вторично, воспользовался случаем лично познакомиться с автором знаменитой книги «Революция отвергает своих детей». Он представился, когда меня стали приглашать на телевидение для участия в дискуссиях о перестройке. Бывший коммунист-вольнодумец Вольфганг Леонхард проходил свои университеты в том же здании, где я получал диплом переводчика и германиста, закончил Школу Коминтерна. Однако диплом этого престижного для коммунистов советского учебного заведения не был индульгенцией от политических преследований в СССР. Леонхард не попал под жернова Гулага только потому, что успел после войны сбежать в ГДР, а оттуда в Югославию, потом в ФРГ. В горбачёвскую перестройку он поверил, сохранив предубеждение против советской номенклатуры и оказавшись для меня чрезвычайно интересным собеседником. Программой его стала антиноменклатура. Интервью с советологом, напечатанное в сентябре 88-го в «Известиях» стало первой публикацией его взглядов в отечественной периодике. Месяцем позже я договорился с коллегами в еженедельнике «За рубежом» о публикации в двух номерах больших отрывков из его нашумевшей книги, известной у нас тогда только по самиздату. Рецензию на его новую книгу «Шок от пакта между Гитлером и Сталиным» опубликовать, к сожалению, не удалось. В редакции решили, что одного шока — от публикации интервью — достаточно. Читатели и общественность восприняли интервью спокойно — и не такое читали! Зато публикация «Известий» вызвала бурю негодования в ГДР. Секретарь ЦК СЕПГ Аксен выразил протест секретарю ЦК КПСС Медведеву (копию записи телефонного разговора из архивов Штази передал мне позже Леонхард). Леонхард — предатель и ренегат, выговаривал Медведеву Аксен, выражая своё отчуждение тем, что «правительственная газета СССР» взяла интервью у классового врага. Особенно возмущалось руководство ГДР тем, что я представил Леонхарда одним из ведущих представителей серьёзной советологии. Главного редактора «Известий» Н. И. Ефимова вызвали на Старую площадь, на ковёр. Он позвонил мне и попросил направить в редакцию записку с краткой характеристикой автора (Леонхарда), отметив его заслуги в деле взаимопонимания между СССР и ФРГ. Опекуны из ЦК вынуждены были принять ссылку главного редактора «Известий» на гласность. В Берлин передали: советская пресса больше не подчиняется партии, хотя и упаковали эту пилюлю в коллегиальные выражения. 27 сентября советский посол в Берлине Кочемасов позвонил Аксену. Выразив сожаление, что «Известия» опубликовали интервью, не проявив «достаточной осторожности» и не показав «подлинное лицо ренегата», он сообщил, что «Известиям» указали на допущенную оплошность, но просил учесть: советская пресса пользуется теперь самостоятельностью в выборе тем. Запись беседы со штампом «лично и секретно» направили «товарищу Хонеккеру». Как многие левые, поменявшие полюса своей идеологии (включая Орвелла и Милована Джиласа), Леонхард хорошо видел пороки тоталитарных социалистических режимов, но этой прозорливости ему стало не хватать, когда пришлось разбираться в более сложных проблемах постсоветского периода.
6 июня 1991 г. Штутгарт-Бонн. Обербургомистр М. Роммель шеф-корреспонденту «Известий»: «…благодарю за лестную для меня публикацию в советской правительственной газете и надеюсь, что нынешний мэр Москвы воспримет Ваш заголовок с юмором. Но честно сказать, управлять ее городским советом я, скорее всего, не решился бы. С дружеским приветом, Манфред Роммель. Штутгарт-10. Марктплатц 1, ратуша».
Умение управлять. Сын фельдмаршала приглашает… В мае 91-го, когда в отечественной журналистике ощущался дефицит публикаций о городском самоуправлении, я решил воспользоваться опытом одного из самых популярных в Германии градоначальников — Манфреда Роммеля. Подходы к нему помогла найти наша «палочка-выручалочка» Ира Герстенмайер. Этот политик, возможно, еще более неординарная личность, чем его отец — фельдмаршал Эрвин Роммель, располагал к себе многим — компетенцией, широтой интересов, характером. После войны он изучал юридические науки и экономику, вступил в Христианско-демократический союз, занимал различные должности в земельном правительстве Баден-Вюртемберга, был президентом Союза германских предпринимателей и почти 20 лет управлял Штутгартом. За это время он снискал себе репутацию интеллектуала-острослова. Консерватор по партийной принадлежности, либерал по внутреннему убеждению, Манфред Роммель обладал способностью принимать неортодоксальные решения и стал одним из самых знаменитых коммунальных политиков. Многие качества характера он унаследовал от отца, которому гитлеровские генералы дали прозвище «Лис пустыни» за успешные действия Африканского корпуса против англичан. Эрвин Роммель вынужден был покончить с собой из-за связей с участниками антигитлеровского Сопротивления. Манфред чтил отца, но его разносторонняя одарённость помогла ему стать самостоятельной крупной личностью Он написал немало книг о проблемах нации («Прощание со страной дураков», «Мысли о политике и культуре», «Деревянные тротуары и действительность»); все они поражают нестандартным взглядом на привычные вещи. Активно выступал за культурный обмен с Францией, бывал в Москве и хорошо знал русскую литературу, не пропускал интересные спектакли в театре и в 82-м году удостоился ордена «Зверской серьёзности» за особые проявления чувства юмора и столь редкое среди политиков ироничное отношение к себе. Склонность к парадоксам чем-то роднила его с Питером Устиновым. Друзья собрали и издали отдельной книжкой афоризмы Манфреда Роммеля. Вот некоторые из них: «Человек чрезвычайно высоко ценит убеждения, к которым пришёл без особых духовных жертв», «Каждый считает интеллигентным того, кто думает так же, как он», «Ностальгия — способность печалиться о том, что больше нет того, чего не было раньше», «Современный политик не ворочает камни, а рассуждает о них, благодаря чему чаще попадает в газеты». Из исторических личностей он особо чтил барона фон Штайна, развивавшего традиции самостоятельности общин и бюргерства, утвердившего монополию государства на управление городами и создавшего органы административного контроля с участием граждан. Барон фон Штайн, враг Наполеона и советник русского царя, считал возможным возрождение Пруссии, если народ и правительство установят между собой новые отношения. Больше всего он ценил в людях «капитал нравственной прилежности». Манфред Роммель обладал этим качеством в завидной мере. Беседу с ним я опубликовал под заголовком «Мог бы Роммель управлять Моссоветом?» По всему выходило, что не только мог бы, но делал бы это «нравственно прилежно», не сколачивая баснословных капиталов своей жене и не становясь тайным совладельцем кафе или телекомпаний.
Моссовет. Промыслов. Берлинские гости и пистолет. С непосредственной работой советских градоначальников мне сталкиваться не приходилось, но в период работы в АПН через мои руки проходило немало статей, комментариев и бэкграундов на эту тему, и представление о деятельности Моссовета я всё же имел. Знания мои несколько расширились после того, как Наумов поручил мне оказать «пропагандистскую поддержку» делегации муниципальных работников из ГДР во главе с Кони (Конрадом) Науманом, которого он знал лично. Первый секретарь берлинского окружкома и член Политбюро СЕПГ прилетел в Москву с переводчицей, но я должен был взять на себя часть её работы на переговорах с Промысловым, что оказалось нелегко: она постоянно «перетягивала одеяло на себя», чему я вяло сопротивлялся, чтобы не почувствовать себя лишним. В институте нас учили: на официальных переговорах переводчик должен быть «на пол тона ниже» остальных участников, а при неофициальном общении с ними — «на пол тона выше». Мне предстояло провести два дня в неформальном общении с членами делегации — в экскурсии по городу, на обеде в «Метрополе» и на даче у Промыслова, поэтому я постоянно был при галстуке и застёгнутым на все пуговицы. Науман в 50-е годы учился в Москве, и на «большом хурале» в ресторане усадил меня рядом. Много шутил, часто подливал вина себе и мне и, когда переводчица переводила многословные выступления членов делегации, её не слушал, вполголоса расспрашивая меня о столичных новостях и «о жизни». Начались ответные выступления, я вскочил, но Науман мягко опустил меня на стул, шепнув: «Пускай — она. Я всё это тоже знаю». Тихие вопросы — тихие ответы. Трапеза затягивалась. Настроение поднимало