нимых покушениях на вождей, я вспомнил о трагедии в пограничной деревне Штайнбах, которую рассказали мне на юге Тюрингии в бывшей ГДР. Это случилось в 68-м. Вождям понадобились новые образы врага, чтобы нейтрализовать влияние идей Пражской весны. И случай подвернулся. Группа функционеров СЕПГ отдыхала в деревенской пивной, а за соседними столиками неуважительно «гудели» местные охотники, «нагрубившие» высоким гостям. Бузотёров обвинили в том, что они готовили «убийство товарища Ульбрихта». Арестовали, скоротечно сфабриковав улики, бросили за решётку. 15 лет строгого режима. Трое оклеветанных умерли в тюрьме. Одному посчастливилось выжить. Типичный случай для нравственности «прусского социализма».
Политический спиритизм. Тени прошлого ищут контакт с настоящим. Изучая с близкого расстояния жизнь и нравы современной Германии, довелось мне не однажды прикоснуться и к её прошлому. Летом 94-го один из руководителей дюссельдорфского клуба промышленников Ханс-Мартин Хок доверительно сообщил мне: в Германию неофициально прибыл представитель немецкоязычного лобби в США, мультимиллионер Ханс Шмитт. «Пригласить его в клуб мы не можем, фигура слишком одиозная, — сказал Хок. — Но если хотите, организуем Вам неформальную встречу. Он остановился в кёльнской гостинице „Кёнигсхоф“, рядом с собором». Я, конечно, хотел. И мы увиделись на следующий же день, почти конспиративно, у него в номере. Я узнал: идеолог немецких правых в Америке, хозяин магазинов и ресторанов в США, издатель Бюллетеня «Американские письма» и председатель «Немецко-американского комитета действия», состоявший ранее в гитлерюгенд и воевавший в элитарных войсках СС, задался целью оказать поддержку развитию националистического движения в ФРГ. Какого рода поддержку, не уточнил, но намекнул, что в том числе и финансовую. Мы беседовали больше четырёх часов. Он рассказал, как в 45-м «вернулся с войны», как в 49-м эмигрировал в Штаты, продолжая служить идеям национал-социализма, «настоящего социализма», подчеркнул он разницу между двумя социализмами. Национализм везде на подъёме: и в Германии, и в России, и на Украине, новые правые сумеют договориться между собой. Расстались мы цивилизованно, а на следующий день я получил письмо, в котором он благодарил меня за беседу, сожалея, однако, что моё мировоззрение всё ещё отмечено «печатью еврейско-марксистских догм». Интервью «Известия» поместили под заголовком «Бизнесмен в коричневых одеждах». Никогда не подумал бы, что национал-социалисты (по новой терминологии — этноцентристы) могут быть такими обходительными и так трогательно любить Россию. А вообще-то политические симпатии к России в Германии окрашены в различные тона — от чёрно-коричневого до пурпурно-красного. Ультралевые и ультраправые. Конкуренция между ними неустранима, но возможна конвергенция экстремизма. Экстремизм подобен палиндрому, поскольку читается одинаково, как слева, так и справа. Номенклатурная Германия всех оттенков любит номенклатурную Россию. Но если террористы РАФ любили Россию народовольцев и цареубийц, то неокоммунисты ценили её за масштабность и длительность большевистского эксперимента. А левая интеллигенция, начиная с Курта Тухольского, настолько верила в российский антифашизм, что готова была не замечать сталинского террора. Среди этих наивных антифашистов было много искренних друзей России, пожалуй, лишь с одним изъяном: их надолго поразила слепота на левый глаз. Честному писателю Курту Тухольскому, говорившему: «Кто в 20 лет не был социалистом, у того нет сердца. Кто в 40 лет остался им, у того нет разума», прозрение обошлось слишком дорого; он покончил с собой, не сумев разрешить противоречие между реальной действительностью и своими представлениями о ней. А для скольких советских «инженеров человеческих душ» разочарование в попранных идеалах обернулось личными трагедиями: Маяковский, Есенин, Горький, Фадеев… В те времена не только творческая или, не дай Бог, политическая ошибка, но даже неосторожные намёки могли привлечь опасное внимание стражей политической нравственности. Народная мудрость не зря предостерегала: сказал бы словечко, да волк недалечко. Моим коллегам запомнились карательные операции цековского цензора А. Жданова против журналов «Звезда» и «Ленинград», а позднее — разгром редакции «Нового мира» и травля автора «Василия Тёркина».
Башни на небе и тяжесть прошлого. После «задушевной» беседы с коричневым миллионером у меня на душе остался неприятный осадок, и потребность в самоочищении я реализовал очередным посещением Кёльнского собора: послушал орган, постоял в боковых нефах: перед самым древним распятием Христа и перед загадочным триптихом Лохнера, без труда разыскав в нарисованной толпе гостей его автопортрет, полюбовался витражами и вышел на площадь в слабой надежде, что повторится увиденное однажды чудо. Чудо не повторилось. Для этого нужны были особые атмосферные условия. При низкой облачности, висящей над городом толстым одеялом из мелких водяных капелек, можно было увидеть удивительную картину: на небе лежала тень от близнецов-башен. Эффект создавался прожекторами, подсвечиванием снизу. А если в это время бил 24-тонный колокол, от чего гудел каждый камень ажурного строения, собор напоминал огромный орган, устремлявший ввысь свои божественные аккорды, как бы общаясь с мирозданием. Чудо не повторилось, но увиденное однажды позволяет памяти воссоздавать картину многократно. Поэтому я вспомнил. Вспомнил не только «иллюстрацию», но и слова архиепископа во время торжественной службы в юбилейный год, когда собору «стукнуло» 750. «Выбрав Землю из мириадов космических миров, Бог создал человечество и стал одним из нас. Испытал все наши беды: от колыбели до смерти. Потому он так близок нам. Ненависть, раскол и войны это — слуги страха. Страх подстерегает нас на каждом шагу. Преодолеть его можно только любовью и верностью Богу. Только единение и вера помогут избежать страшного конца», — говорил архиепископ. Величественный храм, где даже слуги в красных мантиях похожи на кардиналов, — пример того, как, преодолевая последствия войн, эпидемий, нехватку денег и отчаяние, люди настойчиво стремились завершить начатое дело. Преодолеть страх, последствия преступлений… Тут всё понятно. Но почему-то один из ключевых тезисов советской пропаганды звучал так, словно диктовал условие развития добрососедских отношений: «Германия должна преодолеть прошлое». И мы повторяли призыв в комментариях, не вдумываясь в его содержание.
Тайная месть исполнителю тайной миссии? Сообщение о самоубийстве последнего заключённого Шпандау, распространённое немецкими СМИ летом 87-го, вызвало у меня ощущение «несовпадения примет» политического климата. В разгар московской перестройки и, стало быть, с увеличением шансов реальной разрядки напряжённости между Востоком и Западом добровольно уходит из жизни бывший заместитель Гитлера Рудольф Гесс. Ощущалась неувязка. К самоубийству побуждает людей отчаяние, а не надежда (хотя и слабая) на то, что случится чудо. Я хотел поразмышлять на эту тему на страницах газеты, но мне сказали: «Тебе нечем заняться? Пиши про забастовки». Я, конечно, писал и про забастовки, но, когда через два года вышла книга Вольфа-Рюдигера Гесса — сына гитлеровского политика, я решил побеседовать с ним, потому что он выдвигал совершенно иную версию смерти отца, утверждая, что она была выгодна британским спецслужбам. Знал ли Р. Гесс нечто такое, что могло повредить престижу Великобритании? Автор книги не смог положительно ответить на этот вопрос. Однако английское правительство тогда же распорядилось вновь закрыть архивы, относящиеся к мисси Р. Гесса, хотя срок их тайного хранения истёк. Известия напечатали интервью с В.-Р. Гессом под заголовком «О чём рассказал последний заключённый Шпандау», хотя о самом важном он даже сыну рассказать не успел. Немецкие историки не поддержали версию В.-Р. Гесса. Но в 2004 году в Германии вышел документальный фильм, в котором был представлен зрителям снимок странной странгуляционной борозды, нетипичной для самоубийц. Как было не вспомнить о таинственных обстоятельствах смерти Уве Баршеля! Подделка самоубийства — дело трудное, но при желании выполнимое.
«Дары данайцев» в современном исполнении. Тень прошлого витала и над другим странным событием конца века, о котором я не мог не рассказать своим читателям. В мае 91-го Советский Союз подарил объединённой Германии урановый Гулаг — свою долю участия в совместном с ГДР предприятии «Висмут». О сходстве с Гулагом говорило многое. И то, что директором рудника назначили бывшего коменданта воркутинского Гулага Михаила Мальцева. И то, что на работу брали бродяг, уголовников, политических заключённых, перемещённых лиц из пересыльных лагерей, репатриантов и случайных прохожих, даже больных и калек. Армия рабов насчитывала около 50 тысяч человек. Заключённым ежедневно выдавали по два литра сивухи. Скрещенные шахтёрские молоточки на этикетке напоминали скрещенные кости, поэтому пойло именовалось «смертью шахтёра». Горняки в шахтах утоляли жажду на месте: пили воду, стекающую по стене: естественно, радиоактивную. Моя заметка в «Известиях» о Мини-Чернобыле в бывшей ГДР шокировала бывших советских горных инженеров, работавших на этом предприятии. Как и большинство самих немцев, они, очевидно, не знали, что творилось на рудниках «Висмута» и прислали возмущённое письмо в редакцию с требованием «разобраться и наказать автора» за «вольную интерпретацию фактов». Редакция напечатала письмо и поручила мне ещё раз всё тщательно проверить, глубже изучив обстоятельства дела. Я проверил, дополнив свое мини-исследование новыми фактами и мнениями независимых экспертов о рудниках в Саксонии и Тюрингии, на базе которых создавался урановый Гулаг ГДР. Всё оказалось во много раз хуже. «Известия» опубликовали поправку, вызвав новый поток писем. Читатели возмущались тем, что так поздно узнали правду.
До и после августовского путча. Летом 90-го, проведя в Москве очередной отпуск, я направлялся в редакцию для получения напутственных ЦУ с тяжёлым портфелем, из него выпирали дефицитные канцтовары для секретарш и девочек из машбюро, которые я не успел раздать по приезде. У памятника Пушкину меня окликнул