— Проблемы у нас, Сигги, — шепнул я, когда мы с принцем отошли в сторонку.
— Олег! — недовольно поморщился Его Высочество. — Конечно, мы договорились называть друг друга по имени и обращаться на «ты», но это еще не значит, что ты вправе так грубо фамильярничать! Попрошу впредь мое имя не коверкать!
— Да как скажешь, — фыркнул я.
— А что случилось-то? — вспомнил Сигизмунд.
— Да так, пустяк… Видишь точки на горизонте? Принц некоторое время старательно щурился, глядя туда, куда я ему указал, а потом беспомощно пожал плечами:
— Ничего не вижу. А что там?
— Блин, плохо, что не видишь… Ну ладно, поверь на слово — сюда движется все крестоносное войско. Почти тридцать тысяч солдат.
— И что же делать? — растерялся Сигизмунд.
— Как — что? Сваливать подобру-поздорову. Надевай скафандр по-быстрому, и валим…
— Да ты что, Олег? Как же мы бросим всех этих людей?
— Просто. Поднимем и бросим… Ты что, Твое Высочество, не догадываешься? Мы им уже ничем не поможем — даже если ты все-таки победишь этого рыцаря, это ничего не изменит
— Но он же дал рыцарское слово! — непонимающе уставился на меня принц.
— Угу. Слово. Только это не красивая сказка, это жизнь. Рыцари тоже люди, и тоже могут солгать. К тому же мы по их понятиям черти, а значит, нам вообще можно брехать в рыло, это даже за грех не считается. Черта обмануть — святое дело. Да и при чем тут это? Думаешь, от него самого что-то зависит? Неужели вся эта орава попрется обходным путем только потому, что какой-то граф проиграл поединок поганому бесу? Как бы у него еще не было неприятностей из-за того, что он вообще стал о чем-то с нами договариваться…
Моя тирада произвела впечатление. Сигизмунд понурился, печально оглядел ряды каменных хибар и жалобно сказал:
— Но как же… мы же не можем взять и бросить их… на смерть…
— А им так и так хана, — цинично парировал я. — Крестоносцы возьмут Иерусалим, и здесь сорок с лишним лет будет их власть. Кого-то перебьют, кого-то заставят креститься, кто-то сбежит куда подальше, ну а кто-то будет сидеть и терпеть. Жить в принципе при любом режиме можно… Вон евреи до сих пор живут, а уж кто их только ни пытался истребить…
— Какие еще евреи? — спросил Сигизмунд.
Я запоздало вспомнил, что к его двадцать девятому веку разделение на расы и нации давно осталось в прошлом.
— Не важно. Главное то, что нам пора сваливать, пока есть время. Мы и так задержались…
К нам подошли граф Этьен с переводчиком. Предводитель отряда крестоносцев благожелательно улыбнулся Сигизмунду (на меня он по-прежнему смотрел неприязненно и с подозрением) и что-то сказал. Переводчик со скучающим видом перевел:
— Мой господин восхищен вашим исскуством в бою без оружия. Вы первый, кому удалось не проиграть ему в этом виде сражения. Он предлагает немного отдохнуть, и продолжить наш поединок, чтобы все же выяснить, кто из вас окажется лучшим.
— Передайте графу мою благодарность, — кивнул Сигизмунд. — Я с большим удовольствием принимаю его предложение.
Я подождал, пока переводчик окажется вне зоны слышимости, и коротко потребовал:
— Напяливай скафандр. Уходим.
— Я отказываюсь! — стал в позу принц. — Эти люди надеются на нас!
— Угу. Понятно. Продолжаем играть в героя. Что ты предлагаешь, отстреливаться до последнего патрона?
— Хотя бы так.
— И что это решит? Да мы ни хрена не изменим! С чего ты вообще взял, что они чем-то лучше этих крестоносцев? Через полвека они знаешь как отыграются!
Сигизмунд продолжал укоризненно смотреть на меня.
— Ох какой же идиот… — простонал я. — Да пошел ты!… Дыню тебе в рот… Пожалуйста, оставайся тут, защищай этих феллахов! Может, еще и калифом сделают! Посмертно… Я-то всегда успею смыться — не в другой мир, так хоть по воздуху! А ты оставайся, плевал я на тебя! И на дедушку твоего плевал! Нужен он мне триста лет — миров полно, подыщу себе другого Императора! Тьфу на вас на всех, придурки!
Неожиданно я заметил, что камера в плече скафандра направлена прямо мне в лицо. Вся злость сразу куда-то испарилась. Немало этому помог и Рабан, тоскливо захныкавший у меня в голове от боли. Мне стало так стыдно, как будто хомячка пнул.
— Ты что, все еще записываешь? — осторожно уточнил я.
Сигизмунд молча кивнул.
— Этот кусок потом сотрешь. Я сам прослежу. Ладно уж, хрен с тобой, попробуем что-нибудь сделать… Эй, ты, дед, подь сюды!
Старейшина тут же подбежал, как послушная собачка. Роль хвостика играли еше несколько мужиков.
— Значит, так. Я отправляюсь к Аллаху и спрошу у него совета… А вы ждите. Твое Высочество, займи чем-нибудь этих рыцарей.
— Чем? — растерялся Сигизмунд.
— Да хоть песни им пой! Чем угодно! Пушку не теряй, если что — держи оборону. У тебя там сколько патронов?
— Полного заряда хватает на пятьдесят выстрелов. Батарея сама со временем подзаряжается, где-то за сутки…
Я быстро произвел расчет. Сигизмунд стрелял трижды, я — один раз, вхолостую. Значит, осталось сорок шесть «патронов». А рыцарей всего с полсотни. Проблем возникнуть не должно…
— Угу. В общем, жди.
ГЛАВА 26
Ловкость рук — и никакого мошенничества!
Я стартовал со скоростью хорошей ракеты. С земли за мной зачарованно следили сотни глаз — одни с ужасом, другие с восхищением. Рыцарскому спецназу через переводчика объяснили, что я полетел советоваться с Аллахом, и они моментально подняли возмущенный шум. Но никто не сдвинулся с места.
Плохо, что небо такое чистое. Ни одного облачка, чтобы замаскироваться! Пришлось просто подниматься как можно выше и надеяться, что среди вражеского войска не окажется никого столь же зоркого, как я. Расстояние, разделяющее наступающих крестоносцев и деревню, я преодолел за несколько минут и аккуратно завис прямо над войском.
Армия крестоносцев, ползущая по пустыне, напоминала колоссальную гусеницу. Она растянулась на несколько километров и двигалась очень медленно. Видимо, крестоносцы не слишком торопились к Гробу Господню.
Впереди шла конница — несколько тысяч латников с копьями, высоко поднятыми штандартами, разнообразными гербами на щитах. Интересно, а им не жарко в этих доспехах? На аравийском солнышке они должны здорово раскалиться…
Следом двигалась пехота и обозы. Пехотинцев было в несколько раз больше, но вооружены они были куда как хуже, и доспехи на них были пожиже. А в обозах кучами везли награбленное, провизию, раненых и прочее добро, не способное передвигаться самостоятельно. Там же я заметил немало женщин явно нетяжелого поведения — маркитантки.
— Где тут самый главный? — деловито поинтересовался я, осматривая караван сверху.
Держался я на такой высоте, чтобы мне было все видно, а вот меня — нет. Если кто и заметит, примет за ворона или грифа…
— Главных здесь несколько, — хмыкнул Рабан. — Вон тот в рясе — Петр Пустынник. Он пришел самым первым, с войском простолюдинов, и первым же потерпел поражение. Но на него можешь не обращать внимания, сейчас он уже ни на что не влияет. Сейчас самый влиятельный жук — герцог Готфрид Бульонский. Вон тот, толстый, который впереди всех гарцует. Он и Иерусалим возьмет, и править там потом будет. Вообще-то в самом начале крестоносцев было полтораста тысяч, но повоевали уже немало, так что три четверти войска потихоньку рассосалось. Зато остались как раз самые крутые и упертые!
— Угу. Понятно. А как ты думаешь, что будет, если я этого Готфрида сейчас убью?
— Ну-у-у… — задумался Рабан. — Точно сказать невозможно, но думаю, они на пару-тройку дней задержатся, переругаются все, потом выберут нового лидера и попрут дальше. Готфрид все-таки не Чингисхан и не Аттила, из-за него они назад не повернут. Сами управятся…
— Но у нас будет пара дней отсрочки… Ладно, все равно ничего лучше я не придумаю. Кокну его, а этим, в деревне, скажу, чтоб драпали куда-нибудь, да побыстрее… Блин, теперь наверняка в черти угожу, не отмажусь…
— Это точно, — вздохнул Рабан. — Станешь новым Гаврилом Принципом… ну это который эрцгерцога Фердинанда в четырнадцатом году застрелил, — пояснил он, догадавшись, что я не знаю, кто такой этот Таврило.
— Знаешь, а ведь ты был прав — зря мы с этим принцем связались! Идеалист хренов… Лучше б у меня Палач был в напарниках — он хоть и шизанутый, но зато никогда со мной не спорит.
Рабан подчеркнуто молчал.
— Ну что, идем в атаку?… На таран!!! — взревел я, пикируя вниз.
И затормозил. Я пролетел всего метров десять и резко замахал крыльями, едва не порвав перепонки. Мне вдруг пришла в голову замечательно остроумная идея, способная, если повезет, не только затормозить войско крестоносцев, но и вообще отменить Первый Крестовый поход. А то и последующие! Более того, если вести об этом разлетятся по миру, я окажу серьезную услугу христианству!
— Действуй, патрон, — моментально одобрил Рабан.
Я поднялся еще выше. Еще… еще… еще… Теперь армия подо мной выглядела муравьиным караваном, я с трудом различал отдельных людей… Я парил между крестоносцами и солнцем, чтобы меня нельзя было заметить даже в виде птицы. Ну а теперь все зависит от одного-единственного меткого броска…
Крест, конфискованный у излишне борзого монаха, я захватил с собой. И теперь именно его и собирался использовать. Я ухватил его поудобнее, расправил крылья, чтобы какое-то время оставаться неподвижным, прицелился…
Чувство Направления отлично может заменить оптический прицел. Я инстинктивно чувствовал, куда и с какой скоростью нужно метать. Помогло и сверхзрение — даже с такой высоты я отлично различал герцога Готфрида. Взмах — и крест со свистом летит вниз, все ускоряясь и ускоряясь…
В такой ситуации даже крохотный камешек превращается в опасный снаряд. А крест монаха весил порядочно, поэтому святой символ врезался в мишень подобно миниатюрному метеориту. А поскольку мишенью был затылок Готфрида Бульонского, в войске это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.