– И этого никак не изменить? – Мне не хотелось признавать поражение, признавать, что сделать ничего нельзя и все идет как должно. Хотя судьба, может, и справедлива: сломавший жизнь целому роду ломает и собственное посмертие.
– Пока над ним довлеет проклятие, все плохое, что могло бы случиться, – произойдет обязательно. Моя смерть стала бы для него избавлением, – печально сказала девушка. – Но я уже мертва. Моей смертью куплено проклятие его рода, и его смерть станет ценой моего ухода. Не пытайся, Ари, ты не сможешь ничего изменить. Мы не боги, чтобы вершить собственные судьбы, всего лишь их прихоть, насмешка над законами смертного мира.
Я вздрогнула от ее отстраненного, смирившегося с неизбежным голоса.
– Не хочешь зайти в дом? – спросила, чтобы как-то унять поднимавшуюся внутри тревогу. Мне отчаянно не хотелось уходить, словно что-то неведомое заставляло искать присутствия еще кого-то, наделенного силой.
– Ты тоже это чувствуешь, – кивнула своим мыслям девушка. – Хорошо. Я пойду с тобой в дом. Но как мы объясним мое появление твоей служанке? Далис представлял меня в составе делегации Азарлена.
– А почему так? – нахмурилась я, медленно переступая через сгрудившихся на древних камнях улиток.
– Почему что? Почему Далис выбрал для своего воплощения образ жителя другой страны?
– Например, это, – подтвердила я.
Гретхен остановилась, присела на корточки и, оторвав колосок, принялась вмешиваться в жизнь брюхоногих.
– Здесь же его главный храм, нет?
– Нет, – девушка отрицательно качнула головой. – Этот город проклят. Храм Далиса здесь – единственный по-настоящему действующий. И лишь из-за его близости к императорской семье: он не может бросить потомков, обреченных выполнять его волю. Его появление здесь – вина, избавиться от которой ему не по силам.
– А остальные храмы?
– Пустышки. Боги не жалуют этот город. Люди строят храмы, но без благословения – это все лишь большие коробки, как все иные дома вокруг.
– Поэтому истинные жрецы нашлись лишь в храме Великого?
– Да, – согласилась Гретхен и добавила: – Ты единственный дух, проживающий сейчас в столице. Как мы с Морьеном – единственные тени здесь. Фис – не в счет, – скосив глаза на проявившегося у ее ног пуделя, заметила Гретхен. – Ему не обязательно находиться при мне постоянно. Большую часть времени он блуждает по миру, выискивая новую душу для сделки. Сколько нас у тебя?
Пудель оскалился и демонстративно отвернулся, махнув хвостом.
– Много, этот своего не упустит, – с грустью заметила собеседница. – Наверняка и у него заключена сделка.
– Возможно. – Я не могла пропустить, как вздрогнул пес, заслышав о сделке. Но меня больше взволновало иное: – Я единственный дух в городе? Ты не ошибаешься?
– Нет. Только ты. Мы, кто ходит по грани, чувствуем ваше присутствие острее людей. Я знаю, что еще недавно в городе вас было двое, но второго здесь больше нет. Спрашивать у Морьена бесполезно – он провожает только людей.
– Ты не можешь ошибиться?
– Нет, – с уверенностью заявила Гретхен, поджала губы и, оставив колосок на растерзание улиток, прикоснулась прямо к земле. – Странное ощущение.
Я повторила ее действия, желая ощутить то же, что она, зарылась пальцами в землю и… отдернула их. Судорога прокатилась по телу, будто я на миг осмелилась нарушить границы другого духа, вторглась в его вотчину и получила закономерный недружелюбный ответ.
– Там дух, – проговорила я.
– Не совсем. – Гретхен поднялась, стряхнула с пальцев прилипший коричневый лист, поморщилась от пробежавшей по коже струйке не самой чистой воды и пояснила: – Там сила. Ее достаточно, чтобы воплотиться, но этого не происходит, словно дух не может выбрать оболочку или он ее утратил и не может вспомнить, кем он был, а людей, способных напомнить ему об этом, не осталось. Поэтому я его и не чувствую, пока не прикоснусь: он есть и его нет одновременно, чистая сила, разлитая по этой земле. Вероятно, из-за этого Сад и остался садом, хотя вокруг все погребают под собой пески и солнце выжигает свой след. – Гретхен сдвинула брови, словно ей на ум пришла не слишком приятная мысль. – Идем в дом. Твоя служанка начинается беспокоиться.
Ури восприняла появление гостьи странно: в первый момент по ее лицу пробежала тень потрясения, а после, будто она сумела взять себя в руки, служанка поздоровалась и продолжила щебетать о последних дворцовых сплетнях.
Гретхен хмыкнула, но не стала пояснять мне причины удивления служанки. Тень как будто решилась на что-то и, когда Ури торопливо откланялась, оставляя нас наедине, лишь сказала:
– Может, это и к лучшему.
– Вы знакомы?
– Полагаю – заочно. Впрочем, едва ли Далиар удивится, когда ему на стол ляжет ее донесение. Хотя, вероятнее, он скоро сам здесь появится. Подождем.
Я молча согласилась. Рядом с Гретхен мое беспокойство отступало: она казалась мне старшей. Той, кто знает если не все ответы, то очень многие. Рядом с ней мне было спокойнее, чем с кем бы то ни было, а она не возражала против моей компании.
Ури закончила шуршать в своей комнате, погасила свет, но герцога на пороге дома все так же не было. То ли Гретхен ошиблась в предположениях, то ли лорду Анвентару было не до нас. Возможно – второе вернее: день был насыщенный.
Мы ждали. Текли минуты, превращая наше молчание из томительного в тревожное. Уже на рассвете, когда на горизонте заалели первые полосы просыпавшегося солнца, я не выдержала, поднялась на ноги, потянулась, разминаясь, и только хотела было предложить Гретхен отправиться во дворец и самим все увидеть, как девушка вздрогнула.
– Нет… – вырвалось из ее груди, а глаза налились чернотой. – Хватайся.
Она протянула ко мне руку, скрючиваясь на полу, словно от нестерпимой боли. Очертания Гретхен начали таять. Я едва успела ухватиться за ее руку, когда нас вырвало из реальности. Не будь я духом, замерзла бы насмерть в первый же миг нашего перемещения, а это было оно. Нас тянуло куда-то, не давая и мгновения на раздумья. Поток неизвестной силы уносил, пытаясь разорвать нашу с тенью связь, но я держалась за ее запястье, а она смогла подарить мне слабую, полную обреченного ожидания улыбку.
– Он умирает… – донеслись до меня отголоски ее слов. Во рту стало горько: сомнений, чья смерть могла вызвать подобное, у меня не было. Жизнь герцога Анвентара была на грани.
Нас выплюнуло на мокрые плиты. Гретхен с трудом поднялась и, если бы не возникший перед ней пудель, наверняка бы упала, утягивая и меня за собой. Наши пальцы все еще были сцеплены, оттого я почувствовала тепло. От Гретхен больше не исходил могильный холод – напротив, с каждым мигом она, казалось, становилась все более… живой? Кожа посмуглела, потускнели волосы (теперь они не выглядели облаком первозданного мрака) – и только глаза продолжала заливать тьма.
– Идем, – прошептала она и, переваливаясь с ноги на ногу, как уставший после долгой дороги путник, побрела вперед. Туда, куда мне отчаянно не хотелось: в узкий проход между обрушившимися крест-накрест плитами.
Люди сломали бы себе ноги прежде, чем выбрались на освещенной остров в середине пути, но нам хватало мерцания шерсти Фиса. И мы шли, перебираясь через сваленные камни, порой по колено утопая в дурно пахнущей воде и хватаясь друг за друга.
Гретхен молчала, но слова были излишни. Сам воздух успел пропитаться беспокойством. Я хотела было призвать ветер, хоть так посмотреть, что происходит вокруг, раз уж странная сила, перенесшая нас сюда, не выплюнула стража проклятия к его жертве, но Гретхен перехватила мою руку.
– Нет.
– Почему?
– Глупый дух, ты разве не чувствуешь, где мы?! – Гретхен сорвалась на крик.
Я промолчала, не зная, как облечь свои ощущения в слова.
– Аршет, – подсказала она. – Похоже, мы зашли с другого входа. Возможно, о нашем присутствии еще не знают, и я не позволю тебе лишить нас преимущества.
– Герцог?..
– Еще жив, – кратко ответила девушка, немного успокаиваясь. – Идем, мы слишком далеко.
Я не знаю, сколько времени мы потратили на преодоление оставшейся части пути, но Гретхен внезапно замерла и, положив одну ладонь на холку пуделя, другой подала мне знак остановиться. Мы только миновали особенно длинную расщелину, уходившую высоко в потолок, и я не протестовала: чем ближе мы подходили к цели, тем сложнее становилось передвигаться. Словно что-то жадно пожирало наши силы, оставляя ни с чем. Я все чаще смотрела назад, но оставить Гретхен наедине с Фисом и предстоявшим горем было подло. Да и где-то внутри, отгоняемая разумом, летала мысль о том, что герцог мог оказаться здесь не в одиночестве. Даже не так: едва ли Далиар Анвентар оказался в таком месте без прямого приказа. Чьего? Вариантов было не так много, но каждый из них касался и другого человека, оставить которого без помощи я не могла. Сглотнула непрошеный комок в горле: еще немного, и сила окончательно меня покинет.
– Прости, – шепот Гретхен эхом разнесся по округлому помещению, похожему на купальню. По крайней мере, купель здесь имелась. Именно в ее центре мы и стояли, окруженные со всех сторон каменными надтреснутыми бортиками. – Ты можешь повернуть назад. Пока еще не поздно.
Она говорила, но я понимала, что нет, поздно. Слишком много человеческого скопилось во мне, стало моей сутью, выстроило основы личности и теперь заставляло идти вперед. Я больше не была ветром, беззаботным духом, не скованным условностями и мирскими законами. И я не могла уйти, оставляя без помощи тех, кто стал мне дорог. Страх потерять всех, кто близок, взметнулся во мне.
Не допущу вновь. Не позволю!
Выбраться из купели оказалось непросто. Глубокая, практически в человеческий рост, она оставалась скользкой даже спустя сотни лет. Ни пыль, ни собравшиеся внутри камни не облегчали восхождения. Пожалуй, попади сюда кто-то один – он не смог бы выбраться, но ни я, ни Гретхен не чурались подставить друг другу плечо, а после – подать руку. Фис и вовсе без зазрения отсутствующей совести проскакал по нашим телам и первым приземлился на бортик. Правда, после этого он зубами вцепился в рукав платья Гретхен и помог ей взобраться быстрее.