— Сидайте, господин хороший, сидайте! — пригласил «чистильщик» подошедшего «коммерсанта».
Расплачиваясь за чистку ботинок, «коммерсант» вместе с купюрой дал пареньку записочку.
— Приколешь ее на доске объявлений у ресторана «Ша нуар».
Записка была короткой: «Утеряно свидетельство о рождении... Нашедшего прошу оставить документ за вознаграждение в гардеробной ресторана». Все в записке было, разумеется, вымышленным, кроме номера свидетельства, означавшего число, месяц и часы встречи, — такая связь была установлена у Бадаева с Куртом на случай экстренной необходимости.
Уходя, «коммерсант» оставил и газету.
— Свернешь книжечкой под цигарки и отнесешь Помялуковскому. Лучше, если опустишь в колодец сам.
Нелегко пробраться в Нерубайское даже бродячему чистильщику обуви: все село оцеплено жандармами. Но Яшуня проберется — Бадаев был уверен в этом.
«Ша нуар». На круглой, подвешенной, как медальон, вывеске — выгнувшая спину, будто фыркающая на собаку, черная кошка. Открытый при ресторане дом свиданий сделал «Ша нуар» местом пьяных офицерских оргий.
А ведь всего несколько недель назад в этом подвальчике Владимир уславливался с портовиками о паролях, явках, подпольных кличках. Девушка в солдатской гимнастерке подавала незатейливый обед.
Теперь какой-то ярмарочный фигляр распевает куплеты игрока-неудачника:
Два туза, а между
Дамочка в разрез.
Я имел надежду,
А теперь я — без...
Постояв в вестибюле, Владимир заглянул в зал и у ближайшего к выходу столика в шумной офицерской компании сразу увидел Елену. Рядом с ней сидел румынский капитан с холеным, будто отутюженным лицом и седоватыми висками.
Елена бегло, вопрошающе посмотрела на Владимира. Он взглядом дал понять ей, чтобы не обращала на него внимания, и отошел к зеркалу, стал причесываться.
Ровно в 22 часа, как говорилось в вывешенной на доске объявлений записке, в гардеробе ресторана появился обер-лейтенант с челкой и усиками под Гитлера. Раздевшись, он тоже подошел к зеркалу. Владимир почтительно поздоровался с ним, между прочим поинтересовался ближайшими видами на валютный курс. Ответив громко на вопрос, Курт приглушенно, быстро сообщил, что в Одессу вместо погибших при взрыве комендатуры должны скоро прибыть спецэшелоном триста новых офицеров и чиновников для карательных частей и комендантских служб.
Владимир нагнулся к Курту, чтобы прикурить, указал глазами на хорошо видимых в зеркале Елену и румынского капитана, тихо спросил:
— Контрразведчик?
— Следователь сигуранцы Аргир. Прозвище — «Фукс». И не только за внешнее сходство с лисой — очень хитрый.
— Какого гостя ждет командующий?
— Порученца князей Гогенлоэ из Швейцарии.
Курт и Бадаев прошли в зал, сели за столик. Потягивая через соломинку коктейль, Курт вполголоса рассказывал, что знал о прослывших политическими авантюристами князьях Гогенлоэ.
Один из этих князей, считаясь подданным нейтральной Швейцарии, был в то же время членом наблюдательного совета оружейных заводов Шкода. Второй Гогенлоэ, заправляя известной монополией угольщиков, был полковником нацистского автокорпуса. Третий имел чин группенфюрера СА, четвертый — штурмбанфюрера СС. В фамильном замке князей Гогенлоэ в Ротенбурге под прикрытием швейцарского нейтралитета заключались тайные сделки под девизом «свободы рук» — свободы в переделе и грабеже мира.
Гитлеровские войска, уже захватившие часть Донбасса, рвались к его основным, восточным районам. Как пчелы на богатый взяток, слетались на юг России агенты угольных компаний, заключали сделки с влиятельными военными, с их помощью засылали с передовыми частями своих людей для захвата шахт и оборудования. Не осталась в стороне и угольная монополия князей Гогенлоэ «Оринген-Бергбад», заключила такую сделку с Гинерару. Генеральский мундир не помешал старому вояке попутно заняться коммерцией. Все главари рейха были «рыцарями меча и коммерции». Геринг только на «почетных кортиках», производство которых открыл на деньги, взятые тайком из партийной кассы, нажил миллионное состояние. И алчности своей не стеснялся, заявлял открыто: «Да, я намереваюсь грабить и грабить эффективно». Что же было стесняться Гинерару?
По делам коммерции и должен был прибыть в Одессу порученец князей Гогенлоэ.
— Но Аргир — хитрый лис, — продолжал Курт, — знает, что Гогенлоэ имеют своих осведомителей даже в генштабе вермахта. Он надеется, вероятно, выудить из разговора гостя с генералом что-то поважнее коммерческих тайн.
— А почему берет переводчицу со стороны?
— Думаю, нечисто и тут, — не сразу ответил Курт. — За товар с грифом «совершенно секретно» кое-кто платит золотом. Охотники до такой «коммерции» есть и в ССИ, и в сигуранце. Не исключено, что такой же «коммерсант» и Аргир. Но заполучить «товар» хочет чужими руками, чтобы не попасться самому. Переводчицу со стороны можно убрать — и никаких улик...
Было над чем поразмыслить Бадаеву после этой встречи. Если предположения Курта верны, знакомство Елены с контрразведчиком можно было считать просто удачей: сбор военно-политической информации — главная задача оперативной группы отряда, а информация от швейцарского гостя могла представлять интерес далеко не местного значения.
Но Елена была лишь радисткой, переводчицей, опыта оперативной работы не имела. Нужно было помочь ей, а еще лучше — попытаться продублировать ее, проникнуть в резиденцию генерала и самому связаться с гостем. Но как это сделать?
Найти общий язык с представителями угольной монополии для Владимира труда не составляло. Знал он, правда, не Донбасс, а Бобрик-Донской, угли Подмосковного бассейна, но слышал немало и о донецких антрацитах. Мог сойти за агента, засланного сюда какой-нибудь компанией. Но будет ли представитель монополии раскрывать карты перед неизвестным ему человеком? Нужна была еще и знатность рода... Фон Мекк... Кое-что о бывшем хозяине Московско-Казанской железной дороги Владимир знал еще с детства. Потом столкнулся с документами следствия при ознакомлении с процессом по делу «Промпартии» — ведь заговорщики прочили фон Мекка в министры путей сообщения. Сам фон Мекк держал акции железных дорог, но один из отпрысков рода фон Мекков подвизался в области транспортировки угля, разумеется, при содействии влиятельного сородича. Этот фон Мекк подходил для нужной Бадаеву легенды, но надо было узнать о нем и о восточных шахтах Донбасса кое-какие подробности. На это требовалось время.
Владимир боялся за Елену. Кто знает — не захочет ли Аргир «обрубить концы», убрать свидетельницу сразу же. Нужно было обеспечить ее безопасность. Но многое было пока неясно. Аргир не раскрыл до конца своего замысла: что за помещение, какой способ подслушивания подготовлены им? Решение придется принимать на месте, исходя из обстановки, и быстро, может быть, даже с помощью Курта, личная связь с которым разрешена только ему, Бадаеву. Словом, необходим был выход на эту операцию самого Владимира.
Обстоятельства складывались благоприятно. Приезд ротенбуржца, как и прочих именитых лиц, со дня на день откладывался: слишком громким предупреждением для гостей был, по-видимому, взрыв комендатуры. Таким образом, Бадаев получил необходимое для подготовки время.
Аргир пока не представлял Елену генералу, но познакомил со многими офицерами. И случилось непредвиденное: в «даму контрразведчика» влюбился двадцатидвухлетний офицер штаба Никулеску. Влюбился ошалело, страстно. Он был племянником генерала, и тот держал его при себе как личного порученца, часто посылал в разъезды. Бадаев знал о характере этих разъездов. Никулеску развозил приказы, циркулярные уведомления командующего штабам комендантских, карательных и линейных частей, самые дальние из которых размещались уже где-то под Николаевом.
Через Межигурскую Бадаев сообщил об этом Елене. На бланке с подлинными штемпелями была заготовлена телеграмма, отправленная Елене якобы из Николаева. В телеграмме сообщалось, что родственница, которую она разыскивает, нашлась, но тяжело ранена и умирает в Николаеве.
Елена показала телеграмму Никулеску. Дорога на Николаев была забита войсками, о пропуске бессмысленно было и заикаться, но Никулеску имел собственную машину, и Елена уговорила его провезти ее в Николаев тайно.
С заездами в штабы частей поездка длилась почти сутки, и большую часть их Елене пришлось пролежать, скорчившись, за задним сиденьем под брезентом. Это было мучительно, зато результат поездки превзошел все ожидания — Елене удалось запомнить почти все места остановок, а следовательно, и дислокации штабов. Способная к языкам, научившаяся за время оккупации неплохо понимать по-румынски, она запомнила многое из разговоров, которые слышала, лежа в машине.
Ценнейшие сведения передал через два дня в Москву Бадаев. А на рассвете третьего дня над многими из частей Одесско-Николаевской группы появились советские бомбардировщики.
В той же поездке Елена заметила, что поклонник ее кроме офицерской книжки предъявляет часовым еще какой-то документ, по которому его беспрепятственно пропускают в расположение воинских частей и в штабные помещения.
Она небрежно поинтересовалась, что это за магическая бумага. Гордившийся «могуществом» дяди офицер показал документ Елене. На нем стояли подписи командующего войсками Одессы и начальника штаба. Елена понимала, как могут пригодиться такие подписи для отряда. Межигурская снабдила ее крошечным фотоаппаратом, которым можно было заснять документ при свете обычной электролампочки моментально, без наводки на резкость. Но как заполучить на эти несколько секунд бумагу? Елена стала поджидать удобный случай.
Как-то вечером Никулеску явился подвыпивший, в мятом, запачканном мундире.
— Боже! — ужаснулась Елена. — Личный порученец командующего в таком виде! Сейчас же снимайте мундир, приведу его в порядок.
Не дав гостю опомниться, она стащила с его плеч мундир и принялась чистить. Плохо державшийся на ногах лейтенант прилег на диван и тут же задремал. Елена, уже нашупавшая в кармане документы, прикрыв от лейтенанта собой стол, быстро вынула, бесшумно развернула нужную бумагу и сфотографировала ее.