Я смотрела, как крохотный Пепега играет с собаками, а рядом сидел Миша и держал меня за руку. Света была в больнице, лечилась, и ей становилось лучше. Ничего не могло испортить этот день. Я взяла телефон, чтобы сфотографировать пса, и увидела сообщение от Лизы.
«Таня. Здравствуйте. Надеюсь, не отвлекаю. У Светы же не осталось родственников? А кто такая Лена и почему, когда Свете сообщили о Лениной смертельной передозировке, Света перестала реагировать на меня и просто лежит и смотрит в потолок?»
Где этому конец?!
Честно говоря, новость о смерти Лены удивительным образом не вызвала во мне вообще никаких эмоций, кроме усталости. Я опустила телефон. Да сколько можно-то? Это уже даже не смешно. Я не хочу больше утешать Свету. Не хочу, я устала. Я больше ничего не хочу. Не хочу делать ей чай, терпеть ее прикосновения и объятия, на которые я не давала свое согласие, подтирать за ней кровь и сопли, читать ей книжки на ночь, срываться по первому зову. Я больше не хочу даже видеть ее, не могу. Хватит с меня.
Миша заметил, что я разозлилась.
– Что случилось? – осторожно поинтересовался Миша.
– Лена умерла. Которая вот эта дочка ее названая. Передознулась, – буднично и равнодушно рассказала я.
– Тебе Света сказала? – взволнованно спросил Миша.
– Лиза. Света там не контактная, лежит, потолок рассматривает, – зевая, ответила я.
– Тань, что с тобой?
Мишин вопрос вернул меня к реальности, и мне стало стыдно. Я здоровая, сижу с любимым человеком в парке, и мой щенок играет на солнышке, пока Света лежит в онкологической больнице, потеряв еще одного близкого человека. А я, видите ли, устала. И откуда во мне вообще столько жестокости?
– Со мной все хорошо. Просто устала.
Мы аккуратно собрали вещи, пристегнули Пепегу на поводок и побрели домой. Я еле передвигала ногами. Я пыталась убедить себя, что Свете хуже, чем мне, что я должна быть сильной, что все будет хорошо. Но ни одна из этих мыслей не придавала мне сил. Я чувствовала только желание лечь и заснуть здесь и сейчас. Прямо на этом асфальте. Хотелось просто раствориться, исчезнуть. Мне было жаль себя, и одновременно я испытывала омерзение от этой жалости.
Мы дошли до дома, помыли лапы Пепеге, и я села звонить Свете. Не потому, что хотела ее поддержать, а просто чувствовала, что так надо сделать. Я механически снова и снова набирала ее, но Света не отвечала. И я была рада, что этот разговор откладывался. Света должна была вернуться вечером, и я решила отвлечься и отдохнуть, чтобы подготовиться к тому, что будет, когда Света вернется. Вечером снова будет драма, слезы, сопли, и потому сейчас нужно радоваться жизни и абстрагироваться, чтобы потом были хоть какие-то силы помогать Свете переживать ее горе.
Но мысли о предстоящем не покидали меня. В голове уже рисовались картины, как кричит Света, как бьет посуду и старается схватить меня и прижать к себе. Как я стараюсь не подавать виду, что мне противны ее прикосновения.
Миша увидел, что я утонула в своих мыслях. Он помыл лапы Пепеге, сделал мне кофе, подкурил сигарету и спросил:
– Ты ее знала?
– Нет. Только переписывались. Она была счастлива, что смогла назвать Свету мамой. Я думала, они начнут жить вместе.
– У Светы рак, как бы они сейчас начали? – назидательно спросил Миша.
Его логические размышления меня раздражали. Я и без него знала, что никак. Но все равно продолжила:
– Ну, Лиза же писала, что сейчас будет последняя химиотерапия, рака больше нет. За Светой нужен уход буквально последние месяцы. Пока нервная система после полиневрита восстанавливается. И Лена могла бы о ней позаботиться.
– Лене самой нужна забота. Ты здоровая, но уже не вывозишь Свету. А как ей?
– Я не знаю. Я просто устала. Еще эта терапия от ВИЧ. Это все так не вовремя! Постоянный мрак. И как будто ни одного просвета. Я не понимаю, как это возможно.
– Ты сама говорила, что радостей и бед не может выпадать всем поровну.
– Я понимаю, но про такое я никогда не слышала. Сплошные смерти, сплошные болезни.
Я понимала, что Миша пытается меня поддержать и понять, как мне можно помочь. Но он не мог помочь. Разве что дать сил справляться с этим всем дальше.
– Но все же налаживается? Света выздоровела.
– Миш, мне буквально только что сообщили о новой смерти.
– Чего ты хочешь?
– Чтобы это все закончилось, – повторила я в миллионный раз.
Я знала каждую ноту, с которой я произносила эту фразу. Мой речевой аппарат выдавал ее уже автоматически настолько, что я могла отследить процесс произношения этой фразы. Начиная со звука «ш» в слове «чтобы» и заканчивая резким звуком «к», после которого остальные звуки вылетали на выдохе быстро и легко.
– Ну, этого я не могу. Может, хочешь цветов? Пирожных? – пытался поднять мне настроение Миша.
– Хочу. Но не сейчас. Просто останься со мной, – попросила я.
– Мне через час в институт.
Миша еще немного посидел со мной. После занятий ему нужно было ехать домой, чтобы готовиться к экзаменам. Да и я не хотела, чтобы он присутствовал, когда Света вернется. Мне было страшно, что такого он не выдержит и мы расстанемся.
Мы просидели весь этот час в обнимку, и тревожность будто растворялась. Я хотела уснуть у него в руках и не просыпаться. А когда Мише все же пришлось уйти, я кинулась к окну провожать его взглядом во дворе. Миша быстро появился под окнами, оглянулся, увидел меня и послал воздушный поцелуй. Я показала руками сердечко. Он улыбнулся и скрылся в арке, ведущей на улицу.
Света вернулась домой поздно. На удивление, она была спокойна. Зашла, улыбнулась, поздоровалась, поставила сумку и сразу прошла на кухню. Я не понимала, хороший это знак или плохой.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила я.
– Плохо.
Света рассмеялась, и мне стало жутко. Немного помолчав, я сказала единственную фразу, которая пришла в голову:
– Ты ни в чем не виновата.
– Да ладно тебе. Я понимала, что этим может закончиться в любой момент.
Я промолчала. Света налила себе чай и продолжила:
– Видимо, мне не суждено, чтобы у меня была семья. Видимо, каждый ребенок, которого я назову своим, даже если я его не рожала, должен умереть.
Мне стало плохо.
– Света, не неси чушь! – почти закричала я. – Авария, которая случилась, может случиться с каждым, и ты никем не проклята. А Лена умерла, потому что была наркоманкой. Мне очень жаль. Но ты сильная, умная и добрая женщина. Ты сможешь усыновить и полюбить столько детей, сколько захочешь, и все они будут живы. Ты будешь замечательной матерью. Ты сама мне рассказывала, как сильно тебя любят дети в больнице и как ты обожаешь младенцев.
Света кинулась меня обнимать. Я стерпела.
– Ты правда так думаешь? – всхлипывала она в мое плечо.
– Конечно. Все будет хорошо. Я знаю, что тебя уже тошнит от этой фразы, но это правда!
Света обнимала меня все сильнее, хватая руками и натягивая вверх мою футболку на спине:
– Таня, какое счастье, что ты у меня есть. Если бы не ты, меня бы давно уже не было. Прости меня. Прости, что тебе приходится все это выслушивать и терпеть. Лена не смогла простить себя из-за того, что случилось со мной. Я не смогла ей объяснить, что она не виновата. Это и моя вина.
– В этом нет твоей вины, слышишь? Никакой. Вообще.
Вокруг нас прыгал Пепега, который не понимал, что происходит, и всеми силами пытался обратить на себя наше внимание.
– Смотри, какая у тебя собака, – сказала я. – Обними его.
Света переключилась с меня на собаку. Я одернула футболку. Света села на диван, и Пепега забрался ей на колени. Света гладила его и говорила:
– Я не верю, что он настоящий. Ты посмотри на него. Он такой хороший. Это же мой песик, да? Хороший, самый сладкий Пепежонок, – умилялась она.
– Конечно, это твой пес, – ответила я. – И Зигги твоя кошка. У тебя уже есть семья. И дети будут обязательно.
Мы просидели так до глубокой ночи. Света то рыдала, то вдруг успокаивалась, гладила собаку, и мы с ней играли в карты. Ближе к утру она уснула прямо на диване в обнимку с собакой.
Я ушла к себе в комнату, легла на кровать и долго прислушивалась. Я боялась, что сейчас у Светы снова начнутся кошмары и мне нужно будет идти ее успокаивать. Но никаких звуков из кухни не доносилось. Я хотела уже засыпать – завтра мне предстояло выступать на очередном микрофоне в баре. Точнее, уже сегодня – было уже почти утро, и на улице светало. Я взяла телефон, чтобы поставить будильник, и увидела сообщение от Лизы:
«Таня, простите, я не могу поверить. Это все какой-то бред. Я сейчас смотрю на снимки. У Светы вторичные очаги в мозге. Я перепроверила. Все именно так».
Сон как рукой сняло.
«Что значит вторичные очаги?»
«Вторичные очаги раковой опухоли. Метастазы».
Еще немного потерпеть
Мы просидели на кухне со Светой весь день. Говорили о метастазах и необходимости нового курса химиотерапии. Света плакала и убеждала меня, что я должна ее бросить. Я говорила, что не могу так поступить. Глеб Коганович и Лиза тоже постоянно писали мне однотипные сообщения. «Таня, уходите. Зачем вам это? Раковых больных бросают все. Не нужно ни о ком заботиться. Живите своей жизнью и забудьте».
Я была в шоке от таких жестоких заявлений. Я позвонила маме, бабушке и Феде с Мишей, чтобы посоветоваться. Все как один сказали, что, конечно же, нельзя бросать друзей в таких ситуациях. И чтоб, если мне нужна будет их помощь, я не стеснялась обращаться.
После разговора со Светой я легла спать и проспала больше суток. Я полюбила спать. Не важно, снились мне сны или нет. Лучше даже, чтобы не снились. Так глубже ощущалось забытье. Сон был единственным временем, когда я не должна была за ней ухаживать. Вечерами, читая Свете на ночь книги, я считала в голове секунды, приближая желанное время сна. Мне нравилось смотреть на часы и считать, сколько времени я смогу поспать. К примеру, я лягу в десять вечера. А значит, если проснусь в восемь или девять утра, это получается целых десять, даже одиннадцать часов сна.