Я уже даже не включала приставку, чтобы в нее поиграть. Когда Света уходила в больницу и оставалась там на ночь, я просто ложилась спать.
Я научилась спать, даже разговаривая со Светой. Если закатить один глаз под веко, можно впасть в дрему. Я могла поддерживать разговор, а иногда даже что-то делать в абсолютно бессознательном состоянии. И понять, что я сплю, можно было только по моему дыханию.
Конечно, вскоре появилась и новая проблема. Мы сидели на кухне и пили чай, как вдруг Света начала волноваться. Она не знала, куда себя деть и как начать разговор, смотрела на меня, вздыхала, снова утыкалась в телефон и снова вздыхала и смотрела на меня. Но затем будто собралась с силами и начала.
– Тань, у меня к тебе серьезный разговор, – потупив взор, осторожно сказала Света.
– Что такое? – искренне поинтересовалась я, всем своим видом показывая, что Свете нечего бояться и она может говорить.
– У меня на Ленины похороны ушли все деньги. Плюс лекарства. Новая химиотерапия. – Света осеклась, затем набрала больше воздуха в грудь и продолжила: – Я не знаю, чем платить за квартиру в этом месяце.
– Ой, не волнуйся, я заплачу.
– Дело не только в этом. Лиза заказывает на свои деньги новую химиотерапию из Израиля, которая должна мне помочь, не убив окончательно. У нее меньше воздействие именно на нервные стволы. Больница это не оплатит. И я не могу позволить, чтобы Лиза сама это оплачивала. На нее нужны деньги.
– Сколько?
– Сто пятьдесят тысяч.
У меня не было таких денег. Я знала, что этот день рано или поздно наступит. Чувствовала. Я видела столько сборов денег на лечение от рака в интернете, что примерно представляла, насколько это дорого, раз люди в отчаянии просили денег у незнакомых людей.
– Свет, у меня этих денег просто нет.
Света грустно ухмыльнулась в ответ:
– Ну, значит, я умру.
– Не нагнетай! – отмахнулась я. – Что-нибудь придумаем!
Я откинулась на спинку стула и уставилась в потолок. В моем окружении был только один человек, который мог себе позволить одолжить мне такую сумму или хотя бы ее часть и при этом был достаточно близким, чтобы я могла обратиться. Я не хотела этого делать, но выхода не было.
– Я одолжу хотя бы часть этих денег у Поперечного, – обреченно проговорила я, продолжая смотреть в потолок.
Я понимала, что речь идет об огромной сумме и что я рискую дружбой. Слезы подступили к глазам, и я ждала, когда они вкатятся обратно. Я не хотела, чтобы Света их видела.
– Господи, Таня, спасибо! – разрыдалась Света и быстро затараторила: – Я все верну. Клянусь. Я возьму дополнительную работу, я…
– Не надо. Ты и так почти не жилец. Разберусь. Накоплю, я не знаю.
– Прости. Ты не должна. Я точно все ему верну! Точно верну!
– Я знаю.
Я долго сидела с телефоном перед открытой перепиской с Данькой и не решалась ему написать. Я прикидывала, сколько можно попросить. Если я отложу с открытых микрофонов на квартиру, возьму дополнительно подработку и еще попробую одолжить у бабушки… Наконец я решилась. Я объяснила Дане ситуацию и попросила восемьдесят тысяч. Я чувствовала себя некомфортно, да и попросту боялась. Боялась его реакции, боялась, что не смогу вернуть.
Вскоре мне пришло уведомление на телефон. Даня перечислил деньги. Я была невероятно благодарна и пообещала себе, что больше не попрошу ни у кого больших сумм. И пообещала зря.
Денег не хватило ни на квартиру, ни на лекарства. Я снова и снова одалживала у разных людей деньги. Если получалось, возвращала. Если не получалось, просила еще времени, умирая от стыда. Но я убеждала себя в одном: эти деньги нужны, чтобы спасти человеческую жизнь. Наступит время – и я все верну.
У меня начали появляться мысли о самоубийстве. Я и до этого не отличалась крепкой психикой. В подростковые годы у меня было несколько суицидальных попыток, и в девятнадцать лет я попала в психиатрическую больницу Бехтерева, где пролежала несколько месяцев в отделении неврозов с диагнозом «клиническая депрессия». Федя и Даня навещали меня там, и Даня даже выделил время в своем графике, чтобы вести вместо меня микрофон в «1703». Там же мне диагностировали пограничное расстройство личности.
Как мне объяснили, я родилась изначально намного более эмоциональной, чем другие люди. Я испытываю любые эмоции в несколько раз сильнее. Я помню, что в детстве я плакала от любой незначительной мелочи. А от любой незначительной мелочи смеялась как ненормальная и была очень счастлива. И когда я столкнулась с холодом в своей семье и непринятием в школе, произошла инвалидизация психики, которая привела к депрессиям и попыткам свести счеты с жизнью. В больнице мне назначили психотерапевта и прописали антидепрессанты.
Света знала эту историю. И когда у меня вновь появились мысли о суициде, она показала мне свой диплом психотерапевта и сказала, что я должна поднять дозу своих лекарств – иначе я умру. Максимально разрешенная доза моих антидепрессантов значилась как 200 миллиграммов в сутки. Света назначила мне вдвое больше. Я спросила, не опасно ли это. Света убедила меня, что намного опаснее не принимать эти таблетки. По поводу того, что они рецептурные, она сказала не волноваться – это для нее не проблема. Кстати, истории про Свету я рассказывала и своему психотерапевту. Разумеется, он тоже соболезновал и не заметил нигде подвоха.
Однажды, доставая по ее просьбе мои таблетки из ее сумки, я увидела огромное количество пустых бланков для выписки рецептов с печатями. Тогда я решила, что ей помогли в больнице, чтобы она могла покупать себе нужные лекарства, учитывая ее ситуацию и знания. Сейчас я понимаю, что, скорее всего, она их украла.
Жизнь со Светой сильно ударила и по моему гормональному здоровью. В какой-то момент от всех переживаний у меня пропали месячные. Я сходила к гинекологу, который назначил оральные контрацептивы – не для предохранения от нежелательной беременности, а чтобы выровнять цикл. Света раскритиковала лекарства, которые мне выписали, и поменяла их на другие. Мне было все равно. Мне уже почти на все было наплевать.
Неадекватные дозы антидепрессантов и совершенно неподходящие мне гормоны, прописанные Светой, нанесли серьезный и труднопоправимый вред моему здоровью. За два года я набрала пятьдесят килограммов лишнего веса, испортились кожа, зубы и волосы. Кровь, которая у меня всегда была даже слишком жидкой из-за анемии, сильно загустела. Мне стало тяжело передвигаться, дышать. Вред психике тоже был серьезным: организм не справлялся с двойной дозой «Золофта», который я принимала несколько лет без перерыва. Я начинала сходить с ума. И Богачёвой это было только на руку. У меня появились сильная тревожность, панические атаки, истерики, а позже и состояние, похожее на манию преследования.
Но я была уверена, что все эти изменения вызваны тяжелым стрессом, который я каждый день переживала рядом со Светланой Богачёвой, и что все обязательно пройдет и наладится. Ведь я лечусь по советам гениального врача, к мнению которого прислушиваются все его коллеги.
Антидепрессанты подействовали через неделю. Я перестала все время хотеть спать и находила в себе силы выгуливать пса и ходить на микрофоны. Я стала выбираться из дома и вспомнила, как давно не видела своих друзей и знакомых. Раньше были целые недели, когда я общалась только со Светой, Глебом Когановичем и Лизой. И ни на что другое не оставалось ни сил, ни времени.
Миша водил меня на свидания, дарил цветы. Мы стали зависать с друзьями. Единственное, что омрачало веселье, – Светино состояние. Если я была где-то на вечеринке или на посиделках с друзьями, мне все время писали Глеб, Лиза или Света – наперебой молили и настаивали, что я немедленно должна вернуться домой и заботиться о Свете, иначе она умрет. Я чувствовала, что скоро не выдержу.
Мы начали говорить с Мишей о необходимости отдыха. Может, если мы выберемся на недельку в Ленобласть, станет легче. Нужно отдохнуть от Светы. Совсем немного. А потом с новыми силами я буду бороться с ее болезнью.
Мы с Мишей забронировали домик за городом с шестого по одиннадцатое мая. Целая неделя отдыха, только лес и мы вдвоем. Я отключу телефон, и у меня будет время, чтобы привести голову в порядок. Пятого мая я проведу свой открытый микрофон в «1703» и вернусь аккурат к следующему.
27 апреля 2021 года, проснувшись утром, я нашла Свету на полу. Из ее носа и рта текла кровь. Я растолкала ее, и Света открыла глаза. Один зрачок был больше другого раза в четыре. Он был деформирован и будто растекся внутри глаза.
– Что с глазами? – спросила я.
– А что с глазами? – переспросила Света.
– Останавливай кровь и иди в зеркало смотрись. Что с глазом у тебя?
Света со стонами поднялась и заковыляла в ванную, оставляя за собой кровавый след. И вскоре вышла с трясущимися от ужаса руками.
– Что с глазом? – еще раз спросила я.
– Кровоизлияние в мозг. Глаз так себя ведет от этого. Видимо, инсульт.
– Замечательно.
Света снова упала в обморок, у нее начались судороги, изо рта пошла пена. Я испугалась.
И бросилась в свою комнату, к кровати, где на зарядке лежал телефон. Я не могла вызвать «Скорую». Света убедила меня, что Лиза лечит ее уже просто потому, что хочет ее вылечить. Доставая лекарства незаконным путем и пробуя экспериментальные методы лечения. Света часто говорила, что, если я вызову «Скорую», ее просто запрут в хосписе умирать, а Лизу посадят.
Я могла только написать Лизе. Это я и сделала:
«Лиза, у нее зрачок на весь глаз, кровь изо рта и носа, упала, лежит в судорогах, пена изо рта! Что мне делать?!»
Лиза ответила:
«УЖЕ?! Сука!! Рано!!»
«Что рано?»
«Рано организм такие реакции выдает».
«Вы можете приехать?»
«Нет, у меня самолет через три часа».
«Что мне делать?»