лет! Но реальность редко оказывается лучше, чем мечты о ней.
Айзек думал, что его уже ничто не сможет расстроить, но тут он обнаружил, что потерял браслет. Должно быть, браслет сорвало с руки, когда он нес Джеки. Он потер голое запястье. Беда!
– Эй!
Он постучал, чтобы привлечь внимание очередного ученого, показавшегося по ту сторону стеклянной стены. С тех пор, когда они появились в здании, этот был пятым. Все они под лабораторными халатами носили черные костюмы, напоминающие униформу. Похоже на какую-то тайную организацию или какой-то религиозный культ. Но ведь ученый и религия – две вещи несовместные! Айзек вновь постучал по стеклу, и человек, стоявший перед приборами у задней стены лаборатории, посмотрел на него.
– Скажите, что происходит? – прокричал Айзек.
Несмотря на то что этот тип уставился прямо на Айзека, он ничего не сказал и вновь обратился к своим приборам.
– Они не хотят общаться потому, что думают, будто ты находишься на совершенно другом уровне, – сказал, вздохнув, Фрайпан.
– Но она же притащила нас сюда, потому что мы… мы уникальны. У нас есть иммунитет, Садина и…
Старик его перебил и спросил:
– Ты никогда не замечал, что то, что ты считал правдой, иногда оказывается ложью?
Айзек внимательно посмотрел на Фрайпана.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он. – Что у нас нет иммунитета?
– Все меняется. В этом и состоит суть Эволюции.
Фрайпан закрыл глаза, устроился у стеклянной стены поудобнее и проговорил:
– Когда пересолишь тушеное мясо, ты же его не выбрасываешь, верно? Просто добавляешь картошки.
Айзек покачал головой.
– Так! – спросил он. – И что ты хочешь этим сказать?
При упоминании еды желудок его взвыл.
– Когда ты добавляешь очищенный картофель, он забирает из мяса часть соли, и тут главное – не забыть вытащить картофель, – начал объяснять Фрайпан. – Но если ты порежешь картофель и оставишь его в мясе, это будет другой способ решения проблемы. Правда, в этом случае у тебя получится не тушеное мясо, а картофельный суп.
Как Айзек любил подобные уроки!
– Ты говоришь об Эволюции? С заглавной буквы «Э»?
– Я просто говорю о том, что кто-то тут нас пересолил, – сказал Фрайпан и огляделся, словно опасался, что кто-то из местных ученых услышит его слова. – Мы пришли сюда, чтобы помочь Коуэн и Джеки, но нужно хорошенько постараться, чтобы эти две картофелины…
Он показал на себя и Айзека.
– …чтобы эти две картофелины смотались отсюда как можно скорее.
Глаза Айзека скользнули к стеклянному отсеку в дальнем углу лабораторного зала. Стена отсека была прикрыта черной занавеской. Черная занавеска, черная униформа. Все здесь было пропитано духом тайны.
– А что там? – спросил он, показывая на занавеску.
Занавеска слегка отошла, и Фрайпан показал Айзеку на нечто в дальнем углу отсека. Айзек, правда, толком ничего не увидел.
– Подожди немного, – прошептал старик.
Айзек ждал. Он не знал, чего ждет, но ничего не происходило.
Пока в проеме не блеснуло нечто металлическое. Айзек не знал, что металл может так сверкать! А он-то металла в кузнице перевидел много! Этот же просто сиял – острый, в зазубринах!
– Что это за штука? – спросил он шепотом.
– Это то, что я никогда не хотел бы снова увидеть, – отозвался Фрайпан, и ужас оттенил каждую старческую морщинку и каждое пятнышко в его лице. – Это гривер, приятель!
Айзек, не отрываясь, смотрел на гривера. Тот медленно двигался, шевеля конечностями. Айзек вспомнил жуткие рассказы старых глэйдеров о том, как гриверы, преследовавшие их в Лабиринте, вкалывали им разные варианты вируса. И вот, кошмар обернулся реальностью. Неужели это тот самый гривер? Это казалось абсолютно невозможным. Волшебная сказка, да и только! Айзек повернулся к Фрайпану:
– Сколько времени картофелина может находиться в тушеном мясе, пока не превратится в пюре?
Тот, не колеблясь, ответил:
– Самое большее – день.
Минхо
– Есть у них иммунитет или нет, непонятно, но эта Клеттер страшно похожа на наших Несущих Скорбь. Доверять этому нельзя.
Оранж сидела на капитанском мостике и листала корабельный журнал. Минхо провел над этой книжкой две ночи подряд, пытаясь хоть что-то из нее вытянуть, но как он ни старался связать незнакомые слова в какие-нибудь последовательности, ничего не выходило. И он пришел, в конце концов, к точно такому же мнению, как то, что высказала Оранж.
– Ты никогда не доверяла Несущим Скорбь? – переспросил Минхо. – Даже до нашего приключения на берге?
Он посмотрел на простирающиеся впереди воды. Как все это было давно: Несущие Скорбь отправили его прочь из города, чтобы, пройдя все испытания, он стал одним из них, стал им ровней… Но еще до того, как они сбросили его со скалы, Минхо знал, что не хочет для себя такой судьбы. И дело было не только в том, что Несущие Скорбь истязали детей, готовя их к убийству Божества, а он не хотел издеваться над детьми. Нет! Минхо не хотел убивать Божество. Он хотел присоединиться к его триединой сущности и помочь миру эволюционировать. Но, понятно, Оранж об этом он сказать не мог. Само слово Эволюция в армии Сирот звучало как богохульство.
– Меня всегда в них что-то настораживало, – сказала Оранж, передав Минхо журнал и взяв в руки бинокль.
Минхо согласно кивнул.
С Оранж Минхо было гораздо комфортнее, чем с прочими членами группы. Когда она в свою вахту поднималась на мостик, чтобы взять бинокль и наблюдать за морем, выискивая другие корабли и китов, Минхо не нужно было подбирать слова, чтобы заполнить паузы в разговоре. Все было совершенно естественно. Они словно вновь оказывались вместе на стене, окружающей город, где жили Остатки нации – с той только разницей, что здесь не нужно было никого убивать. Минхо мог расслабиться. Не было необходимости напряженно крутить мозгами, чтобы понять остальных членов группы и динамику их отношений, или бороться со своими солдатскими инстинктами. Когда он был с Оранж, он мог оставаться самим собой – просто Сиротой по имени Минхо.
Правя на северо-восток, Минхо всматривался в горизонт. Звуки океана переполняли его – шелест волны, разрезаемой носом корабля, свист ветра в такелаже. Все это было мило его уху – равно как и смех Доминика, доносящийся из-под верхней палубы. Всего этого Минхо будет не хватать, когда они доберутся до Аляски.
Оранж опустила бинокль и, повернувшись к Минхо, призналась:
– Мы со Скелетом никогда об этом вслух не говорили, чтобы нас не послали на правку, но… как только тебя турнули из города, мы знали, что ты не вернешься.
– Вот как?
Заявление Оранж успокоило его, подтвердив, что, в конечном итоге, он сделал правильный выбор. А интересно, Несущие Скорбь знали об этом? Наверное, знали. И именно поэтому так крепко его связали и с такой силой столкнули со скалы.
Оранж кивнула:
– Именно! И мы, между прочим, завидовали.
Он и не думал, что кто-то заметит его отсутствие, тем более, станет завидовать.
– А ты думал о том, как ты это сделаешь? – спросила Оранж. – Ну, убьешь Божество?
– Нет, – ответил он, и это было ложью.
Минхо искоса взглянул на Оранж, пытаясь понять, как она отреагировала на его слова, но никакой реакции не заметил. И он решил сам порасспросить Оранж. И он спросил:
– Скажи, а что это за штука – Эволюция?
Глаза Оранж удивленно расширились.
– Прости, – уточнил он, – но я иногда об этом думаю. Столько дней болтаемся в океане; разные мысли приходят, понимаешь…
– Не знаю…
Оранж не была приучена думать о чем-то без разрешения, тем более – о таком предмете! Да и времени у нее не было. Но если бы она хорошенько подумала и об армии шизов и о планах, которые разрабатывали в отношении Божества Несущие Скорбь, она могла бы составить свое мнение и об Эволюции.
– Это может быть то, о чем нам говорили, – сказала она. – А может быть что-то, совершенно противоположное. Я уверена только в одном – туда я больше ни ногой!
– Я тоже.
Он никогда больше не увидит стены, окружающие город Остатков нации. И тут же боль пронзила его сердце. Кит.
– Что с тобой? – спросила Оранж. – Ты в лице изменился.
– Да ничего особенного. Просто вспомнил кое-что из того, что там оставил.
– Минхо! Ничто – никакое оружие, никакие ценности не заставят меня туда вернуться.
– А как насчет другого человека? – спросил Минхо. – Допустим, маленького мальчика по имени Кит?
Ему не верилось, что он рассказывает Оранж свою историю. Но если кто и мог понять, что он чувствует, то сделать это, конечно, могла только она.
– Я шел однажды ночью через туннели Ада и услышал звуки – как будто умирает собака. Это был маленький мальчик. Я спас его.
Минхо не знал, смог ли мальчик выжить после такого избиения. Может быть, смерть избавила бы его от горя и страданий. То, что Остатки нации называли «правкой», было, по сути, формой убийства, когда, избивая провинившегося, палачи уничтожали его волю и превращали в парию. Спасая Кита, Минхо пошел против всего, чему его учили. Это было его первое преступление. Вторым было желание никогда не возвращаться в город.
На Оранж рассказ Минхо произвел сильное впечатление.
– Ничего себе! Они же могли тебя убить, прямо на месте.
– Я не думаю, что Кита избивал кто-нибудь из Несущих Скорбь. В любом случае, этот человек убежал.
Оранж положила бинокль на скамейку.
– Ты можешь гордиться этим поступком. И не нужно грустить.
Сирота покачал головой. При чем тут гордость?
– Когда я спросил мальчика, как его зовут, он сказал, что его имя Кит. Но когда он спросил меня о моем имени, я ответил, что имени у меня нет.
Минхо почувствовал стыд. Проявив недюжинную отвагу, он одновременно показал, что он – последний трус.
– Ты и не должен был себя называть. Он, кстати, тоже. Может быть, его и побили за то, что он придумал себе имя. Ты же знаешь, что этого делать нельзя.