Но вернемся к Екатерине и ее новому любовнику Понятовскому. Потомок двух старинных родов (его мать была урожденная Чарторыйская), небогатый польский дворянин, которому ко времени знакомства с Екатериной было, как и Салтыкову, двадцать шесть лет, не мог соперничать со своим предшественником в красоте, однако он был хорошо воспитан, великолепно образован и умел в духе времени придать себе романтический облик. При Понятовском в спальне Екатерины, возле ее кровати, был устроен огороженный ширмами «кабинет», в котором она скрывала любовника от посторонних глаз. Спустя тридцать лет, когда любовником императрицы был Александр Дмитриев-Мамонов, эта идея получила дальнейшее развитие: во время знаменитого путешествия Екатерины в Крым и Новороссию повсюду, где она останавливалась, в спальне возле кровати висело зеркало, которое поднималось и опускалось с помощью особого устройства, а за ним обнаруживалась кровать фаворита.
Петр по-прежнему весьма своеобразно смотрел на любовные похождения жены — однажды, якобы желая сделать Понятовскому приятное, он вытащил ее из постели и, не дав надеть юбку, чулки и ботинки, вывел к скучавшему в соседних покоях любовнику; сцена, что и говорить, дикая, лишний раз характеризующая великого князя и будущего русского государя. Шутовское поведение Петра сделало связь Екатерины и Понятовского предметом едва ли не общего обсуждения, даже видавший виды двор был шокирован, и в конце концов Елизавета вынудила поляка покинуть Санкт-Петербург. К тому времени Екатерина родила от Понятовского дочь Анну, которая умерла через год после рождения. Она навсегда сохранила о Понятовском приятные воспоминания и, став императрицей, напомнила всем о своей давней любви щедрым подарком, сделав бывшего любовника польским королем.
Что до отношений с мужем, то они окончательно испортились. Петр именовал жену «запасной мадам» и демонстративно предпочитал ей любовниц, среди которых на первое место постепенно выдвинулась фрейлина Екатерины — Елизавета Романовна Воронцова. Мемуарист Андрей Болотов описывает ее, как «толстую, нескладную, широкорожую, дурную и обрюзглую» и добавляет: «…была она такова, что всякому даже смотреть на нее было отвратительно и гнусно». Сама Екатерина описывает Воронцову, бывшую моложе ее на десять лет, как «крайне нечистоплотного ребенка с оливковым цветом кожи». Фаворитка великого князя испытывала неумеренную тягу к алкоголю, что, впрочем, в глазах Петра было скорее достоинством, чем недостатком.
В конце концов в голове Петра созрел план развестись с Екатериной и жениться на Воронцовой. Обстоятельства тому благоприятствовали: всесильный, казалось бы, канцлер Бестужев-Рюмин был обвинен в государственной измене и едва не лишился головы, и все указывало на то, что великая княгиня тоже замешана в этом деле. Для Екатерины все могло завершиться плачевно — высылкой из России или заточением в монастыре. Но она бросилась в ноги матушке-императрице и сумела не только вымолить прощение, но и войти к ней в еще большее доверие.
Проскучав после отъезда Понятовского некоторое время в одиночестве, весной 1759 года Екатерина впервые увидела Григория Орлова, которому было неполных двадцать пять лет. «Гигант с головой прекрасной, как у херувима», — так описывают его современники. Орлов был фантастически смел и уже успел проявить свою храбрость в сражениях — при Цорндорфе, в одной из самых кровопролитных битв XVIII века, он был трижды ранен, но остался в строю. Он словно притягивал к себе приключения и выходил победителем из любых передряг. В противоположность Понятовскому он был ленив, не очень умен и совсем необразован — к примеру, дурно говорил на французском, принятом при дворе, — но зато его романтический облик имел естественную природу. Стоит ли удивляться тому, что он был удачлив в любви? В молодечестве и удали с Орловым могли сравниться разве что его собственные четверо братьев и д’Артаньян с тремя друзьями мушкетерами.
О том, как Екатерина и Григорий Орлов познакомились близко, не осталось никаких свидетельств, однако уже в 1760 году прусский посланник граф Сольмс доносил королю Фридриху II: «…Все приветствуют выбор этого кроткого и вежливого молодого человека, который не выказывает ни гордости, ни заносчивости, остается на той же дружеской ноге со своими прежними знакомыми, узнает их даже в толпе, не вмешивается вовсе в государственные дела, а если и делает это иногда, то только для того, чтобы замолвить слово за кого-нибудь из своих приятелей». В ответ король рекомендовал посланнику «заискивать дружбу у нового любимца».
В двух словах историю взаимоотношений Екатерины и Григория Орлова пересказать невозможно. Именно ему в значительной степени она обязана успешным свержением Петра III и своим восшествием на престол. Их связывало глубокое чувство, хотя, возможно, это чувство было односторонним — Орлов без особых угрызений совести изменял императрице. Екатерина знала об этом, но, боясь разгневать любовника, порой даже покровительствовала его пассиям. Она родила от него сына, получившего имя графа Алексея Бобринского[15], она хранила ему верность (если не считать его брата Алексея Орлова[16] в самом начале их знакомства), с ним единственным она была кротка и покорна, но все зря — Григорий и не думал смирять свою буйную натуру.
Французский посланник Беранже сообщал в Париж, что Орлов «нарушает законы любви по отношению к императрице. У него есть любовницы в городе, которые не только не навлекают на себя гнев государыни за свою податливость Орлову, но, напротив, пользуются ее покровительством. Сенатор Муравьев, заставший с ним свою жену, чуть было не произвел скандала, требуя развода; но царица умиротворила его, подарив ему земли в Лифляндии». Однако бесконечно это продолжаться не могло, и в 1772 году произошел разрыв, мучительный для обоих.
Орлов отбыл в Фокшаны[17] для заключения мира с Турцией, и там до него дошла весть о новом фаворите Екатерины — корнете лейб-гвардии Конного полка князе Александре Васильчикове, связь с которым позже сама императрица в письме Потемкину объяснит «дешпирацией», то есть отчаянием. Бросив все, Орлов помчался обратно в Петербург и в бешеной скачке, останавливаясь только для смены лошадей, преодолел почти три тысячи верст, но на подъезде к столице его встретил курьер с приказом императрицы отправиться в имение. Однако отставленный фаворит не покорился, вступил с Екатериной в переписку, и она — то проявляя твердость, то почти умоляя! — настояла на том, чтобы он год не появлялся в Санкт-Петербурге. Позже этот срок был сокращен, но место подле Екатерины Орлов безвозвратно потерял. Впрочем, даже по прошествии многих лет Екатерина не могла вспоминать об Орлове без слез.
Именно с Васильчикова в жизни Екатерины начался период, как пишут мемуаристы, «бесстыдной чувственности». В 1774 году Васильчикова сменил Потемкин, через два года наступила очередь Завадовского, еще через год он уступил постель императрицы Зоричу, затем два года в фаворитах ходил Римский-Корсаков[18] (в его «правление» на месяц-другой вклинивались Страхов и майор Семеновского полка Левашев), его заместил Ранцов, следом был Стоянов, но не удержался, и его сместил Высоцкий, однако и он вскоре сдал позиций кавалергарду Ланскому, который несколько месяцев делил императрицу с Мордвиновым, затем властвовал четыре года единолично и закончил тем, что вогнал себя в могилу — боясь разочаровать Екатерину, он принимал во время жестокой ангины возбуждающие средства, и сердце не выдержало нагрузки[19]; после были Ермолов, Дмитриев-Мамонов (по прозвищу, данному Екатериной, Красный Кафтан), Милорадович и Миклашевский, и завершает этот ряд Платон Зубов (возможно, в краткий период он делил императрицу со своим младшим братом Валерьяном), последний любовник Екатерины, бывший младше ее на сорок лет.
Список, вероятно, неполный; многие любовники оказались калифами на час и не оставили следа в воспоминаниях современников. Что же касается фаворитов, то знаменитый историк и археограф Петр Бартенев насчитывает их двадцать три. Одних Екатерина любила — например, Александра Ланского, чью смерть горько оплакивала, с другими ее связывали исключительно плотские удовольствия. Особое место в этом ряду занимает светлейший князь Григорий Александрович Потемкин, хотя и сдавший позиции в постели императрицы более молодым соперникам, но не утративший своего влияния и перешедший на роль почетного фаворита.
Есть серьезные основания полагать, что либо осенью 1774 года, либо в январе 1775-го Екатерина и Потемкин тайно обвенчались. Доводы в пользу того, что это событие действительно состоялось, содержатся в исследовании того же Бартенева. В частности, он первый процитировал (еще по рукописи) воспоминания князя Федора Николаевича Голицына, который сообщал в своих «Записках»: «Один из моих знакомых, бывший при Павле I в делах и в большой доверенности, уверял меня, что императрица Екатерина, вследствие упорственного желания князя Потемкина и ея к нему страстной привязанности, с ним венчалась у Самсония, что на Выборгской стороне. Она изволила туда приехать поздно вечером, где уже духовник ея был в готовности, сопровождаемая одною Мариею Савишною Перекусихиной. Венцы держали граф Самойлов и Евграф Александрович Чертков». В июле 1775 года у Екатерины родилась дочь Елизавета, получившая — по усечении фамилии отца — фамилию Темкина[20]. Впоследствии, когда страсть иссякла, а дружеская привязанность осталась, между Екатериной и Потемкиным был заключен своеобразный договор (и здесь уже не важно, были они законными мужем и женой или не были), который, в числе прочего, касался и фаворитов. Многие из вышеперечисленных молодых людей были проте