Андрей («Оззи») был тогда в глазах окружающих именно «настоящим меломаном», «центровым парнем», выглядел он, на зависть всей окружающей молодежи, чистым фарцовщиком, хотя фарцовкой никогда не занимался.
«Оззи» был волосат, моден – ходил в дорогущем джинсовом костюме – одежде, недостижимой для простых советских граждан, и всегда таскал под мышкой пачку пластинок, каждая из которых стоила рублей по пятьдесят (половина зарплаты среднего инженера). «Я инженер на сотню рублей – и больше я не получу», как пел в те годы Гребенщиков, – и это истинная правда. Все нынешние россказни о том, как распрекрасно жили наши люди при советской власти, – не более чем маразматические путешествия в вымышленные миры, иногда эти путешествия напоминают мне книжку «Мифы Древней Греции».
Андрей наконец собрался поступать в институт – разумеется, театральный (ЛГИТМиК), по семейной, так сказать, традиции, – и прекратил прием гостей. Вместе с этим он вдруг перестал быть «Оззи» и подстригся. Прежняя кличка отсылала к группе Black Sabbath: Андрей тогда был очень похож на Оззи Осборна – полный красивый длинноволосый парень с приятными, мягкими чертами лица. Правда, ростом он был повыше и статью поуверенней, чем страшный Осборн, но имя «Оззи» прижилось и держалось за Андреем аккурат до начала подготовки к поступлению в Театральный.
Андрей поступил – и познакомился с Максимом Пашковым, учившимся там же, мастера не помню, Андрей – бывший «Оззи» – учился у Горбачева.
Максим Пашков стал захаживать к Андрею – экзамены миновали, и дом Панова вновь стал открыт для друзей.
Максим – недооцененный, мало кому известный сейчас музыкант, имя его обычно упоминают вскользь, да и то лишь упертые фанаты «Кино»: дескать, когда-то, в самой ранней юности Витя играл в какой-то «Палате № 6» с каким-то Максимом Пашковым…
Максим Пашков жил в очень таком по-хорошему старомодном доме. Когда я слушаю песню Леонидова «Тысяча пластинок», я всегда вспоминаю квартиру Макса Пашкова – огромное количество книг, уютные обои красных тонов, пластинки, бумаги, пожилые интеллигентные, но современно мыслящие родители, старый дом на Садовой. Очень все было там «по-взрослому». И сам Максим среди нас выделялся какой-то взрослостью, внутренней солидностью, хотя и был невысок, подвижен и юрок, любил откровенно похулиганить и крепко выпить. Максим очень хорошо и правильно говорил – и так же здорово играл на гитаре и пел.
Я вспоминаю музыкантов тех лет – конец семидесятых, – и мне кажется, что Максим играл тогда лучше всех. Он играл как-то очень правильно, технично и осмысленно, он понимал, как должна звучать песня и по каким законам она строится; его группа «Палата № 6» была совершенно неизвестной, не выступала на «сейшенах», где блистали «Зеркало», «Россияне», «Джонатан Ливингстон», но песни у Максима были даже не интересней – они были просто совершенно другого уровня. Как ни пытались ленинградские рокеры греметь со сцены унылыми риффами, все равно у всех получалась одна и та же вялая бардовщина, причем достаточно плохо спетая.
«Палата» играла совершенно другую музыку, Максим как-то умудрился делать «рок» совершенно правильно и изгнал из своей музыки даже намек на КСП. Таких групп мало и сейчас – все современные «звезды русского рока», за небольшим исключением, делают все ту же бардовскую песню, очень громкую по подаче, но совершенно «костровую» и дворовую по сути. Если говорить о «стариках», то разве что Кинчев выделяется из общей чесовой массы: у него отличная команда и с самого начала он знал, как конструировать песни так, чтобы они были музыкально похожи на любимого им тогда Элиса Купера.
Пел Максим хорошо поставленным тенором, пел правильно и сложно – его песни вряд ли бы исполнил среднестатистический парень в подворотне с гитарой. Да даже не вряд ли, а наверняка не исполнил бы, потому что просто не понял, какие аккорды нужно брать и как часто их менять.
Так же, кстати, как и некоторые песни Цоя сейчас остаются недостижимыми для парней из подземных переходов – несмотря на всю их, песен, внешнюю, кажущуюся простоту.
Максим стал ходить к Панову все чаще, приводил с собой группу. На бас-гитаре в группе Максима играл восточной внешности парень – несмотря на этот внешний «Восток», выделяющий его в любой компании, парень этот, Витя по фамилии Цой, был совершенно незаметен, он существовал невидимкой, все время молчал и, положив свою бас-гитару, тут же забивался куда-нибудь в угол со стаканом сухого вина и папиросой.
Максим часто называл его просто «Цой» – и долгое время все, кто болтался в квартире Андрея, думали, что Цой – это кличка странного, молчаливого и незаметного паренька.
Играть на гитаре Цоя научил Максим – и научил сразу правильно. Основополагающей вещью в игре Витьки был ритм – по крайней мере, тогда, когда юный Цой рубился в «Палате № 6». Максим добивался ритмичной игры и добился-таки – как басист Цой был просто железобетонным парнем, на его партиях уютно лежали все сложные гитарные гармонии Максима.
Группа записала даже что-то вроде альбома – дома у Максима, на два магнитофона «Маяк». Там была даже одна песня на английском, Максим владел языком. Я помню только припев, что-то такое вроде «Бим-Бам Гумен, Бим-Бам Бэнд going to the airport».
В целом все у «Палаты» получалось одновременно весело и страшно.
Весело было от невероятных гармоний и гитарных ходов Максима; все те, кто сидели в комнате Панова и слушали игру «Палаты», бросали стаканы и забывали о разговорах – музыка Макса притягивала и гипнотизировала. Все мы впервые, наверное, слышали и видели, как живой человек, стоя рядом с тобой, играет и поет вот так – совершенно «фирменно». Страшно было тоже – не просто страшно, а «весело-страшно», ибо в кумирах Максима и Цоя тогда были группы вроде Black Sabbath, кроме Оззи и Йомми Цой любил еще и группу Motorhead, групповой портрет которой, им собственноручно нарисованный, висел у него дома на стене.
Цой одевался во все черное, как и положено поклоннику Black Sabbath, носил очень длинные волосы и смотрел на мир довольно мрачно – по крайней мере, так казалось с первого на него взгляда.
Примерно в то же время друг Андрея, Женя Юфит, ныне известный практически во всем мире кинорежиссер и настоящий авангардист, основатель школы некрореализма в кинематографе и тоже большой любитель современной музыки, принес Андрею пластинку Sex Pistols – первый и лучший их альбом, перевернувший в 1977 году все представления о рок-музыке и положивший начало тому, что сейчас называется «современным роком».
Пластинка «Never mind the bollocks» стала, как сказали бы сейчас, хитом компании.
Это был диск номер один по всем показателям, это было лучшее и главное, это был настоящий прорыв в космос.
Из этого альбома выросла и группа, впоследствии известная как «Кино», и еще сотни групп – во всем мире.
Мы поняли этот альбом совершенно правильно.
Любимые Black Sabbath были круты неимоверно, но они были, как ни странно это звучит, академичны – так же как и огромное количество групп, которые мы уже переслушали к концу семидесятых.
Pistols же показывали жизнь, как она есть.
«Anyone can play guitar», споет через двадцать лет Том Йорк на первом альбоме Radiohead – тоже мне, открытие. Мы знали это еще в 1978-м.
Максим отнесся к панк-року довольно прохладно, – может быть, он чувствовал, что Sex Pistols – это то, что идет на смену эстетской составляющей рока, в которой он жил, – кроме Black Sabbath Максим любил и Genesis и Цоя заставлял слушать разнообразный арт-рок.
Эту музыку – пафосную, вычурную, технически сложную – любил и Андрей. Очаровавшись панком, он сделал свой выбор – и не изменял ему уже до самой смерти, но продолжал слушать ту музыку, на которой был воспитан «толчком». Любимой группой его много лет оставались американцы Chicago, и вообще все, что касается джаза и джаз-рока, первым панком Советского Союза было очень высоко ценимо.
Сейчас я, чем дальше, тем чаще, слушаю джаз. При всей несхожести жанров и стилей внутренне у меня крепнет убеждение, что джаз и панк – родственники, а рэп и блюз – вообще братья-близнецы.
Бас-гитарист «Палаты» Витя Цой слушал в оба уха то, что рекомендовали авторитетные товарищи, с одной стороны – Максим, с другой – Андрей, который, как и положено панку, сменил кличку и стал теперь называться «Свинья», «Свин», «Хряк» – в зависимости от компании и обстоятельств.
Количество пластинок панк-рока в квартире Свина стремительно росло, и мы получали серьезное музыкальное образование в этой области.
На «толчке» же представители компании Свина были непререкаемыми авторитетами в этой музыке, и к Свину и его товарищам постоянно обращались за консультациями взрослые, серьезные, респектабельные спекулянты, когда через их руки проходили какие-нибудь новые группы.
На поверку выяснялось, что «серьезные взрослые меломаны» в большинстве своем – люди с чрезвычайно узким кругозором, даже в той области, где они считали себя специалистами.
На самом деле «опытные меломаны» ограничивались очень узким сегментом рок-музыки, а рок-культуры не знали вообще.
Deep Purple, Led Zeppelin, Pink Floyd, The Beatles, Manfred Mann’s Earth Band, Jethro Tull, Rush и еще пара десятков наименований с уверенным креном в хард-рок – вот и вся «рок-музыка», которая существовала в сознании и на полках этих самоуверенных, чувствующих себя избранными «взрослых меломанов». Это все очень хорошие группы, про The Beatles можно вообще не говорить, это отдельная история, но ограничиваться таким набором блестящих, как сказали бы сегодня, брендов – это значит вовсе не знать современной музыкальной культуры, не понимать причинно-следственных связей, не чувствовать движения, развития музыкальной культуры, которая во второй половине XX века вышла, как мне кажется, на лидирующие позиции в развитии культуры вообще, была самой массовой, самой востребованной и наиболее точно и оперативно реагировала, отражала процессы, идущие в мире, – и в экономике, и в политике, и где угодно еще, включая образование и развитие детей.