Вся современная музыка выросла из панка – это не значит, что старые «классические» группы перестали играть.
Напротив, тиражи их пластинок остались прежними, а кое у кого еще и подросли, но это уже был нафталин – был и есть.
«Старая рок-музыка» окончательно стала коммерческой вещью – собственно, ей она была и с самого начала – от Элвиса и Beatles до всяческих «АОР»-групп – но она была исполнена новизны, поиска, беспредельного веселья и того, что называется «оттягом», она была музыкой улиц, по-настоящему народным искусством.
Теперь она превратилась в совершенно академический жанр, развивающийся по академическим же законам. Разница между привычной академической музыкой и старым роком была в том, что рок был очень сильно коммерчески востребован. То есть он был музыкой популярной и не требовал государственных дотаций для своего существования. Он был самоокупаем и прибылен. Но при этом уже перестал быть «роком» в философском понимании и стал нормальной такой, хорошей, качественной и иногда даже задиристой попсой.
И Yes, и Pink Floyd, и AC/DC, и всяческие Deep Purple – Uriah Heep стали обычными поп-музыкантами, поп-группами, утратившими внутренний стержень раздолбайства, без которого рок тут же уходит с улиц на стадионы (давай больше бабла!) и дорогие концертные залы.
Если в конце 60-х концерт Cream в Альберт-холле был реальным вызовом старшему поколению, был помимо концерта еще и смелой акцией («Катись, Бетховен!»), то в конце 70-х рок уже стал нормальным филармоническим искусством, причем провинциально-филармоническим, а никак не столичным.
То, что называется «культура для бедных». Под «бедными» здесь не имеется в виду уровень материального достатка. Имеется в виду бедность духовная, достаточно низкий уровень образования и культуры.
Однако в роке – все, как у больших. И симфонические оркестры, и певцы, тянущие длинные высокие ноты, и виртуозное владение инструментами. Подмена, фэйк, подделка. Вместо Бетховена и Моцарта – ELO и Genesis. «Ах, какая сложная музыка…»
Ничего там нет сложного. Это псевдосложность, адаптированная для легкого восприятия. При этом «сложность» стала критерием качества.
На этой волне нового понимания в нашей стране и выросла та самая «уральская школа», о которой я уже писал выше.
С того момента, когда вышел первый альбом «Пистолетов», перестало быть важным, с какой скоростью ты играешь гаммы и «боксы» на гитаре.
Те, кто этого не понял, безнадежно отстали от времени.
Пришли Joy Division, которые играли медленно и плохо, звучали глухо, но писали такие убойные песни, какие не снились многословным Van Der Graaf Generator, зашедшим в псевдосложности своей музыки так далеко, что превратили ее в настоящую пытку – как для себя, так и для слушателей.
Очень быстро канули в Лету дидактичные «Россияне» и «Зеркало», стремившиеся играть громко, быстро и чисто, – и на смену им пришли «Кино», «Аквариум» и «Зоопарк».
У нас не было панк-революции, поскольку не было и старого рока, который хотелось бы заменить на новый.
«Старый рок» сидел в подполье, и слушали его единицы, в основном – родственники и знакомые музыкантов.
Сейчас можно говорить и слагать легенды о сейшенах и о толпах, ходивших на эти сейшены, но толп не было. Была толпа – одна и та же на всех этих сейшенах – толпа посвященных. И поскольку количество сейшенов было ничтожным, то выбора особого у этих двухсот на весь миллионный город человек особенного не было – они ходили на каждый из этих сейшенов, кто бы ни играл.
От постоянно звучащей на этих сейшенах плохой музыки и отсутствия выбора многие из постоянных посетителей сейшенов навсегда лишились музыкального вкуса и способности отличать хорошее от плохого, впоследствии они стали функционерами от «русского рока» в разных формах – от журналистики до продюсирования. Многие стали даже весьма успешными. Есть такая тенденция: чем меньше журналист понимает в музыке и чем надежнее не различает плохое и хорошее, тем он успешнее как музыкальный критик.
Критики пишут о русском панк-роке, которого, в общем, и нет.
Его и на Западе-то не было уже к 1980 году – у групп, имеющих какие-то представления о музыке, осталась одна атрибутика, а искренне «панками» называли себя только задержавшиеся в развитии недотепы, не сделавшие в своей музыке ничего осмысленного.
The Clash выпустили блестящий, классический альбом London Calling, считающийся образцом панк-рока – хотя это уже совершенно никакой не панк-рок. Это рэггей, классический рок, ска, диксиленд, рок-н-ролл – все что угодно, но все это легко укладывается в понятие «музыкальный мейнстрим». Поэтому альбом раскупался с дикой силой – и продолжает оставаться востребованным до сих пор.
Патти Смит играла-пела совершенно классический американский рок, Ramones с самого начала играли паб-рок, клубный рок-н-ролл, а Джонни Роттен вообще занялся аванардом в своем гиперпроекте Public Image Limited, записав изрядное количество отличных пластинок с классическими рок-музыкантами первого эшелона.
Никакого панк-рока уже не было, осталась вывеска – и под ней по сю пору работает масса народу – вот хотя бы отличная команда Green Daу.
Россия просто в силу своей закрытости и полного отсутствия информации отставала в развитии – если иметь в виду культуру, хотя в прочих областях была точно такая же картина, – на пару десятилетий от так называемого «Запада», поэтому панк-рок начался в СССР позже и, соответственно, позже и закончился.
Компания Свина «АУ», давшая стране целый букет отличных групп – от «Народного Ополчения» до нескольких проектов Феди «Бегемота» Лаврова, – была единственной панк-рок– группой в СССР и тоже существовала сравнительно недолго. Позже Андрей собрал «Аркестр АУ» – и это был уже никакой не панк, это был оркестр из профессиональных музыкантов с вокалистом Андреем Пановым, который исполнял (отлично, надо сказать) что-то вроде инфернального кабаре (единственное сравнение которое напрашивается, когда начинаешь думать об «Аркестре АУ» – это шоу Яна Дьюри).
«АУ» – включая на тот момент Цоя – были настоящими и единственными панками в России (в СССР).
Ребята были практически нищими, пили дешевое пиво и курили «Беломор» и «Приму», когда случались деньги, покупали самое дешевое сухое вино – «Ркацетели» за 1 рубль 17 копеек бутылка и устраивали праздник, радость от которого превосходила все современные party в дорогих ночных клубах.
Единственной страстью и единственным объединяющим моментом была музыка – причем самая разная, никто особенно не занимался философией творчества и изучением истории рок-музыки.
Свин любил джаз-рок и слушал Чикаго и Айзека Хейса, Цой обожал Beatles, прочие участники коллектива собирали и Rush, и Genesis, и Thin Lizzy.
А когда все собирались вместе – просто играли то, что умели (или пытались научиться), нормальный, прямой, честный рок с текстами, лишенными какого-либо даже намека на политику, экономику, социальные или какие-то иные проблемы.
Большей частью песни «АУ» были отражением жизни самих музыкантов без каких-либо оценок.
Девиз, выдвинутый Свином, – «Радоваться надо!» – один из лучших девизов, слышанных мною в жизни. Все и жили, руководствуясь этим принципом.
Не было никаких рефлексий, никакого нытья, никакой озлобленности.
Никакой критики режима, никакой ненависти – ни к кому. Гопники, если уж на то пошло, вызывали большее раздражение, чем политбюро ЦК КПСС.
Гопников мы все, в общем, боялись, ЦК КПСС же, кроме смеха, никакой иной реакции не вызывало.
Нам были смешны советская система производства, смешны мизерные зарплаты, смешна убогая советская одежда, все, что мы видели вокруг, вызывало смех, и относились мы ко всему с изрядной долей иронии.
Вернувшись из Москвы, никто из участников «АУ» не превратился внутри себя в «звезду». Все молодые панки, включая Цоя, были на удивление здравомыслящими людьми и очень смеялись над артистами из обычных, «мейнстримовых» для России групп, которые пели о борьбе с чудовищной властью, которые стремились изменить мир и наладить всеобщее счастье. В чем, кстати говоря, заключалось для них это «всеобщее счастье», я не могу понять до сих пор.
Счастливое и процветающее государство – это государство, граждане которого много и хорошо работают.
Никто из музыкантов «протестующих против власти» групп работать не хотел, не любил и большей частью не умел. Как они представляли себе свое собственное существование в «справедливом и счастливом государстве», я понять не могу – и тогда друзья Свина этого не понимали.
Все мы были бездельниками – или, по крайней мере, стремились ими стать.
В СССР тунеядство, или, проще говоря, безделье, преследовалось по закону и пойманных за безделье сурово наказывали.
Все граждане СССР обязаны были работать. Теоретически это правильно (как сказано выше), но фактически в СССР работа была большей частью непродуктивной, нелюбимой и совершенно бессмысленной.
Телевизор пел нам о том, как вся страна усердно впахивает с восьми до пяти, а результатов этого адского труда не видели ни мы, ни те, кто впахивал.
Большинство людей, осмысленно не согласных с таким положением вещей, то есть с советским образом жизни, выбирали работу, которая не требовала больших временных затрат, – работали сторожами или кочегарами – сутки через трое.
Но бездельники, играющие в «АУ», были бездельниками настоящими: они не утруждали себя даже тем, чтобы найти вот такую «легкую», интеллигентную, «приличную» работу, и трудились где придется. На самом деле вся компания молодых панков была чистыми фаталистами, и главным из всех фаталистов был Цой.
Витя на момент знакомства со Свином учился в вечерней школе, потом поступил в ПТУ и стал учиться на резчика по дереву. Забегая вперед, можно сказать, что он был единственным из всех известных мне людей, кто окончил ПТУ со справкой о том, что он «прослушал курс», – то есть никаких выпускных экзаменов Витя не сдал, настолько ему было неинтересно и не нужно, как он считал, тратить время и силы на обучение в этом самом ПТУ.