– Чего ты с ним разговариваешь! – прохрипел Анкидин, мрачно уставившись на незнакомца. – Не видишь, он тебя, это… при… пра… провоцирует! Только у нас с такими пра… про… привакаторами разговор короткий! В рыло не желаете?
– Ты чего быкуешь? – длинноволосый смерил Анкидина скучным взглядом. – Я, может, угостить вас хотел…
– Угостить – это другое дело, – смилостивился Анкидин. – Угостить – это можно, это даже с нашим удовольствием! Только вот скажи: ты по жизни трудящий человек или так?
– Трудящий, трудящий! – успокоил его длинноволосый и сделал знак бармену, перебираясь за стол к новым знакомым. Через минуту на этом столе появился графин с водкой и тарелка с безвременно зачерствевшими бутербродами.
Вы вот тут, мужики, насчет баб говорили, – начал длинноволосый, когда все приняли по стакану и заметно повеселели. – У меня тоже по этому вопросу собственное мнение имеется. От меня намедни баба ушла.
– Так это, считай, тебе сильно повезло! – оживился бывший инженер. – Вот моя бы куда ушла – я бы только радовался! Так никуда, зараза, не девается! Только в магазин.
– Это ты, может, и прав, – кивнул длинноволосый, разливая по второй. – Только я того мнения, что ей для порядка полагается рыло начистить. Чтобы неповадно было. А потом – пускай идет на все четыре стороны! Мы не против.
– Вот сразу видно понимающего человека! – оживился Анкидин. – В рыло – это правильно! Это уж как водится! Ты, видно, тоже при прежней власти гегемоном был!
– Гегемоном, гегемоном! – поддакнул длинноволосый и вытащил из кармана фотографию. – Вот она, баба моя! Не видали, случайно?
– Молодая, – проговорил бывший инженер, взглянув на маленький снимок, украденный из личного дела, – молодая!
В этом слове прозвучало сдержанное неодобрение.
– Молодая, говоришь? – заинтересовался Анкидин. – Дай-ка я тоже посмотрю!
Настя подошла к окну.
За окном ничего не изменилось – так же мрачно, серо и уныло.
Наверное, здесь, в этом районе, ничего не изменилось за последние тридцать лет. А может быть, и за сто. Те же унылые, мрачные дома из темного закопченного кирпича, те же глухие брандмауэры, те же узкие улицы без единого деревца, без зелени. Только маслянистая, темная вода Обводного канала, проглядывающая между зданиями, немного разнообразила пейзаж.
Настя прижалась лбом к стеклу.
После звонка домой Андрею Званцеву ей стало только хуже.
Раньше у нее хотя бы была надежда. Она верила, что Андрей поможет ей, передаст кассету кому надо и все изменится. Можно будет уйти из этой ужасной комнаты, из этого мрачного дома, из этого района. Можно будет вернуться домой, и наконец перестать бояться.
Теперь прежняя жизнь казалась ей особенно яркой, замечательной, праздничной. И недостижимой.
После звонка, после того, что она узнала об Андрее, всякие надежды приходилось оставить. Ей никто не поможет. Она будет прятаться в этой дыре, пока не сойдет с ума от страха и неизвестности. И из всех живых людей будет общаться только с Анкидином.
Вспомнив про своего соседа, Настя скривилась от отвращения.
Слава богу, что он, получив свою подачку, ушел из дома. Жаль, что он ушел ненадолго. Вон, уже возвращается.
Входная дверь квартиры негромко скрипнула, открываясь, и едва слышно захлопнулась.
Настя напряглась.
Обычно Анкидин не был так деликатен. Он вваливался в квартиру, громко хлопая дверью и нарочно топая, как слон. Да еще и распевая свою любимую песню: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…»
Значит, это не Анкидин.
Девушка замерла, задержала дыхание, прислушиваясь к доносящимся из прихожей звукам.
Кажется, там чуть слышно скрипнула половица. Или это ей только показалось?
Нет, до нее снова донесся негромкий скрип. На этот раз гораздо ближе к ее комнате.
Настя едва не закричала от страха. Она зажала ладонью рот, чтобы заглушить неуправляемый, рвущийся из горла крик, и в панике заметалась по комнате.
Что делать? Что делать?
Девушка не сомневалась, что случилось то, чего она так боялась, то, чего она ждала все эти дни.
Киллер каким-то непонятным способом нашел ее, вычислил ее убежище. Ей не удалось обмануть его, не удалось замести следы, не удалось отсидеться в этой мрачной берлоге.
Может быть, она выдала себя, позвонив домой Андрею Званцеву? Говорят, что современная техника запросто может засечь любой мобильник.
Впрочем, бесполезно теперь гадать, что именно ее выдало, в чем заключался ее прокол. Важно только то, что игра закончена, что ее обнаружили.
Настя даже почувствовала какое-то странное облегчение.
Все кончено. Можно больше не волноваться, не дергаться, не думать о будущем.
Будущего просто не будет.
Девушка на секунду закрыла глаза, представляя, что ее больше нет. Что вся эта бурная, кипучая, разнообразная жизнь продолжается, но уже без нее.
Скрип донесся еще ближе, почти у самой двери.
Нет! Она не будет дожидаться смерти, сложив руки! Не будет покорно смотреть в глаза своему убийце, как кролик в глаза удаву! Она будет бороться!
Девушка сняла туфли, взяла их в левую руку и босиком, стараясь не издавать ни звука, подобралась к окну.
Вскочила на подоконник.
Одна створка окна была открыта, впуская в комнату воздух улицы, пахнущий автомобильным выхлопом, приближающейся осенью, разогретым асфальтом, застоявшейся влагой канала. Настя, стараясь не скрипнуть, раскрыла эту створку пошире и осторожно шагнула на карниз.
Под ногами разверзлась многоэтажная пропасть. Неудержимо влекущая, манящая пропасть. Сделать еще один шаг, разжать руки – и все кончится, больше не надо будет убегать, прятаться, рассчитывать свои действия…
Она закусила губу, подняла глаза, чтобы не видеть эту пропасть под ногами, выпустила створку окна и осторожно двинулась по карнизу. В нескольких шагах от нее виднелась водосточная труба. Дойти хотя бы до нее, а что будет дальше… Настя не загадывала так далеко.
Дверная ручка медленно, беззвучно повернулась.
Дверь приоткрылась, и в комнату совершенно бесшумно проскользнул высокий, худой мужчина лет пятидесяти, с забранными в пучок седоватыми волосами.
Он мгновенно обежал комнату взглядом и убедился, что она пуста.
Неужели птичка упорхнула? Ведь Анкидин, этот алкаш, этот клинический идиот, уверял его, что она ни разу не выходила из этой комнаты!
Не выходила, а теперь вышла.
Мужчина на всякий случай обошел комнату, проверил все углы. Но спрятаться здесь было негде.
Он подошел к окну, выглянул наружу. Внизу, на асфальте, умывалась кошка.
Шестой этаж, чтобы спуститься отсюда и остаться в живых, нужно быть по крайней мере птицей. Нужно уметь летать. А люди, как известно, не летают. Не летают, как птицы.
Высунувшись из окна подальше, киллер посмотрел в одну сторону, в другую.
Справа ровная кирпичная стена тянулась до самого угла дома, слева в нескольких метрах от окна виднелась водосточная труба.
Нет, девчонка что-то почувствовала и ушла из дома.
Может быть, она вернется? Может быть, нужно устроить здесь засаду и ждать ее?
Ждать он умел, умел очень хорошо. Пожалуй, это он умел лучше всего остального. Ожидание было его главным профессиональным навыком. Но чутье, то самое шестое чувство, которому старый киллер привык доверять больше, чем остальным пяти, говорило ему, что ожидание ничего не даст, что оно будет бесполезным. Девчонка ушла совсем, она не вернется в эту комнату.
Значит, придется начать все сначала, снова выслеживать ее, как дикого зверя, караулить, ждать, когда она раскроется, когда совершит новую ошибку.
В этом не было ничего страшного.
Это было нормальным рабочим моментом. Вот только времени у него совсем мало.
Киллер глубоко вздохнул и покинул опустевшую комнату.
На лестнице, спускаясь с шестого этажа, он столкнулся с Анкидином.
– Ну что? – с любопытством осведомился алкаш. – Проучил бабу свою? Начистил ей рыло?
– Это уж как водится, – ответил длинноволосый, улыбнувшись Анкидину, как единомышленнику и почти другу.
– Это хорошо, – Анкидин плотоядно облизнулся, – это правильно! Чтоб понимала, кто она есть! И кто есть трудящий человек! А то, понимаешь, много о себе думают!
– Это точно, – сочувственно кивнул длинноволосый и вдруг коротким, легким, почти незаметным ударом ткнул Анкидина чуть ниже подбородка.
Тот удивленно охнул и кувырком полетел вниз по крутой лестнице, пересчитывая вытертые, грязные ступени головой, спиной, локтями. Впрочем, боли Анкидин уже не чувствовал, потому что умер почти в ту же секунду, как ладонь киллера прикоснулась к его горлу.
Ирина едва дождалась окончания обеда и поспешно распрощалась с Жанной. И тут вспомнила, что нужно до четырех часов обязательно заехать в издательство и переговорить с художником по поводу обложки для своей новой книги.
При ее появлении художник, длинноволосый тип в потертом джинсовом костюме, демонстративно посмотрел на часы и вздохнул, как грустный ослик Иа-Иа из мультфильма про Винни-Пуха. Ирина посмотрела на приготовленный им эскиз обложки и в свою очередь вздохнула.
– Я же говорила, что этот скелет на заднем плане должен быть веселым! Он должен улыбаться!
– Скелет? Улыбаться? – трагическим голосом воскликнул художник. – Где вы видели улыбающиеся скелеты?
– А я вообще никаких скелетов не видела, – отбила мяч Ирина. – Если не считать одного в школьном кабинете биологии… да еще, пожалуй, собственной дочери по утрам! Так вот, можете мне поверить – она иногда улыбается!
– Улыбающийся скелет – это неправдоподобно! – не сдавался художник. – В этом нет правды жизни!
Но мы с вами иллюстрируем не учебник по анатомии, а комедийный детектив! Комедийный, понимаете! Значит, даже скелет на обложке должен улыбаться!
– Мы с вами! – передразнил ее художник. – Это я иллюстрирую, точнее, пытаюсь иллюстрировать, а вы только вставляете мне палки в колеса! Кто из нас двоих художник – вы или я?