Я рассеянно коснулась указательным пальцем запястья левой руки, показывая, как мне надоело пустое препиранье, и ехидно осведомилась, не думает ли он, что жизнь в Москве дешевле?
– Пятнадцать, – прозвучало его последнее предложение.
Зрители начали потихоньку разбредаться. Я изобразила скуку, стряхнув поочерёдно с обоих плеч невидимые пылинки.
– Пятнадцать, – стоял на своём палермитанец.
Пора было взрываться.
И я взорвалась.
Раскрытые ладони взлетели тыльной стороной вверх параллельно земле и резко разошлись в стороны на уровне груди:
– Баста!..
Я резко повернулась – взметнулись юбки, шаг прочь, – и:
– Cara… – тихий голос остановил меня.
Поскольку никто уже не слышит, все разошлись, он готов покатать меня совершенно бесплатно, всего за пять евро…
Ого! Пять евро. Это превзошло все мои ожидания. Я улыбнулась и махнула рукой родителям. Они перешли дорогу.
– Пять евро, – озвучила я цену.
Брови у папы подпрыгнули.
– Да, – заспешил извозчик, – я делаю вам такой подарок. Как гостям Палермо. Но принчипесса, – он кивнул головой в мою сторону, – поедет со мной на козлах.
И я, подобрав подол, вскарабкалась на высоченный облучок, а папа с мамой уселись сзади, и не было поездки приятней. Я покачивалась на приличном возвышении, наслаждаясь чудесными видами, а впереди цокала копытами уморительно разряженная лошадка – в жёлто-красной сбруе, с огромными помпонами на ушах. Встреченные нами возницы пронзительно свистели и кричали:
– Джанлука, где ты взял такую красотку?
Джанлука помалкивал, таинственно и гордо улыбаясь. И мы оба были счастливы.
А больше всех был счастлив мой папа.
Кровь и плоть Прованса
Покривлю душой, если не признаюсь: три ресторана, которые рекомендовал унылый Антуан, мы всё-таки посетили. Но они стоили того.
По порядку. В самом начале путешествия нас занесло в одно из винодельческих хозяйств, где производят шато де белле.
На вершине горы – прелестная часовня, которую один человек выстроил как усыпальницу для своей безвременно ушедшей красавицы-жены. Широкая площадка перед часовней и – внизу и вокруг – весь мир как на ладони. Холмы, виноградники на склонах, затерявшийся в отрогах городок… Хорошо! Ароматный ветер треплет волосы, рвёт белоснежную скатерть с круглого большого стола, на котором – бутылки вина и бокалы.
Сначала экскурсия, конечно. Лазанье по пыльным террасам холма с чертыханиями, подворачиванием ног и любованием ровными нескончаемыми рядками совершенно одинаковых виноградных кустиков.
Папа внимательно слушает и задаёт вопросы. Мама дрыгает ногой, пытаясь незаметно вытрясти камешки из босоножек. А я ковыряю палкой землю и от скуки вспоминаю хорватскую легенду о том, как люди научились обрезать виноград; как жил в деревне одинокий мужик с козой, и бедное животное с голодухи объело всю виноградную лозу, снятую с опор на зиму; как несчастного дядьку вместе с преступницей изгнали из деревни, чем обрекли на мучительную голодную смерть – обоих. А в августе укороченная лоза дала невиданный урожай винограда невиданного качества. И все превозносили и благодарили крестьянина и даже поставили памятник парнокопытному жвачному семейства полорогих. На вершине самого высокого холма. Каково? Мама, помню, прослезилась…
Между тем папа строго пеняет сопровождающему на недостаточно прополотые посадки: там и сям алеют одинокие крошечные маки на тонюсеньких стебельках. Наш чичероне оживляется – да, он совсем забыл сказать, что именно эти цветочки – показатель чистейшей в экологическом смысле почвы и оставлены специально, чтобы убеждать в этом туристов. Мама умиляется, папа приходит в прекрасное расположение духа. Мы возвращаемся на площадку, посещаем часовенку, где нет уже могилы, а расположены винные погреба. И мне немного жаль, я так и не понимаю, почему нарушили волю скорбящего, сделавшего на прощание любимой царский подарок – возможность навсегда упокоиться в самой красивой точке земли.
Потом мы пробуем превосходное вино и смотрим вокруг. «Весь мир у ног» – всё время крутится в голове фраза и даже отчасти ложится на музыку. Вот что с человеком нерукотворная красота делает! Стоять бы так и стоять.
Но хочется есть. Вино, оливки, маленькие кубики сыра. Свежий воздух. Следующее словосочетание в ряду? Да, правильно. Зверский аппетит.
И тут – Антуан. Как бес-искуситель. Он, мол, конечно, ни в коем случае не смеет настаивать, но… Совершенно случайно, недалеко отсюда, тоже на вершине холма имеется чудесный ресторанчик с прохладной верандой. Подают то же охлаждённое шато де белле. И… (тут Антуан понизил голос, как будто кто-то из окружающих мог подслушать ценную информацию и рвануть впереди нас) необыкновенное старинное блюдо, совершенно ушедшее из обихода местных жителей. Голубя по-провансальски. В соусе из красного вина.
– М-м-м? – поднял бровь голодный папа.
…И мы сдуру согласились.
Голубь по-провансальски
Ресторан оказался до омерзения пафосным. Даже странно для французской провинции. Какой-то босой сияющий золотом мужик в ресторанном садике. А рядом – на постаменте – его же золочёные ботинки. В жару смотреть на это сверкание было больно.
Веранда, правда, прохладная. Белоснежные скатерти, тугие от крахмала салфетки. Серебряные приборы на подставках. Пододвигание стульев – чего терпеть не могу. Надо начать приседание, когда стул ещё не тронулся, а дальше положиться на официанта. И это страшно. А вдруг он зазевается? Или будет неточен? Или специально решив завтра уволиться, на прощание захочет развлечься? И вообще само зрелище человека, медленно и неуверенно отклячивающего зад в пустоту… Гм.
Пришлось вытерпеть с приятными лицами. Но настроение как-то поблекло. Церемонное откупоривание и разливание вина. Салат с прованскими травами. И вот уже везут сверкающую никелем этажерку на колёсах с тарелками под серебряными куполами. Парад официантов.
Р-р-аз!.. Одновременно убрали крышки. А там…
Зрелище не для слабонервных. Залитые коричневым соусом две половинки голубиной тушки. И… взметнувшаяся в отчаянном неприличном жесте птичья лапа, выставившая вверх средний палец с огромным жёлтым загнутым когтем. Остальные пальцы отсутствуют, и полная иллюзия сжатого кулачка. Нога торчит высоко, и палец – точно на уровне глаз; взгляд отвести невозможно. Последнее проклятие любителям старинной провансальской кухни. Смотрю на официантов, застывших за нашими спинами: бесстрастные серьёзные лица, уголок рта не дрогнет.
Есть это было невозможно. Папа, правда, не обратил внимания и угощался. А мы с мамой… Мы обошлись фуа-гра, запечённым в тесте, подававшимся вместе с голубем на отдельной тарелочке.
Что там говорил Антуан служителям ресторана по поводу нетронутого кушанья, не знаю. Сколько папа заплатил за эту изысканную живодёрню – тоже не спрашивайте. Это из разряда жизненных моментов, которые больно и стыдно вспоминать…
Молекулярная кухня
Второй раз папа расслабился ближе к концу поездки, в городе Арле, последнем пристанище Ван Гога. Он мечтал посетить дом, где художник жил и умер. А увидеть сейчас можно только место, где тот стоял. Сам домик разбомблен то ли английской, то ли американской авиацией в годы Второй мировой войны. Неприятно удивлённый этим фактом, папа долго торчал напротив, покачиваясь с пятки на носок. Слова, которые у него вырвались по поводу кощунственного акта, приводить не буду. По силе воздействия на неподготовленных окружающих, они равны массированному удару батареи «катюш». Вот им!.. Антуан трагически прикрыл глаза и уронил голову – принял на себя тяжёлое бремя ответственности за действия союзнических войск.
Арль очень красив, но населён довольно странными – привет неистовому Винсенту! – людьми. Или нам такие попадались? Месье в коротких брюках и разных – ярко-красном и ярко-синем – носках. Агрессивный дедушка, говорящий на тарабарском наречии. Некто, шумно омывающийся в городском фонтане и приглашающий разделить с ним водные процедуры. Дама в галошах, драных митенках и с курицей… Славное ощущение карнавала сумасшедших.
Было хорошо, и папа поплыл… Антуан отлично почувствовал ситуацию и начал уговаривать на «необыкновенное заведение с молекулярной кухней, страшно популярное, в которое не попасть». А у него там – репутация, и его гостей… Только в виде исключения.
Внятных вариантов на вечер у нас всё равно не было, маму зачаровало словосочетание «молекулярная кухня», и мы согласились.
Отличительной особенностью заведения оказались двенадцать блюд в меню и ритуал пересаживания гостей через каждые четыре в другое место: с каждым последующим – всё ближе и ближе к выходу.
Вино, которое расхваливал сомелье и трепетно разливал официант, показалось слишком резким. А блюда… Папа давился от смеха. Официанты в белых перчатках на крошечных длинных подносиках являли нечто невообразимое…
Ну вот, например, одна из закусок. Начищенная до полного сияния креманка, а в ней: столовая ложка зелёного горошка с редким вкраплением рыжего – мелко рубленых лисичек. Всё это закапано ярко-зелёной жижицей – то ли горошковым соком, то ли пюре. Сверху украшено торчащим гороховым стручком молочной спелости, с затейливо кудрявыми усиками и трогательно крошечными листиками. Всё. На вкус? Молодой горох в гороховой жиже.
Ещё запомнилось нечто вроде карамелизованной луковицы на прямоугольной тарелочке. Сверху – коричневый стебелёк и цветочек настурции. Кушанье окружено большим количеством пузырящейся пенки. На вкус? Никакое. Нет вкуса. Мама осторожно попробовала цветок. Брезгливый папа даже не тронул – слишком очевидные ассоциации рождала пенка…
Десерт обратил на себя внимание тонко порезанным и сваренным в сиропе яблоком, искусно собранным в виде наполненного мешочка, перевязанного травинкой с лесной фиалкой на узелке. Внешне выглядело великолепно. Разрушать красоту было жалко, тем более что яблоко в сиропе яблоком в сиропе и остаётся. Правда, внутри было мороженое…