И оно состоялось. Она появилась бегом из-за поворота. «На хвосте», вцепившись в полу пиджака, висел её маломощный спутник. Треска тащила его к стеклу с упорством и энергией вола. Приблизившись, она начала исследовать стекло ладонями, на манер безумной панночки: видимо, искала вход. Всё-таки хотела разделить трапезу. Не знала, бедная, что почти незаметная дверь находится со стороны лавочки с деликатесами…
Папа с сочувствием наблюдал за её передвижениями. Не найдя входа, треска опять придвинулась вплотную к нему. Она била ладонями по стеклу и что-то говорила, широко раскрывая рот.
Папа с улыбкой развёл руками – не понимаю, мол… Потом отломил кусок хлеба, быстренько соорудил на нём аппетитную пирамидку из оливок с анчоусами. Поднёс к стеклу. И ласково спросил:
– Хочешь?
У трески челюсть упала вниз. Она на секунду замолчала, видимо, набирая воздух.
Мама рванулась к двери – открыть и впустить человека.
Хлипкий спутник отчаянной дамы, воспользовавшись секундным замешательством, вдруг каким-то непостижимым образом сумел оторвать её от витрины и уволочь в открытый кем-то центральный вход. Мама судорожно вздохнула и замерла.
Больше мы треску не видели…
Самое тёплое: дома…
Знаете, какой самый любимый музей у папы? Палаццо Даванцати во Флоренции. Музей средневекового быта. Апартаменты богатого купца, жившего в XV веке.
О, вы бы видели, с каким наслаждением он исследовал каждый уголок огромного дома. Как по-хозяйски осматривал мощнейшие ворота и небольшие квадратные окна, расположенные точно над тремя арочными входами, – окна, из которых поливали кипящей смолой непрошеных гостей. Можно просто кипятком. Можно чем-то тяжёлым по черепушке – не лезь в чужой дом. Мой дом – моя крепость.
Внутренний двор – тоже элемент подготовки к длительной обороне. В его центре – колодец для сбора дождевой воды. Нельзя запретить, конечно, осаждать дом, но ведь и дождь нельзя отменить, так? Очень разумное изобретение. Причём тут же – система подъёма вёдер с водой на самый верхний этаж – кухню.
На знаменитую роспись одной из спален – историю чьего-то соблазнения – папа не обратил внимания. Шикарный расписной сундук с нижним бельём будто и не увидел. Зато!.. Мамочки мои, туалет… Причём то ли на втором, то ли на третьем этаже. Система канализации!
– Пятнадцатый век, вдумайтесь только, – не мог успокоиться папа. – Это ж… тысяча четыреста там какой-то… Во Франции в Лувре – горшки за ширмой. Для королевских особ… Вонь, смешанная с запахом духов. В Париже обыватель выплёскивает нечистоты прямо на голову прохожему. Любого сословия. Вышел без шляпы с полями – весь в дерьме! И это – заметьте, – гремит папа, – просвещённая Франция!.. А тут…
Именно с этого момента папа крепко зауважал Италию. За средневековый туалет, представьте. И рассказывает об этом у себя на родине. С редким удовольствием – всем, кто этого не знает.
Дальше было одобрено – по мелочи: лифт, подающий готовые кушанья с верхнего этажа на нижний – в столовую; кухня в чердачном помещении – там, оказывается, гораздо легче потушить предполагаемый пожар, чем если бы она располагалась внизу. Кухонное оборудование – огромный, высокой функциональности камин; вертела, вращающиеся без помощи человеческих рук, как-то там под тяжестью заправленных в них туш; бесчисленные взбивалки, открывалки для бутылок, ореховые щипцы, медная посуда хитрого назначения и много чего ещё. Всё это было тщательно осмотрено, что можно – опробовано, оценено и благословлено. Кем? Папой, конечно.
Он прямо – я видела – был готов буквально поселиться на этой виа Порта Росса, 9. Представляя себя флорентийским купцом, хозяином палаццо; отправляя сундуки с товаром, держа в страхе и уважении домашнюю челядь, появляясь неожиданно и проверяя, всё ли в порядке во дворце; ну и поливая время от времени горячей смолой головы тех, кто осмелится на этот порядок посягнуть…
…И люди
Некоторые встречи не забыть никогда.
Путешествуя по Тоскане, по крошечным старинным городкам, словно драгоценным бусинам в ожерелье, обрамляющим грудь и шею божественной Сиенны, в одном из них по совету гида мы решили заглянуть в антикварный магазин. Да упаси боже, просто посмотреть…
Сбрызнутые лёгким дождичком, перебежали дорогу и гуськом вошли на крошечную площадь, обрамлённую старыми каштанами. На площади работал пожилой дворник, одетый в старинный-старинный брезентовый плащ до пола с накинутым на голову капюшоном.
Площадь была безукоризненно чиста. Но поскольку лето было жарким, нежные листья каштана буквально сгорали на солнце. Капли дождя, сеющего как сквозь мелкое сито, сбивали то один, то другой скукоженный лист: он падал легчайшей гремучей ракушкой на булыжник, и работник метлы не спеша направлялся к нему.
– Ш-ш-ших! – говорила метла, – и нарушитель порядка оказывался в совке, а потом в мешке для мусора.
– Крак! – следующий лист падал за спиной.
– Ш-ш-ших! – метла знала своё дело.
Подметавший медленно и методично кружил по площади, убирая листья. Мы остановились, не в силах отвести глаз от этого странного, нескончаемого танца.
– Вкусно работает дедок, – с улыбкой сказал папа. – Даже самому захотелось.
– А вы знаете, кто это? – сдерживая смех, спросила наша провожатая Маша.
– Дворник, – пожал плечами папа.
– Это – хозяин магазина, жутко богатый человек… Вон то палаццо, кстати, тоже его.
Тут только мы разглядели на площади магазин – прелестное двухэтажное строение с резным каменным фризом, колоннами, старинной дубовой дверью, украшенной бронзовым львом, держащим во рту массивное кольцо. Палаццо находилось ровно напротив и было значительно больше, заковыристее украшено, а уж степень старинности намекала на какие-то труднообозримые прошлые века…
Между тем Маша подошла к «дворнику» и что-то тихо ему прошептала. Тот оставил своё занятие и откинул капюшон. А потом представился и пригласил нашу компанию посетить его магазин.
В магазине он снял плащ и оказался благороднейшим синьором девяносто четырех лет, одетым в костюм-тройку фасона пятидесятых годов прошлого века. Широкие брюки с манжетами мягко ниспадали на начищенные до зеркального блеска ботинки. Под воротником рубашки – я почти прослезилась – была бабочка тусклого жёлтого шёлка. Ручной вязки!.. Таких мужчин «живьём» я не видела никогда. Только в кино.
Пожилой синьор безумно обрадовался моему итальянскому и, оставив маму, папу и Машу осматривать бесконечные чиппендейлы и бидермейеры, увёл меня на второй этаж. При встрече и прощании поцеловал мне руку!.. Эх, знать бы наперёд! Неделю бы не грызла ногти!
Наверху он, ввиду особого расположения к нам, показал свою коллекцию вееров и перчаток и грустно пожаловался, как тяжело ему живётся. Как нелегко держать в порядке дело и дом тоже… Как безысходно всё, потому что никто из двоих сыновей (а внуки тем более!) не хочет принимать и продолжать семейное дело – торговлю антиквариатом – благородное и самое интересное из занятий! Но – старший сын государственный служащий, младший – хозяин ресторана…
– Кому всё это нужно, – горестно вопрошал страшно богатый синьор, обводя глазами красоту, которая его окружала…
Всю жизнь он заботился о благосостоянии своей семьи. Трудился как вол, буквально сгорал на работе. А теперь в том палаццо, которому было назначено стать родовым гнездом, никто не хочет жить.
Бледная рука с узловатыми суставами и длинными, суженными к кончикам, пальцами, поглаживала спинку кресла. Прозрачные от прожитых лет слезящиеся глаза в упор смотрели на меня. Грустно подрагивала нижняя губа, почти не смыкающаяся с верхней. Крупный нос с заметными багровыми прожилками в такт нескончаемым вздохам то поднимался, то опускался.
«Вот, – возможно, думал он, – какая милая хорошая синьорина, – уж она-то ни за что не огорчит своих почтенных родителей…»
Мне было до слёз жаль этого удивительного дедушку, и я не стала говорить, что совсем не горю желанием выдавать книжки в библиотеке, а брат – вникать в производство химических реактивов, идти, так сказать, по стопам… Хотя наши мама и папа были бы счастливы.
Я просто слушала, слушала… Чем тут поможешь…
Мы сошли вниз. Там папа вполголоса извинялся перед Машей за то, что ничего не может тут купить. Даже какие-то мелочи ну просто не впишутся в интерьер нашей московской квартиры. Было смешно, потому что самыми мелочами в антикварном салоне были огромные вазы эпохи Мин. Или Цин? Не знаю.
– А и не надо, – тихо сказала Маша. – Его уже и это не интересует. Ему просто хочется поговорить… В этом смысле, кажется, он сегодня получил подарок.
Подарок – это я. И мне было приятно.
Потом Маша как-то не очень уверенно передала предложение хозяина осмотреть ещё и его палаццо. «Ввиду особого расположения к синьорине». Папа испуганно отказался. Он так сочувствовал пожилому синьору, жалость просто выворачивала ему душу, что не мог уже находиться рядом и смотреть в это печальное лицо.
Мы, не спеша, церемонно попрощались.
И уходя, то и дело оглядывались на застывшую между деревьями сухопарую фигуру старика в серой «тройке» с метлой наперевес. Грустно глядящего нам вслед.
Те же и графиня
С графиней мы встретились в замке XII века, переделанном в отель в маленькой деревушке, затерявшейся в Провансе.
Настоящий средневековый замок: серые каменные стены, узкие окна-амбразуры, донжон, всё как положено. Торчит, гордо возвышаясь над деревенскими домами. Вокруг ров с водой. Был. Теперь болото. За рвом – чудесный заливной луг, на котором пасётся белоснежный конь. Имя коня вертится в голове у каждого из нас, но никто не может точно вспомнить. Мама считает, что его звали Гораций, я уверена, что Себастьян, папе вспоминается Сальвадор. Даже брат, которого с нами не было, заинтересовался коллективными воспоминаниями и предложил имя Эдуард.
Итак, белоснежный красавец Гораций-Себастьян-Сальвадор-Эдуард пасся на зелёном лугу в компании такой же безупречно-белой козочки. А мы стояли, замерев, у небольшого квадратного окна и смотрели на эту дивную парочку, а заодно и на леса, поля, реку, игрушечные домики, окружавшие замок.