Жизнь в Гааге изменилась с приездом герцога Монмута.
Джемми по-прежнему был самым красивым мужчиной из когда-либо встречавшихся Марии. Что касается его супружеских измен, то теперь, наученная годами и собственным семейным опытом, она осуждала их не так строго, как раньше. В Гаагу он приехал со своей любовницей Генриеттой Вентворт, но уже не казался тем беззаботным повесой, с которым та была застигнута врасплох много лет назад.
Видимо, он по-настоящему любил Генриетту – и было за что, не считая ее неотразимой красоты. Ведь это она, полноправная наследница одного из самых крупных английских состояний, пожертвовала ради Монмута всеми надеждами на благополучную и спокойную жизнь. Учитывала ли Генриетта его притязания на корону? Едва ли, думала Мария. Они и прежде-то были сомнительны, тем более – сейчас, когда вокруг него сгущались тучи. Будь Генриетта более расчетливой женщиной, она бы постаралась на какое-то время прервать связь со своим любовником.
Сам он еще не отказался от своих планов – напротив, был настроен очень решительно; Мария только сейчас поняла, как велико было его желание занять британский трон. Сын английского короля и приверженец протестантской церкви, Монмут твердо верил в свои права на продолжение династической линии Стюартов.
Вильгельм, не доверявший католику Якову, уже давно предлагал поддержку Монмуту – хотя вряд ли оказал бы ее, если бы Монмута признали законным наследником Карла.
Ситуация была щекотливая.
Мало того, Джемми оказался в Голландии по причине сорвавшегося заговора, целью которого было убийство короля Карла и его брата герцога Йоркского.
Уединившись с Вильгельмом, Монмут с жаром доказывал, что и в мыслях не имел убивать своего отца; он поклялся, что заговорщики не открывали ему своих дополнительных намерений.
– Мне говорили, что наши действия направлены против угрозы католицизма, а также на возвращение свобод, которые отнял у народа мой отец, установивший контроль над тори и ликвидировавший городские хартии. Мой отец всегда хотел править без парламента – как правил наш с вами дед. До какого-то времени ему везло, он пользовался огромным уважением… Но народ Англии не желает абсолютного монарха. А как раз против абсолютизма и был в первую очередь направлен заговор.
Вильгельм пристально посмотрел на своего кузена.
– И из-за этого вас выслали из страны?
– Я участвовал в первом заговоре – но не во втором. Господи, Вильгельм! Вы ведь знаете, какие чувства я питаю к своему отцу! Да и он любит меня. Единственно, в чем он мне до сих пор отказывает, так это в моем праве на законное ношение его фамилии, – и вот если бы его убили, я бы уже никогда…
Вильгельм кивнул. Карл и в самом деле обожал Джемми, во многом походившего на своего отца. Вильгельм благодарил Бога за то, что Карл обладал достаточным благоразумием, не позволявшим ему удовлетворить самое большое желание его сына.
– Моего отца и моего дядю должны были подстеречь в засаде на дороге из Ньюмаркета… и убить обоих. Но мне-то этого не говорили! Клянусь, Вильгельм, я бы не согласился причинить даже малейший вред своему отцу.
– Я это знаю, – сказал Вильгельм.
– В результате погибли Рассел, Алджернон Сидней и Эссекс: Рассел и Сидней – на эшафоте, а Эссекс – в тюрьме. Говорят, покончил с собой. От меня требовали, чтобы я дал свидетельские показания, а я не мог. Все-таки они были моими друзьями, хотя и не говорили, что собираются убить моего отца и моего дядю. Ну, вот я и оказался в Голландии – чем, кстати, обязан своему отцу.
– Что вы собираетесь предпринять?
– А что я могу предпринять? В Англию меня не пустят.
– Гм… Так вы говорите, ваша мать состояла в законном браке с вашим отцом?
Монмут смутился.
– Я никогда этого не говорил, – тихо произнес он. – Мой отец сказал, что брака не было.
Вильгельм изобразил улыбку.
– В таком случае, можете пользоваться нашим гостеприимством. Как вы понимаете, я бы не мог дать убежище человеку, притязающему на права моей жены.
Монмут потупился – понял, какое требование ему предъявили. В обмен на убежище в Голландии он должен был признать, что после смерти Якова (или даже Карла) прямой наследницей английского трона станет Мария.
Как только Вильгельм вошел в покои своей супруги, служанки с готовностью удалились. Мария поднялась с кресла и чуть заметно покраснела – поймала себя на том, что мысленно сравнивала своих кузенов. Впрочем, разница и в самом деле бросалась в глаза: Монмут – высокий, смуглолицый, улыбающийся даже сейчас, когда его положение оказалось таким шатким… и Вильгельм. В своем огромном парике, придававшем его щуплому телу какой-то особенно хрупкий и немного неуклюжий вид; со своим холодным, колючим взглядом. Он сел, ссутулился, положил на стол свои худые руки.
– Ты понимаешь, какое значение имеет визит Монмута? – холодно спросил он.
– Да, Вильгельм.
Она оживилась. Ей было приятно, когда он разговаривал с ней о политике.
– Думаю, нам следует проявить бдительность в общении с этим молодым человеком.
– Ты как всегда прав, Вильгельм.
Вильгельм кивнул – в знак благосклонности к супруге. Он был доволен ею; годы, потраченные на ее воспитание, не пропали даром. Вот только давний случай с Цайльштайном до сих пор вспоминался – и заставлял настораживаться. Но все-таки она признавала его власть над собой, а кроме того, была очень красива. Он всегда хотел, чтобы у него была красивая супруга.
– Я получил письмо от Карла. Он просит не давать убежища моему кузену.
Она встревожилась.
– Мы не можем нарушать желания моего дяди…
И вновь он остался доволен тем, что она вовремя спохватилась и не осмелилась указывать ему, как следует поступить в данной ситуации.
– Как ты намереваешься поступить, Вильгельм?
– Полагаю, мы не причиним особых неприятностей твоему дяде, если дадим убежище Монмуту. Более того, я должен кое-что сказать тебе. Когда я в последний раз был в Англии, король показал мне государственную печать. Он уже тогда ждал неприятностей от Монмута – да и удивительно ли? Твой отец поднял слишком большие волнения в английском народе.
Она вздрогнула – слова Вильгельма прозвучали так, будто он возлагал на нее вину за проступки Якова.
– Он показал мне печать и сказал: «Может быть, время от времени мне придется писать тебе о Монмуте. Так вот, если мои письма не будут скреплены этой печатью, не воспринимай их всерьез – они нужны не мне и не тебе, а моему правительству».
У Марии перехватило дыхание.
– Видно, он высокого мнения о тебе, Вильгельм. И ты по праву заслужил такое доверие.
Вместо ответа он добавил:
– На этом письме нет той специальной печати короля. Следовательно, мы можем не обращать внимание на то, что в нем написано.
Он чуть заметно усмехнулся. Мария улыбнулась – ей нравилось быть поверенной в его делах.
Мария с грустью читала письмо своего отца.
«Меня, да и всех законопослушных людей, не мог не возмутить тот факт, что Монмут принят при дворе принца Оранского. Я знаю, ты не вмешиваешься в дела своего мужа, и все-таки тебе следует поговорить с ним. Скажи, что он обольщается, если думает, что в случае успеха Монмут согласится уступить ему английскую корону. Кроме того, в беседе со мной король еще раз подтвердил свое нежелание когда-либо передавать наследственные права герцогу Монмуту – так что успех его замыслов становится все более сомнительным…»
Дочитав, Мария пошла к Вильгельму и показала ему письмо. Бегло проглядев его, он поднял глаза на супругу.
– Уж не собираешься ли ты прислушиваться к мнению своего отца? – холодно спросил он.
– Вильгельм, ему сейчас очень тяжело.
– Будем надеяться. Он сам виноват в своих несчастьях.
– Вильгельм, он не думал, что все так обернется. Он искренне верит…
Вильгельм не дал ей договорить.
– Должен ли я сделать вывод, что ты оправдываешь своего отца?
– Я хочу, чтобы ты понял его.
– А я хочу, чтобы у моей супруги было хоть немного здравого смысла.
– Но, Вильгельм, в последнее время…
– В последнее время я слишком часто посвящал тебя в свои дела. Теперь я вижу, что допустил ошибку.
– Нет, Вильгельм, ты никогда не ошибаешься.
Он пытливо взглянул на нее. Уж не смеется ли она над ним? Да нет, улыбки и след простыл – она молит Бога вернуть ей утерянную благосклонность ее супруга.
Он чуть смягчился.
– Если он твой отец, то это еще не повод для того, чтобы мы могли закрывать глаза на его недостатки. Напиши ему что ты не в силах выполнить его просьбу, поскольку принц – твой супруг и господин, которому ты обязана во всем подчиняться.
– Хорошо, Вильгельм, – тихо сказала она.
– Повторяю – во всем, – строго добавил он.
Яков писал о том, что Монмут собирается провести всю зиму в Гааге, и требовал воспрепятствовать намерениям его племянника. Вильгельм игнорировал эти письма – мало того, он обратился к жене с необычной просьбой.
– Послушай, а почему бы тебе не развлечь нашего кузена? – спросил он. – Я не вижу причины, запрещающей нам устроить какой-нибудь небольшой бал. Пожалуйста, позаботься о том, чтобы гости на нем не скучали.
Мария просияла от удовольствия. Бал! Как в прежние времена!
– Но мы ведь не знаем всех последних танцев! – воскликнула она. – Хотя Джемми их прекрасно знает, в это можно не сомневаться. А вот подходящего платья у меня нет – надо немедленно сшить.
Вильгельм усмехнулся. Все-таки она еще недостаточно повзрослела. Вон как глаза заблестели – совсем как у той девочки, что так обворожила его во время их первой встречи (детское мимолетное знакомство со своей будущей супругой он уже не помнил) – живая, жизнерадостная, как и все Стюарты. Мария во многом походила на ее дядю Карла, что было особенно заметно, когда она оказывалась рядом с Монмутом.
Они оба были очень красивы: Монмут – как всегда, обаятельный, обращавший на себя внимание всех женщин; Мария – только сейчас, когда она полностью оправилась от болезни и готовилась вести тот образ жизни, которым так наслаждалась у себя на родине.