Поднял голову майор, постучал пальцем по газете:
— Довести до каждого курсанта. Читать и разъяснять! Это «Правда» напечатала! Очень своевременная статья! И — правильная!
А вслед за «Правдой» прибыл в батальон и агитатор из полка — тот самый майор, что приезжал к ним в Польше.
На этот раз курсанты не сидели, как в польском лесу, а стояли полукругом по команде «вольно» и слушали майора, который популярно разъяснял, почему Эренбург не прав.
Нельзя отождествлять весь немецкий народ с фашизмом, это в корне неверно.
— Все они на одну колодку! — выкрикнул кто-то из задних рядов. — Их всех, гадов, надо передушить, все они хороши.
— Нет, товарищи, нет… Наша задача победить фашизм, осудить и наказать виновных. Нельзя весь народ стричь под одну гребенку. Среди немцев есть честные люди, коммунисты.
Курсанты притихли, но по всему было видно — не очень им по душе была эта беседа.
Офицеры — командиры рот, взводов, замполит, парторг и Гурин стояли позади лектора и слушали его внимательно: это было интересно.
Незаметно к ним подошел старший лейтенант Шульгин, встал рядом с Гуриным и таинственно и строго прошептал ему:
— Пойдем со мной, — и, отойдя в сторонку, нетерпеливо оглянулся — идет ли он.
— Что случилось, товарищ старший лейтенант?
— Это я у тебя должен спросить, — бросил он сердито. — Поедешь со мной в отдел. Вызывают.
— Меня? В отдел? Зачем?
Шульгин криво усмехнулся:
— Я всегда чувствовал, что за тобой какой-то хвост тянется.
— Нет, товарищ старший лейтенант, плохой у вас нюх: никаких хвостов у меня нет.
— А оккупация? Без следа?
— Без следа. У вас было достаточно времени проверить.
— Вот, наверное, и проверили. Просто так туда не приглашают.
— Разрешите, я доложу майору? — сказал он и, не дожидаясь разрешения, побежал к Кирьянову, сообщил ему на ухо: — Меня забирает старший лейтенант Шульгин. Говорит, в отдел вызывают.
Майор резко обернулся, посмотрел на Гурина, потом оглянулся на Шульгина, подошел к нему быстро:
— В чем дело, старший лейтенант?
— В отдел зачем-то вызывают, — сказал тот спокойно. — Сам ничего не знаю.
Майор взглянул на комсорга, подумал что-то, сказал тоже спокойно:
— Ладно. Езжайте.
Шульгин на немецкой территории, как и многие другие, обзавелся транспортом и пешком теперь не ходил. У него была резвая серая лошадка и легкая двуколка. Когда они пришли в хозвзвод, Авось уже ждал его, держа лошадь под уздцы.
— Садись, — кивнул Шульгин, указав на двуколку, сам зашел с другой стороны и, подобрав вожжи, взобрался в люльку. Гурин ступил на металлическую ребристую ступеньку, сел рядом. — Пошла! — Шульгин дернул вожжами, и лошадка покатила их легкой рысью.
В Ландсберге, не доезжая квартала до дома, где расположен отдел, Шульгин привязал лошадь к забору, и дальше они пошли пешком. Так все делали, у кого был незаконный транспорт — машина, мотоцикл или лошадь.
В отделе их принял старший лейтенант Чикин. Заговорил приветливо, спросил:
— Н-ну, как г-голова, Гурин?
— Пока цела. Скоро совеем заживет.
— Это х-хорошо.
Гурин понял, что его вызвали по тому делу, которое случилось с ним во время командировки в Дразикмюле, и немного взбодрился, хотя тоже приятного мало, но радовало, что Шульгин остался в дураках: далась ему эта оккупация.
— П-посидите немного, — сказал Чикин и вышел.
— Ты что, с ним знаком? — спросил Шульгин.
— Да… Встречались как-то, — сказал Гурин небрежно.
Шульгин ухмыльнулся, но спрашивать больше ничего не стал. Через какое-то время пришел Чикин и позвал Гурина с собой, а Шульгину сказал, что его зовет к себе майор Крылов.
Они прошли в конец коридора, там, у часового, свернули направо, спустились по ступенькам вниз, миновали еще одного часового и очутились в подвале. Здесь по обе стороны в стенах было несколько массивных дверей с широкими задвижками и закрытыми квадратными форточками на уровне глаз. Гурин понял, что это за двери, и ноги его сделались ватными: «Неужели посадят?..»
Возле одной двери Чикин остановился и, обернувшись, сказал тихо:
— Сейчас посмотришь в глазок… Только смотри внимательно. И кого узнаешь, скажешь. — Он бесшумно сдвинул круглую заслоночку на форточке и кивнул Гурину: — Давай смотри.
Гурин прильнул к глазку и увидел у противоположной стены четырех человек — двух майоров, капитана и старшего лейтенанта. Они были хорошо освещены и сидели прямо, будто их фотографировали на паспорта. Гурин хотел начать изучение с крайнего левого, как вдруг лицо одного майора, он сидел вторым справа, показалось ему знакомым. «Точно, это же он, майор из „эмки“!» Гурин оглянулся на Чикина, тот, приложив палец к губам, спросил тихо:
— Узнал кого-нибудь?
— Узнал! — прошептал Гурин. — Узнал! Он, тот самый майор из «эмки»!.. Он, он!.. Второй справа.
Чикин заглянул сам в глазок.
— Посмотри еще раз, в-внимательно, м-может, не он?
Гурин посмотрел. Нет, сомнений быть не могло: он узнал бы его даже среди сотни майоров, даже будь он голым в бане.
Они вернулись в кабинет Чикина, он снял трубку полевого телефона и коротко доложил кому-то:
— Товарищ м-майор, г-говорит Чикин. Да, опознал. — Выслушал что-то, сказал: — Хорошо. — Потом крутнул ручку другого телефона, приказал в трубку: — Чикин это. Приведите ко мне Мухина. — Положил трубку, заходил по кабинету.
Минуты через две в комнату ввели гуринского «знакомца». Чикин прошел к своему столу, но не сел, стоя спросил у вошедшего, указав на Гурина:
— Вы знаете этого человека? Встречались с ним когда-нибудь?
Гурин медленно поднялся, зачем-то оправил гимнастерку. Майор посмотрел на него, глаза его на мгновение вздрогнули, но тут же успокоились, и после этого он долго, с равнодушным спокойствием угадывал Гурина. Наконец сказал:
— Нет. Первый раз вижу.
— А ты? — Чикин обратился к Гурину.
— Встречал… — сказал он. — Это тот самый майор… Они ехали на «эмке», я попросил подвезти, они взяли…
— Так, — остановил его Чикин и спросил у Мухина:
— Припоминаете?
— Нет, — сказал тот твердо.
— Может, п-повязка на его голове мешает?
— Нет, — повторил тот.
— Продолжай, Гурин.
— Ну, они взяли. Потом майор, вот он, — Гурин кивнул в сторону Мухина, — сказал, может, я дезертир, и потребовал документы…
— Стоп. И этого не п-помните?
— Нет, — стоял на своем Мухин.
— Дальше, Гурин?
— А потом, когда я стал поворачиваться, чтобы взять у него документы, он ударил меня чем-то по голове. Я схватил автомат и стал стрелять…
— И теперь не вспоминаете?
— Нет.
— Зачем вы отпираетесь, Мухин? Неужели в-вы д-думаете, что этот эпизод играет важную роль в вашем д-деле? У нас д-достаточно против вас д-других улик и д-доказательств вашей вины.
— Вы что же, хотите, чтобы я действовал по тому анекдоту, когда прокурор, закончив дело, попросил обвиняемого: «Слушай, говорит, тебе все равно теперь сидеть, так ты заодно уж убей и мою тещу», — Мухин заулыбался, и Гурин не сдержался, закричал Чикину:
— Смотрите, смотрите, как он улыбается! Ну? И голос бабий! Он же это, он!
— Успокойся, Гурин. — Чикин взглянул на Мухина. — Да, в-восьмерочка что н-надо. И голос. Все т-точно. Мухин, у меня к вам в-вопрос: з-зачем вы хотели его п-прикончить?
— Шоферу нужны были настоящие документы, — сказал тот как ни в чем не бывало.
— Я т-так и з-знал… — Чикин сел на стул и принялся что-то писать. Написав, подозвал Гурина. — Прочитай и п-подпиши протокол очной ставки.
Гурин подписал.
— И вы, Мухин.
Тот подошел к столу, взял протокол, внимательно прочитал и молча черканул свою подпись.
— Уведите, — приказал Чикин солдату, стоявшему у двери. И когда Мухин ушел, Чикин, вздохнув, посмотрел на Гурина, качнул устало головой. — Поймали все-таки г-голубчика… Ну, теперь м-можешь быть свободен. В коридоре подожди старшего лейтенанта Шульгина.
На обратном пути Шульгин долго ухмылялся и хекал, прежде чем упрекнул Гурина:
— Что же ты скрывал, не рассказал мне ничего об этом деле?
— Не велено было. Я давал подписку.
— Ха! Подписку! Смотря кому, мне-то можно.
— Не знаю. В подписке это оговорено не было.
— Ха! — крутил он головой.
— А потом, вы сами такой проницательный! Сразу догадались, что я голову расшиб по пьяной лавочке. Так ведь?
— Ядовитый ты!..
— Дело ваше…
В лагерь они вернулись поздно вечером. Майор Кирьянов и капитан Бутенко уже были дома, отдыхали.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил майор.
— Да это… С этим делом, — Гурин указал на бинтовую повязку, которую все еще носил на голове. И решив, что теперь уже можно, рассказал им всю историю.
Выслушав, капитан крякнул, произнес свое «едрит твою за ногу», удивился:
— Ты смотри, что делается! Оказывается, шастают по нашим тылам? Попадешься вот так, могут и убить.
А майор спросил:
— Ну что же ты, не мог догадаться, зачем вызывают? Сразу побледнел…
— Да он… Шульгин мне голову заморочил.
Майор покрутил недовольно головой, пожевал сердито губами, махнул рукой — ладно, иди ложись.
— Товарищ майор, отпустите меня из батальона…
Кирьянов сощурился, склонил голову набок, как голубь, когда посматривает в небо, спросил:
— Куда?
— На фронт…
— А здесь что, разве не фронт?
— На настоящий… На передовую.
— Ага! — прохрипел он сердито. — Не настоящий? Похоже, по-твоему, мы тут в бирюльки играем?
— Нет, конечно…
— Хорошенького же ты мнения обо мне, о Бутенко, о комбате!..
— Хорошего, — возразил Гурин. — Но вы же знаете, о чем я говорю. Мне надо, я должен проявить себя, оправдать, доказать!.. Я должен это сделать. И я смогу, смогу! Я докажу, что я!..
— Успокойся, — сказал майор и, встав, прошелся по комнате. Остановился перед Гуриным. — По-моему, оправдывать себя тебе не в чем и доказывать нечего. — Он выждал паузу, продолжал: — А насчет проявления… Думаю, что ты уже достаточно себя