— Да он што, с ума сошел? Ишь расщедрился! Это он нарочно, чтобы испортить детей, ей-богу, нарочно. Завтра чтобы его в доме не было! — указала она под кровать. — Отдашь хозяину.
— «Хозяину»! Будто я знаю, кто хозяин. Может, он аж из города прилетел…
— Хозяин сам найдется, был бы голубь.
— А если не найдется?
— Выпусти, — сказала мать. — Или отнеси Родиону.
— «Выпусти»! В такую погоду? Он и так еле живой.
Мать посмотрела на окно, в которое хлестал дождь, подумала и сказала:
— Не век же такая погода будет… Может, завтра потеплеет.
На этом первое «благословение» закончилось, голубь остался ночевать. Он всю ночь почему-то жалобно поуркивал — то ли боль его какая беспокоила, то ли ему снились страшные сны.
Утром, Васька еще не вставал, бабушка пришла. Не успела та спросить, как дети, мать тут же принялась жаловаться, да так горестно, так обреченно, будто и впрямь случилась непоправимая беда.
— Помощники? Дождешься!.. Думала, ну один, кажись, уже вырос без голубей, дал бог. Большой стал, чуб уже пытается зализывать. И вот на́ тебе — голубь!
— Да чего ты уж так-то раньше времени убиваешься? — возразила ей бабушка. — Может, все еще и обойдется. А и заболели голубями — велика беда! Голуби, как корь, детская болезнь. Переболеют, и все пройдет. Вон наши ребята тоже держали голубей, а ничего: повыросли — все само собой и отпало. Гаврюшка и совсем ими не занимался, а Иван год или два. Петро — тот, правда, бегал за ними. А как поступил на работу — все и кончилось, куда те голуби и подевались… Будто растаяли.
Слушает бабушку Васька, сердцем мягче делается — правильно она рассуждает. А мать знай свое:
— На это рассчитывать нельзя. Хорошо, как переболеют, а как на всю жизнь? Вон Илюха Солопихин школу так и забросил. А все из-за голубей.
— Ну, ты уж и сравнила! Посмотришь, куда оно у них пойдет, тогда и приструнишь.
— А Лама? — не унималась мать. — Всю жизнь с голубями. И што хорошего? Женатый! Дети есть, а он сам как маленький, ни стыда, ни совести, бегает с мальчишками по улицам. Работает через пень-колоду, пьет да в карты играет. Жена плачет от него. Ну?
— Лама… А много таких-то? Што ж ты берешь уж совсем падших?
— Много?.. Хватает… Один Лама да другой мой будет — вот чего я боюсь. Ламу ж тоже какаясь мать родила, нянчила, радовалась, думала: человек будет…
— Так-то оно так, — сказала бабушка.
— А потом… Голубями ж надо заниматься, это ж не куры. Выпустил полетать и дрожи, штоб не улетели совсем. — Увидят другие, набегут сразу — орава целая. Крик, свист, драка…
— Обязательно драка, — отозвался Васька.
— Ну, поглядим, — сказала мать. — Поглядим.
— Проснулся, внучек? — заглянула бабушка к Ваське. — Показал бы, што за птицу поймали?
— Ой, нужна она вам? — всплеснула мать руками. — Вы дак тоже как ребенок, ей-богу!
Нырнул под кровать Васька, вытащил голубя. Тот уже совсем окреп, смело озирался по сторонам, вырывался, и Васька выпустил его на пол. Склонив голову набок, голубь взглянул на потолок, встряхнулся сердито и пошел важной походкой по комнате. Взлетел на подоконник, походил вдоль стекла, забеспокоился, слетел на пол и быстро зашагал под кровать. Там он забился в свой угол и начал жалобно басить.
— Хорош! Важный, как петух! — сказала восхищенно бабушка. — А вишь — скучает, голубку ему надо.
— Во, во! — услышала мать. — Новая забота! А где ее взять? Купить — денег нету! Значит, воровать?
— Да ну, мам!.. — поморщился Васька.
— Што «мам», што «мам»?.. Тебе уже самому голубку надо, а ты…
При матери и бабушке Васька больше к голубю не лазил, только налил ему воды и корму бросил небрежно: мол, не очень он его и увлекает. Сидел учил уроки. Но, встретив по дороге в школу Алешку, наказал ему:
— Ты смотри там за голубем. Маме поменьше глаза им мозоль.
— Ладно, — понимающе кивнул тот.
После полудня ветер разогнал тучи, и Алешка подался на улицу — к дому Солопихиных. Там собирались все ребята, большие и малые, и ждали, когда Илья Солопихин выпустит своих голубей. Голубей у него много, все породистые, летают красиво, высоко и долго.
Когда пришел Алешка, здесь уже толпились мальчишки. Илья тоже был среди них, но голубей не выпускал, поглядывал вверх: много тяжелых черных туч еще плавало в небе и неизвестно, то ли они расплывутся в разные стороны, то ли снова сойдутся вместе и плотно закроют солнце. Голубей пускать в полет в такую погоду Илья не решался.
Илья стоял в пальто нараспашку, в кепке, сбитой набок, рассказывал:
— Прошлую зиму пугнул пару. Солнечно было, тихо. А на высоту поднялись — там ветер и погнал их. Вижу, борются голубки мои с ветром, а никак не совладают, так и унесло их неизвестно куда. В гнезде яички остались, пропали. До сих пор жалею, хорошая пара была. — Он поддернул штаны, вытер нос рукавом. Увидел Алешку, кивнул ему: — Ну, Алех, скоро голубей заведете?
— А у нас уже один есть, — сказал Алешка.
— Не может быть! Где же вы его взяли?
— Родя… Дядя Родион дал.
— Какой-нибудь сизый дикарь?..
— Нет. Настоящий. Белый, плекатый…
У Ильи глаза заблестели, он хотел что-то сказать, но тут увидел: из-за тучки показался чужой голубь, мигом побежал во двор, выгнал своих голубей на крышу, стал потихоньку попугивать, чтобы они взлетали над крышей и снова садились: так Илья заманивал в свой садок чужих голубей.
А Алешка, не долго думая, побежал к себе домой. Решил: «Подвяжу голубю крыло, выпущу во двор — авось второго приманю».
Прибежал, взял голубя, зажал между колен, самые большие перья в крыле перевязал ниткой, вынес во двор. А около ворот уже ребятишек полно: пришли голубя посмотреть. Алешка показал им издали своего красавца и пустил на землю. Голубь огляделся по сторонам и стал расправлять крылья. Распустил одно крыло, другое, нитка тут же и сползла. Увидел Алешка, что голубь освободился, упал духом. Все, считай, что его теперь уже нет: сейчас взмахнет крыльями — и поминай как звали. Стоял Алешка, затаив дыхание, смотрел то на ребят, то на голубя, не знал, что делать.
Голубь еще раз огляделся, присел и вспорхнул на крышу дома. Тут он вытянулся на длинных ногах, словно высматривал кого вдали, потом принялся быстро бегать по коньку взад-вперед и ворковать.
Ребята с интересом наблюдали за голубем.
— Вот это голубь! — сказал кто-то. — Большущий какой!
— Не голубь, а настоящий гусь.
— На вид-то хорош, а как он летает…
Ребята спорили, а Алешка смотрел на него и мысленно прощался с голубем навсегда.
А голубь бегал по крыше, распускал веером хвост, надувал зоб, перелетал на соседние дома, потом снова возвращался, делал небольшой круг и опять садился на крышу.
Посидел, будто успокоился, и вдруг взмыл вверх, захлопал громко крыльями и полетел прочь так быстро, что сразу же скрылся из глаз.
Кто-то из ребят засмеялся:
— Вот тебе и гусь… Полетел в теплые страны…
А Алешка еле сдерживался, чтобы не заплакать. Выскочил со двора и со всех ног пустился бежать по улице вслед за голубем. А голубь уже мелькнул черной точкой над самой водокачкой и скрылся в серой дымке.
Остановился Алешка и только теперь заметил, что он уже далеко от дома. Заплакал и медленно поплелся обратно.
Узнала мать, в чем дело, стала утешать:
— Ну чего ж плакать? Голубь полетел к себе домой. Если бы ты заблудился в пургу, а тебя чужие люди обогрели, а потом бы домой не пустили? Как бы тебе было? Так и голубю. Пусть летит…
— Конечно, пусть летит, только жалко… Да и Васька придет, подзатыльников даст.
Совсем уж спать было собрались, вышла мать дверь наружную на ночь закрыть и вдруг кричит:
— Алеш, иди скорей сюда!
Выбежал Алешка в сени и видит: сидит в уголке голубь.
— Ты его оплакиваешь, а он уже давно прилетел и спать устроился.
Не веря глазам своим, Алешка подошел к нему, взял на руки. Голубь помыкивал недовольно, что его разбудили, но не вырывался. Внес его Алешка в хату, пустил на пол, и он привычно затопал на свое место.
— Памятливый какой!.. — удивлялась мать.
А Алешка сидел на корточках и смотрел под кровать на голубя, пока мать не погнала его в постель.
Узнав о вчерашнем происшествии, Васька все-таки смазал братишку по затылку. Но не больно, а так, больше для острастки, чтобы другой раз не вольничал.
А голубь совсем уже привык, разгуливал по комнате, заглядывал во все углы, будто изучал квартиру. Ходил и все поуркивал сердито: все чем-то недоволен. Взлетел на окно, посмотрел через стекло на улицу. Увидел в раме что-то черненькое, клюнул. Но пятнышко не поддалось, на месте осталось. Голубь отвернулся, спрыгнул на пол и, качая красивой головой, направился в свой угол. Сел там, нахохлился и загудел жалобно и протяжно, будто плакал.
Смотрит на него Алешка, хочет узнать, почему тоскует голубь. Да как узнаешь, не человек он, говорить не умеет. «А может, и говорит что-то на своем голубином языке? — думает Алешка. — Узнать бы…»
И хочется ему развеселить голубя, а не знает как. Корму ему побольше дает, хлеба накрошил, думает, голубь голоден. Зачерпнул в кастрюле полную ложку каши — песет. Васька увидел, погнал обратно:
— Что это тебе, поросенок? Ты еще борща ему на лей…
Алешку Васька прогнал, а сам не выдержал, полез под кровать. Увидел его голубь, насторожился, перестал гудеть. Прижался к стене, смотрит. Вид у него грозный, воинственный.
— Ну, чего ты ноешь? — спросил у него Васька и протянул к нему руку.
Голубь укнул коротко и крылом больно ударил Ваську по руке.
— Ох ты, сердитый какой!.. Почему ты сердишься? — Васька взял его в руки, стал гладить по спине.
«Мг… мг…» — тихо помыкивал голубь и норовил вырваться из рук. Васька поднес его к столу и пустил гулять по клеенке. Голубь покрутил головой, перья на шее натопорщил, хвост веером распустил и начал ворковать. Будто шарик перекатывался у него в горле — «кува, кува, кур-р-р… кува-кува-кур-р-р…». Он делал несколько быстрых шагов вперед, подметал стол своим большим распущенным хвостом, резко останавливался и снова повторял все сначала.