Спустившись на тырло, Васька оглядел изучающе поле действия и остался доволен: сухих кизяков много, добыча будет хорошей. Распорядился:
— Собирайте только сухие и сносите вот на это место в одну кучу.
— А вот такие? — спросила Танька, подняв засохшую лепешку, но еще сырую с обратной стороны.
— Я же сказал — только сухие. — Васька, внимательно осмотрев лепешку, пояснил: — Она хорошая, но тяжелая. Нести как? Много ли унесешь?
— А сухие в пыль перетрутся, пока донесешь.
Васька задумался: тоже верно, перетрутся. Поднял снова лепешку, взвесил на руке, согласился:
— Ну ладно, можно и такие.
И они разбрелись по берегу, принялись собирать даровое топливо.
Когда на горизонте показалось окутанное пыльным облаком спешащее к воде стадо, Васька со своей командой уже справился с делом, и теперь они сидели у плотины, отдыхали и наблюдали за стадом.
Чем ближе к пруду, тем сильнее буйствовало стадо. Коровы ревели и бежали, обгоняя друг дружку, от топота копыт стоял сплошной гул, похожий на обвал. Завидев воду, животные по-дикому ширили глаза и навостряли уши, фырчали от нетерпения и с ходу бросались в пруд. Увязая по колено в топком иле, одни устремлялись к середине водоема, где вода почище, и там, стоя по брюхо в воде, начинали пить, другие, более нетерпеливые, припадали к воде прямо у берега и с шумом втягивали в себя мутную жижу.
— Во как пить захотели! — удивлялся Алешка.
Ближайшая к ним корова уже напилась и теперь, подняв голову, смотрела вдаль, лениво гоняя хвостом назойливых слепней. Она спокойно жевала жвачку, а с ее губ в воду падали крупные капли.
— И мне пить захотелось, — снова подал голос Алешка.
— За плотиной есть криничка. Пойди и попей, — сказал Васька. Но тут же подхватился: — Пойдем, и я попью. А ты? — оглянулся на Таньку.
— Не хочу.
— Ну, тогда стереги кизяки.
— Что, их украдет кто? — усмехнулась Танька.
— Не украдет. А подойдет какая корова, рогом подденет и порвет мешок, — нашелся Васька.
Родничок был недалеко в овраге. Небольшая вымоина у обрыва из песчаника блестела прозрачным круглым стеклышком. Узкий ручеек, окаймленный зеленой луговиной, весело бежал из нее и исчезал в зарослях куги. На дне родничка маленьким фонтанчиком бурлил песок. Алешка долго смотрел на этот фонтанчик, не мог, видно, понять, что за сила будоражит песок.
— Смотри, кипит!
— Ага, — спокойно согласился Васька и пояснил: — Это ключ бьет.
Он встал на четвереньки, припал к воде губами — принялся пить. Попив, поднял голову, передохнул и снова уткнулся в воду.
— Эх, хороша водичка! Холодненькая! — Васька зачерпнул воды ладошкой и выпил ее с причмоком.
— Дай я, — облизывая сухие губы, Алешка потеребил брата за плечо.
Тот уступил ему место, и Алешка, упав на живот, уткнулся носом в воду. Напившись, опять уставился в бурлящую вороночку. Смотрел, смотрел и вдруг сунул в родник руку по локоть, воткнул палец в самую сердцевину. Песок шевелился под его пальцем, словно живой, вода вокруг взмутилась и на какое-то время перестала вытекать из родничка.
— Ты что делаешь? — прикрикнул на него Васька.
— Заткнуть дырочку хотел, — признался Алешка. Он вытащил руку из воды и стал дуть на палец.
— Что, укусило?
— Нет, холодно там. Палец аж закололо.
— А ты думал! Она ж из самой глубины идет, эта вода. Чудак, хотел пальцем ключ заткнуть. Его и лопатой не закопаешь — все равно пробьется.
Вода в родничке быстро очистилась, и на дне его все так же бурлил ключ.
Напившись еще по разу, уже впрок, Васька и Алешка вернулись к сестре. Та сидела на камне, свесив ноги в воду.
— Теплая? — спросил Васька.
— Ага! Как парное молоко! — заулыбалась Танька: ей было приятно держать ноги в воде.
— Искупаться бы!.. — Васька взглянул на Таньку.
— Ну да! — запротестовала та и тут же вылезла из воды. — Забыл, что мама наказывала? Чтоб не купались. Вдруг утонешь?
— Тут же мелко… И жара!.. — Он взглянул на солнце, потом на Таньку. — У бережка. Окунемся, охладимся, и все. Легче будет домой идти. А?
Танька молчала, и Васька быстро разделся, полез в воду.
— Красота! Раздевайтесь, смотрите, как мелко! — Васька осторожно, щупая дно ногами, отошел от берега.
— Не ходи дальше! — крикнула Танька.
— Да что я, плавать не умею? — И он упал грудью на воду, заколошматил ногами, поплыл. Сделал кружок, встал, тяжело дыша. — Ну? Давай, Алеш, иди, я тебя подержу.
Алешка осторожно сполз белой попкой с берега в воду, протянул руки к Ваське, вцепился в него.
— Не бойся! — подбадривал Васька братишку. — Тут мелко.
Осмелел Алешка, стал плескаться, присел по самую шею в воде, подпрыгнул, опять присел. Понравилось ему купаться, Васька доволен, зовет и Таньку.
— Не, — стоит та на своем. — Я только ноги помою. — И она, задрав платье выше колен, вошла в воду, стала ходить вдоль берега.
Купались долго, пока у Алешки зубы начали стучать. Тогда Васька выставил его из воды, а Танька вытерла ему лицо подолом своего платья, надела штанишки и рубашку на мокрое тело, посадила на траву.
— Грейся. А ты вылезай уже, хватит, — крикнула она Ваське.
— Сейчас! Нырну один раз — и все!
Васька вытянул руки вперед, сбычил голову и, как заправский ныряльщик, стремительно бросил себя в глубину, ударив по воде ногами. Танька смотрела на расходящиеся круги на воде, качала сокрушенно головой и нетерпеливо ждала, когда Васька вынырнет. Наконец вода взбурлилась, и на поверхности показалась рука, потом другая, Васька как-то неестественно размахивал ими, словно ловил что-то, чтобы зацепиться, и, не схватив ничего, снова погружался в воду. На секунду показалась Васькина голова, он хотел что-то крикнуть, но, хлебнув воды, скрылся.
— Мама, Васька заливается!.. — закричала Танька не своим голосом. — Васька-а-а… Помогите!
Возле стада сидели пастухи, обедали, услышали крик, прибежали на помощь. Один из них, не раздеваясь, прыгнул в воду, схватил Ваську за волосы, потащил на берег. На берегу Васька долго кашлял, его даже вырвало — наглотался воды. Тараща испуганные глаза, он все пытался что-то сказать Таньке и не мог. Наконец выговорил:
— Ма…. Маме… не рассказывай…
— Ты полежи, полежи, парень… Отдышись, — сказал пастух. — Судорога, что ли, ногу свела?
— Ударился… Там пень. — Только теперь Васька почувствовал боль на голове и потрогал рукой огромную шишку. Посмотрел на мокрые пальцы — думал, кровь. Нет, крови не было.
— Как же ты, не зная броду, полез в воду? — укорил Ваську старший пастух.
— Ладно, бать, не надо… Он и так испугался… Наука будет на всю жизнь, — сказал молодой, который спае Ваську. Нагнулся, спросил: — Ну, как ты? — И успокоил: — Ничего, оклемался уже. — Улыбнулся: — Ныряльщик! Никогда не ныряй в незнакомом месте.
Васька сидел, опершись на левую руку, тяжело дышал и время от времени отплевывался. В ответ на слова пастуха согласно кивнул головой.
Пастухи медленно ушли. Танька и Алешка несмело подошли к брату, присели на корточки, стали смотреть на него жалостливыми глазами.
— Маме не рассказывайте, — попросил снова Васька. — Не за себя, за нее прошу: она переживать будет. А, Тань?.. Не скажешь? Я что хочешь для тебя сделаю, только не говори маме…
— Ладно, — пообещала Танька. — А ты больше не купайся.
— Я тоже ничего не скажу, — пообещал и Алешка. — А шишка?
— Может, не заметит… Скажу — ударился.
Они еще долго сидели на берегу пруда, ждали, когда Васька окончательно придет в себя. Только когда уже пастухи стали поднимать коров и угонять прочь, забеспокоилась и Танька:
— Может, и мы пойдем? — Ей стало жутко оставаться здесь одним, без пастухов.
— Ага… — поднялся Васька. — Пошли. — Он взвалил себе на плечи мешок, мелкая пыль посыпалась ему за воротник, он поежился, спросил участливо сестру: — Тебе не тяжело? Донесешь?
— Донесу, — сказала Танька. — Оно совсем легкое: у меня ж все кизяки сухие-пресухие.
Они тронулись в путь. Васька впереди с мешком на плечах, за ним Танька с ведром и только Алешка плелся в самом хвосте налегке.
Вечером мать ничего не заметила. Смиренность детей приняла за усталость, похвалила их за топливо, а Ваське сказала:
— Нынче, сынок, ложись спать пораньше, завтра пойдем с тобой за углем. Может, хоть немножко к зиме натаскаем.
— Куда? На путя? — спросил Васька.
— Нет. На путях строго стало. Говорят, ловят и штрафуют. Да и мало толку на путях: теперь так научились насыпать уголь в пульмана, что и грудочки не упадет.
— А куда ж? На Бутовку?
В прошлом году они с матерью ходили на Бутовскую шахту, собирали уголь у подножия террикона. Собрали много, еле донесли, но мать сказала, что больше они туда не пойдут. Далеко. Да и опасно. Выползет вагонетка с породой на самый верх, опрокинется, и летят вниз камни со страшной силой. Ударит — жив не будешь. А люди не боятся, лезут навстречу, увертываются от камней, спешат собрать уголь, какой попадается в породе. Мать держала Ваську, не пускала, ждала, когда все камни успокоятся. Ну и, конечно, угля им после этого доставалось мало — только где-нигде маленькие кусочки.
Люди приходят сюда на несколько дней, семьями. Собирают уголь и ссыпают его в отдалении от террикона в кучи, а потом либо машину, либо подводу нанимают и увозят.
Но у Васькиной матери ни времени нет, чтобы днями жить у террикона, ни смелости. Забоялась она не только падающих камней, но и других опасностей: террикон дымится — горит внутри него уголь. И был случай, когда один парень полез на террикон и провалился в выгоревшую яму, только дым пыхнул оттуда. Будто в кратер вулкана упал и сгорел.
Такие страсти не для матери… А что делать? Если голод не тетка, то и холод не дядька.
— На Ясиноватскую свалку пойдем — за депо, где паровозы топки чистят. Говорят, там народу мало — люди туда еще дорогу не узнали. В шлаке, рассказывают, много коксы попадается. И кусочки угля тоже.