Три Л — страница 9 из 15

На следующее утро начинались первые заседания, поэтому Мишель попросил всех быть в официальной одежде. Лена и мальчишки решили идти пешком, а не ехать в креслах, чтобы все видели, что они не калеки.

Конференц-зал оказался просторным помещением с большим, рассчитанным на шестьдесят мест, столом и со встроенными экранами для каждого человека. Кожаные кресла выглядели вообще роскошно, но для мальчишек были слишком велики и одновременно низки, поэтому им принесли не такую дорогую, но намного более удобную офисную мебель.

– Здравствуйте. – Мишель оглядел присутствующих. – Вы приглашены сюда для решения известной вам проблемы глобального уровня. Прошу оценить свои способности к совместной работе и непредвзятому решению сложных социальных задач и, если вы согласны, дать письменное подтверждение о сотрудничестве и неразглашении полученных вами сведений. Мадам и месье Агеевы, вы, как представители несовершеннолетних экспертов, находитесь здесь в качестве исключения и не имеете права даже совещательного голоса. Вы согласны на это требование?

– Да! – Виктор и тётя Аня переглянулись, беззвучно и мгновенно обсудив всё.

– Поставьте подписи. Теперь прошу вас сюда, здесь вам будет удобно наблюдать за подопечными. Вы обязаны сохранять полное молчание.

Мишель указал им на стоящие около стены, за спинами мальчишек, кресла, и тётя Аня привычно взялась за вязание, правда, уже не ажурной салфетки, а чего-то очень объёмного: проносить в зал острые предметы запрещалось, а вот толстый, как карандаш, пластиковый крючок ей взять разрешили.

Мишель вернулся к основному столу.

– Все прочитали текст согласия и приняли решение? Прошу поставить подписи. И вас, Шери, Анри, Дмитрий. Вам помочь с документами? Разобрались сами? Хорошо. Представляю вам советника по науке Союза Государств Мира У Вана, назначенного руководителем нашей аналитической группы. На этом мои обязанности распорядителя заканчиваются, я становлюсь рядовым экспертом и отвечаю за порядок. Прошу вас, господин У.

Во главе стола поднялся невысокий пожилой китаец, сдержанно поклонился и заговорил на хорошем русском языке, но с иногда проскакивающим китайским «л» вместо «р».

– Добрый день. Наша аналитическая группа создана для решения давно назревшей, но, как это обычно и бывает, проявившейся неожиданно для всех проблемы глобального уровня. Вас выбирали по нескольким критериям: профессионализм, гуманизм, независимость в суждениях, нестандартность мышления и, что в данном случае очень важно, хорошее знание русского языка одновременно как официального языка СГМ и языка, на котором говорят ключевые свидетели и эксперты. Прошу познакомиться.

Он представил Лёшку и его спутников, но когда дошёл до мальчишек, раздался возмущённый голос:

– Големы, к тому же дети!..

– Прошу не перебивать! – повысил голос господин У. – Я представляю присутствующих.

Следующие несколько минут он называл имена и звания представителей более чем двух десятков стран, среди которых были как учёные разных направлений, так и политики и религиозные деятели.

Слушая У Вана, Лёшка вдруг на мгновенье увидел себя и друзей со стороны. Не крохотную горстку, противостоящую могущественному монстру центра, как древний рыцарь – современному танку, а словно бы стоящих на бескрайнем поле среди множества других людей: серьёзных, сосредоточенных, готовых к тяжёлому, непредсказуемому сражению. Так иногда в фильмах камера наезжает то на одного, то на другого, а потом отдаляется, показывая равнину, заполненную бессчётным числом бойцов, и становится понятно, что как бы ни сражался персонаж фильма – настоящий герой не он, а все те, кто сейчас ждёт сигнала к атаке. И исход этой битвы зависит не от одного подвига, а от действий их всех. И в то же время – от выбора каждого из воинов. И Лёшка наконец понял значение двух врезавшихся ему в память фраз. Первую он часто слышал в конторе: остановить исконников могла только команда, в которой работали все. Вторую фразу сказал, прощаясь, Курьяныч: их работа тяжелее и важнее всех боёв, в каких участвовал тренер. Тогда, при штурме филиала, всё было просто и зависело исключительно от силы и реакции тела. А здесь – здесь исход будет зависеть от всех тех, кто собрался за одним столом – от крепких мужчин и ослабевших стариков, от бледных, едва научившихся ходить мальчишек и хрупких женщин. Не от физической, а от внутренней силы, знания, упорства. И от решимости идти до конца в этой неявной, но страшной войне.

– Знакомство окончено. Вы что-то хотели сказать, господин Штейнер?

– Да! Как могут участвовать в обсуждении дети, тем более – умственно неполноценные големы?!

– Господин Фергюсон, поясните присутствующим, – попросил китаец, бросив быстрый взгляд на еле сдерживающую негодование тётю Аню.

– Добрый день. Я – Олаф Фергюсон, руководитель группы психиатров, проводивших освидетельствование присутствующих здесь людей, называемых големами. Официально заявляю, что все четверо, несмотря на происхождение и возраст, в полной мере осознают возложенную на них ответственность и в данном случае могут считаться дееспособными взрослыми!

– Но ведь всем известно, что големы…

– Мы намеренно сохраняли у общественности подобное представление, – очень ровным голосом пояснил уже Мишель. – Это позволило защитить ключевых свидетелей. И это утверждение верно для большинства уже созданных големов, освобождённых во время прошлогодней операции. Но далеко не для всех. Тем более оно неприемлемо для присутствующих здесь людей.

– Это какой-то фарс!

Возмущавшийся мужчина собирался уже встать и уйти, и тут раздался негромкий голос Анри:

– Вы Генри Штейнер, доктор наук, специалист по кибернетической нейролингвистике11?

– Д-да… – Мужчина удивлённо уставился на мальчика. – Но откуда ты?..

– Семь лет назад вы участвовали в эксперименте по изучению работы мозга, который проводила Мичиганская лаборатория кибернетической нейролингвистики, верно?

– Верно… – Учёный вообще ничего не понимал. – Откуда ты знаешь? Это был проходной эксперимент и…

– Вас убедили, что он проходной, – очень ровным голосом сказал Анри. – Мои создатели обсуждали при мне организацию таких экспериментов и то, как официально оформить якобы покупку результатов исследований, которые проводились номинально независимой, но на самом деле подчинённой центру лабораторией. Мне был год, я этот разговор хорошо запомнил. Мои братья его не застали; их создали позже, как раз и попытавшись записать в их память полученные от вас навыки. Правда, это не удалось.

– Вы сотрудничали с центром?! – Мишель начал вставать, уже готовый вызвать дежурившую в коридоре охрану.

– Он ничего не знал. Такие эксперименты проводились, насколько я запомнил и понял, с помощью трёхступенчатой схемы. Конечная лаборатория номинально не была связана с центром, – обернувшись к Мишелю, объяснил Анри, потом спокойным взрослым взглядом посмотрел на Штейнера:

– Вы хотите ещё что-то сказать о наших умственных или психических недостатках?

Учёный, потрясённый и услышанным, и тем, что всё это сказал ребёнок, замотал головой и сел на своё место. А вот другой эксперт, о котором все и успели запомнить только, что он социолог из какого-то религиоведческого института, наоборот, вскочил:

– Вы что, не видите?! Это порождения дьявола! Центр создал антихриста! И вы сидите с ними за одним столом?! Я отказываюсь участвовать во всём этом и сделаю всё, чтобы предупредить…

Он выкрикивал это, с перекошенным лицом кинувшись к двери, но его моментально скрутил Мишель:

– Я здесь не для красоты сижу! Иван, не беспокойтесь. Уведите! До особого приказа держать в полной изоляции!

Голос у Дюбуа был теперь не вежливо-доброжелательным, каким он казался всем ещё полчаса назад, а невероятно жёстким, и сразу стало понятно, что этот чернявый то ли француз, то ли швейцарец – такой же опытный руководитель и боец, как и Родионыч. Последний тоже бросился на помощь и замешкался всего на долю секунды – сидел с другой стороны стола. Дюбуа передал мужчину охране и, обернувшись к остальным, резко сказал:

– Запомните все: мы здесь не замшелым суевериям служим, а человечеству! Кто не согласен – встаньте сейчас! Вам гарантированы безопасность и полное содержание до конца работы группы. Ну?!

Представители конфессий переглянулись, мгновенно придя к согласию, помотали головами, и приехавший из Австралии пожилой пастор Гилбер очень осторожно заметил:

– Человек создан по воле Божьей, но кто сказал, что Его руками? Эти дети такие же Его создания, как и мы, поскольку имеют разум и душу.

Мишка хмыкнул, еле слышно шепнув сидящему рядом Лёшке: «Софистика». Лёшка, отлично знавший об атеизме и названного брата, и его родителей, да и сам склонявшийся к тому же, только улыбнулся уголком губ: действительно софистика!

– Вы закончили? – У Ван спокойно оглядел всех. – У нас очень мало времени. Наше решение по големам и по всем выявленным в результате предстоящего обсуждения проблемам станет ориентиром для принятия странами-членами СГМ законов, регулирующих эту сферу деятельности. Подчёркиваю, что, несмотря на очень серьёзное сопротивление заинтересованных лиц, у нас есть право на подобные действия, как и реальная власть. Прошу осознать: мир находится фактически в состоянии войны за будущее. Проблема центра – один из фронтов этой войны. И мы – её стратеги!

– Но нам нужно хотя бы ознакомиться с проблемой, – недоумённо перебил китайца представитель ЮАР. – Невозможно обсуждать вопросы, в которых не разбираешься.

– Вот список, – высветил таблицу У Ван. – Вы уже давно работаете с этими вопросами и именно поэтому присутствуете здесь.

– Это какая-то смесь программы трансгуманистов12 с дешёвой фантастикой! – вырвалось у кого-то.

– Вы правы. И фантастика здесь вполне обоснована! Потому что именно фантасты многие столетия изучают вопросы развития будущего, зачастую оказываясь более профессиональными футурологами, чем официальные учёные! Поэтому прошу не говорить о присутствующих здесь коллегах в уничижительном тоне! Вопросы всем понятны? Начинаем работу. Предлагаю для удобства максимально упростить регламент.

– Насколько можно судить, вопросы разбиты на медицинские, технические и социальные? – уточнил чернявый немец, единственный из всех, статус и профессия которого не были названы, лишь фамилия – Йегер.

– Это сделано для отсечения эмоций на первой стадии обсуждений, – пояснил У Ван. – Прошу на время забыть о понятиях «мораль», «этика», «нравственность», и тем более о религиозных нормах. Они не могут служить опорой для всего общества. Единственными аргументами для всех являются исключительно те, которые согласуются с их личными интересами, желаниями и ресурсами.

– Но… – привстал представитель Ватикана, уже очень пожилой, светловолосый и мешковатый священник с некрасивым простоватым лицом.

– Эти вопросы мы будем рассматривать особо – они определяют понятие «человек». Но до этических норм нужно ещё добраться, а практические проблемы кричат о себе с любого новостного канала! Вы сами, падре Марко, выступая с лекциями, опирались не на библейские заповеди, – вежливо и твёрдо ответил У Ван. – Мы тратим время, давайте работать! Первый блок вопросов: насколько оправдано с медицинской, технической, экономической и демографической сторон создание големов? Прошу перечислить плюсы!

Следующие полчаса в зале стоял шум, все пытались найти что-то особенное, о чём никто ещё не вспомнил, и только Лёшка с компанией молчали. Наконец, когда доводы пошли уже по третьему кругу, У Ван подал сигнал прекращения дискуссии. Правда, самые говорливые замолчали лишь через несколько минут, но всё же в зале наступила тишина.

– Благодарю за ваши мнения. Они полностью согласуются с результатами общественных опросов. Перечислю упомянутые плюсы: короткое время взросления, идеальное физическое здоровье…

– Теоретически каждого голема можно сделать едва ли не олимпийским чемпионом, – вставил кто-то. У Ван, словно не заметив реплики, продолжил:

– Ускоренное овладение профессиями; возможность создавать големов-гениев, намного более работоспособных, чем обычные люди; освобождение женщин от проблем, связанных с вынашиванием и рождением ребёнка; защита от перенаселённости или вырождения человечества.

– Прямо манифест трансгуманистов! – непонятно скривившись, хмыкнул Стэн.

– Трансгуманисты совсем не дураки, и вы сами это знаете! – отрезал представитель США.

– Знаю! И знаю, что они совершенно не задумываются над реальными последствиями своих экспериментов! – зло ответил писатель.

– Закончили? Господин Капустин, я понимаю ваше… ваше отношение к некоторым вопросам, но давайте вернёмся к обсуждению ситуации с големами. Первый пункт: создание голема, материальные и научные затраты. Прошу высказаться вас, Михаил Викторович.

Мишка обвёл всех хмурым взглядом.

– Пока вы тут спорили, мы набросали кое-что. Первое: вы не считали, сколько сотрудников нужно для создания и воспитания одного голема?

– В центре, насколько известно, для этого требовалось около двадцати человек на всю… всю «поточную линию», – немного запнулся представитель Франции. – Но я лично знаю только отчёты.

– Ага! – перебив собиравшегося ответить Мишку, издевательски хмыкнул Шери, и тут же посерьёзнел. – Вы знаете, как они работали? И кого делали? Они же не людей делали, а кукол безмозглых, которые только и умели стоять болванчиками у двери да медсестру…

Услышав конец фразы Лена, совершенно не ожидавшая от мальчишки такой лексики, тихо ахнула.

– Прости, но мы – не младенцы, и видели и слышали всё. Кого они делали, знаешь, и сама от тех охранников шарахалась. А Лёшку одного делали десять человек! И то, если бы не вы с Львом Борисовичем, его бы некому было по-настоящему учить!

– Детей тоже учат десятки людей, – заметил какой-то азиат.

– Но они не работают сутками, – снова вступил в разговор Мишка, незаметно надавив на плечо Шери, чтобы тот успокоился. – Вопрос и в медиках, и в нейропсихологах, и в специалистах по развитию физических навыков. Я уж не говорю о том, что у каждого голема должен быть хотя бы один родитель, пусть и приёмный, иначе это будет стадо человекообразных, не привязанных ни к кому, не знающих основных человеческих чувств – им не у кого будет учиться. Это биоматериал! Вы хотите такое?

– Но это решаемо…

– Да вы вспомните, сколько миллионов людей в год сейчас рождается! Заменить их на големов? Где вы найдёте десятки, если не сотни миллионов специалистов? Где строить ваши «фабрики»? Детдома для обучения големов? Это не фантастика, где клон делается за полчаса и сразу идёт работать! Человек – не машина, его в конвейерное производство не пустить!

– Есть и другие причины, – тихо и спокойно, но так, что все сразу обратили на него внимание, заговорил Лёшка. – Вы все знаете, что такое детство, вы взрослели медленно, успевая осознавать происходящее, и то ваш мозг был перегружен. А теперь представьте, что все знания, которые вы получили за пятнадцать лет, должны освоить за год, – от того, чтобы научиться видеть, до цельной картины мира, десятка научных дисциплин, пусть даже в рамках школьной программы, социальных отношений, бесконечного спектра эмоций. Вы согласны на такое? Я не об этике, я о простой способности человека приспосабливаться к новым условиям. По статистике почти десять процентов големов с неповреждённым мозгом сходили с ума или во время предродового обучения, или в первые три месяца после рождения. Психика не выдерживала нагрузки. Я всё это помню, мне до сих пор снятся кошмары. Это физическая боль от невозможности воспринимать такое количество информации.

– Можно мне? – негромко попросил Анри. – Про запись информации. Я видел, как это делается, я ведь старший, а всё делали при нас. Люди контролировали работу мозга, включив в динамиках бесконечные лекции, а мозг в это время током били, вырабатывая навык. Так учат големов! Или вы думаете, что это как бумага – записал и прочитал? Несколько месяцев такого вот записывания в мозг базовых знаний. А они не срабатывали! Понимаете – не сра-ба-ты-ва-ли! Мозг принимает не всё, он – не машина. В каждого из нас записывали несколько профессий, а срабатывали в лучшем случае одна-две. И у каждого – свои. Я разбираюсь в физике, а Гера… Гера был биологом. А ведь мы – генетические копии и прошли одинаковую обработку. Двоих из нас тогда вообще отбраковали, потому что они не смогли освоить требуемые профессии. Может, они были бы писателями или художниками. Ещё двое сошли с ума от перенапряжения. Четыре из пятнадцати попали в отбраковку! Вот цена такого обучения!

Детский голос Анри звенел такой взрослой, неизбывной болью, что все присутствующие несколько минут молчали, не в силах ответить темноволосому мальчику в слишком большом для него офисном кресле.

– Ладно, это мы поняли, – сипловато прокашлявшись, заговорил представитель ЮАР. – Но ведь можно и не давить с профессиями? Можно создавать например пятнадцатилетних.

– Скажите, у вас есть дети? – очень тихо и напряжённо спросил Лёшка. – И если да, то сколько им лет?

– Да, есть, – пожал плечами негр. – Сыну как раз три года исполнилось.

– А как вы отнесётесь к тому, – голос Лёшки стал таким, что все подсознательно ожидали взрыва: тихий, но с невероятной болью и гневом, – как вы отнесётесь к тому, что ваш сын вот сейчас, в этот момент, захочет женщину? Физически захочет, почти до обморока?

– Что?! – Эксперт посерел, даже его курчавые волосы, казалось, встали дыбом. – Что вы имеете в виду?

– То, что я это знаю по себе! Я был младенцем в теле взрослого здорового мужчины! И я оказался, по сути, в борделе тогда, когда мои психические сверстники мультики смотрели! Потому что моё тело требовало одного, а мозг – другого. Вы хотите таких людей?!

– Ну-у, вообще-то эта сторона жизни при искусственном воспроизводстве людей теряет актуальность, – пожав плечами, протянул представитель Индонезии. – У человека много возможностей и потребностей в развитии, и если исключить примитивную, в сущности, тягу к размножению, у него высвободится очень много времени на более достойные цивилизованного существа занятия.

– А вы уже отказались? – со странным для всех, кроме друзей, любопытством спросил Шери. – Это ведь делается очень просто, да? Вы уже отрезали себе всё?

На секунду в зале повисла тишина – люди осмысливали «невинный» вопрос ребёнка. А потом раздалось в полном смысле слова ржание – не смех, не хохот, а именно ржание. Мишка, скорчившись, чуть ни бился головой о стол, успев, правда, подложить ладонь. Но ещё более дико было смотреть на падре Марко – откинувшегося в кресле так, что оно едва не опрокидывалось, покрасневшего, задыхающегося, с катившимися по дряблым щекам крупными слезами. Всё же священник быстро взял себя в руки и, вытирая лицо большим платком, выдохнул:

– Устами младенца глаголет истина! Я принял обет, не зная женщины, семнадцатилетним, и сделал бы это снова. Но я знаю, от чего отказался! Это моя жертва Господу, а не отказ от естества или бегство от проблем. Так что помолчите… или на самом деле идите к хирургу.

– А я вам гвоздик подарю, золотой, – глядя в потолок, непонятным тоном протянул немного успокоившийся Мишка.

– Хватит! Объявляется перерыв на два часа! – У Ван встал. – Нашим молодым экспертам и мадам Елене нельзя пропускать лечебные процедуры. Остальным советую внимательно перечитать материалы по големам. После обеда продолжим работу. Официальную одежду при желании можете сменить на повседневную.

В коридоре расстроенный Мишка подошёл к мальчишкам:

– Простите. Понимаю, отвратительно вышло, но я смеялся не над вами!

– Ничего. – Шери дружески, и в то же время стараясь не упасть, взял его за руку. – Мы поняли. А причём тут гвоздик?

Мишка смущённо оглянулся на слегка сердитую мать, потом на порозовевшую Лену и посмеивающуюся Катю, и, кхекнув, объяснил:

– Раньше тоже ценили бесполых рабов, ну и отреза́ли им всё. А чтоб не зарастало и можно было по нужде ходить, гвоздик вставляли…

– Ну ты и!.. – расхохотался Родионыч, который молчал всё время утреннего заседания, а теперь сбрасывал накопившееся напряжение. – Послал его, так уж послал! И ведь идеально прилично!

– А вот насчёт неприличного, – повернулась к мальчишкам тётя Аня. – Откуда такие слова? Не стыдно?

– Нет! – Шери очень взросло взглянул на неё, потом обернулся:

– Лена, ты же всё это видела и слышала. Иначе назвать то, что там было, нельзя, да и та медсестра так всё это и называла. От неё мы и услышали и это слово, и… как она тебя оскорбляла.

Лена слегка побледнела, стараясь идти по коридору ровно и не держась за стены. Лёшку пронзило болью: он-то всё время думал, что это он насмотрелся у Кэт всякого. А что было с Леной? Унизить словом можно точно так же, как и делом, да и та гулящая девица наверняка не стеснялась ни Лены, ни детей.

Пока он обдумывал услышанное, все подошли к своим комнатам, и Лена обернулась к мальчишкам:

– Через пять минут чтобы были готовы! У нас всего час на занятия.

– Три минуты хватит! – стараясь не опираться на стену и на ходу расстёгивая дурацкие тугие пуговицы старомодного пиджачка, бросил Анри. – Ты не опаздывай!

>*<

На обед все собрались в большой парадной столовой – красивой, удобной, но официально-холодной. Эта официальность, как и тяжёлое утреннее заседание, и понимание ответственности за предстоящие выводы, давили на людей, так что все были сдержанны и молчаливы. Но недолго.

Сидевший за одним столом с Лёшкиной компанией Стэн весь обед что-то писал в своём планшете и всё больше сердился, потом раздражённо бросил планшет на стол, едва не перевернув стоящую рядом с его тарелкой солонку.

– Скотина электронная!

– Опять? – участливо и в то же время немного насмешливо спросила сидевшая за соседним столом Катя.

– Как будто вы не знаете, что это постоянно!

Стэн, стараясь успокоиться, наконец вспомнил об уже подостывшем обеде.

– А что случилось? – с любопытством спросил Анри. Да и всем остальным стало интересно, что вывело из себя писателя.

– Эта скотина – иначе я её назвать не могу! – считает себя умнее всех! – Стэн взял планшет, огляделся, куда бы его убрать со стола, не нашёл и, свернув в трубку, брезгливо засунул в карман пиджака.

– Как это? – не понял Анри.

– Ну дай же поесть человеку, – придержала его любопытство тётя Аня.

– Спасибо, – кивнул ей Стэн и стал догонять остальных обедающих. Минут через пять он, не только догнав, но и опередив соседей, взял фарфоровую чашечку с ароматным чаем и со вздохом откинулся на спинку удобного стула.

– Успокоился. Но эту скотину я в утиль сдам!

– Останетесь совсем без планшета, – улыбнулась ему Катя.

– Зато с целыми нервами! Нет, не в утиль. Я его в следующий раз о стенку грохну! Мишель, есть тут подходящая каменная стенка?

– Есть, – рассмеялся Мишель. – И даже с острым углом. Чтобы уж наверняка.

– Да в чём дело? – непонимающе спросил уже Лёшка.

– Так вы полюбуйтесь, что он пишет!

Стэн протянул планшет Анри, и тот, всё больше запинаясь и недоумевая, прочитал вслух: «Социальную влияние Словения големов на рождество. Из станка делаю для финансовой элиты только как Габриеля солярия, и они, не заботясь о родителей любви, густая получать только водой, будут воспринимать остальных людей только как Темур».

Дочитав, Анри удивлённо посмотрел на Стэна:

– О чём это?

– Это то, что мы с вами вчера обсуждали? – одновременно с Анри спросила Катя.

– Да! Была бы техника тупой и записывала бы всё так, как хочу я, получилось бы о том, что големов станут создавать как наследников всякой элиты, и они, не зная нормальной семейной любви, будут воспринимать мир исключительно как ресурс, превратятся в угрозу обществу.

Стэн забрал планшет и вздохнул:

– Писал вот это, а получилось… Сам расшифровать не могу.

– А почему получилось такое? – всё больше любопытствовал Анри.

– Техника пошла слишком умная. Так что эта скотина пишет то, как считает нужным, а не то, что хочу я. Видели бы вы, что он выдаёт на обычные слова!

– Он сломался, да? – осторожно спросил уже Митя.

– Какое там! Он каждый день обновляет словарь. На Луне у меня другой планшет, рабочий, но сюда, на Землю, его брать нельзя, поэтому приходится пользоваться обычным. Там-то я его вычищаю от мусора, и он без обновлений пашет себе спокойно. А как на Землю приеду – так и начинается! Куча рекламы и постоянные обновления, которые заблокировать нельзя. И эта скотина ещё хвастается: «Получено обновление, теперь у вас все самые популярные слова, чаще всего использовавшиеся утром в сети». Хорошо, здесь связь заблокирована, но пока ехал с космопорта, он накачал столько дряни!

Стэн вздохнул, успокаиваясь.

– Вы не думайте, я по мелочам не раздражаюсь. Но с этой скотиной воюю уже второй год.

– А почему не поменяете? – удивился Лёшка.

– На что? Старые модели найти уже нельзя, а в новых обновления не отключаются – забота о потребителях. Такая блокировка только на детской технике осталась, но не покупать же мне детский планшет?! Он для работы непригоден. А такие, как в конторе, мне недоступны – я внештатный сотрудник.

Лёшка собирался сказать, что он никогда не сталкивался с настолько упрямой техникой, но промолчал. Верно: когда он в «Баялиге» жил, планшетами не пользовался, а на стационарном экране такая фишка даже казалась ему прикольной. Как и его пассиям – те постоянно хвастались, какие крутые наборы рожиц им прислали утром, как смешно гадать, что они означают, и как удобно, что на любое сообщение техника отвечает сама, даже думать не надо. В конторе же Лёшке сразу выдали фирменный планшет с конторской эмблемой – буквой «П» в разорванном круге, тем самым символом прасовцев.

– Простите, я бы так не сорвался, но эта скотина набирается такой гадости, что из памяти еле вычистишь. Ну что в сети самое популярное? Всякие сленговые словечки, мат и… – Он на секунду запнулся, потом решил, что при мальчишках такие подробности можно сказать, и продолжил: – И термины из интим-магазинов. Писал по дороге деловое письмо, так эта скотина выдала такое, что я в свои пятьдесят впервые увидел. Я вообще не понял, что к чему, полез значения слов искать, а это… названия секс-игрушек из разряда садо-мазо!

Первой, как ни странно, рассмеялась тётя Аня, правда, чуть покраснев при этом. Потом, представив, какие могли быть слова, расхохотался Лёшка, а уж потом смехом заразило всех – и за их столом, и за соседними.

– А гво́здика… золотого… там не было? – задыхаясь от хохота, спросил Родионыч, заставив Мишку сначала покраснеть, а потом побледнеть от воспоминания о недавней своей шуточке.

– Так представьте, что бы было, отправь я такое письмо? – смеялся и одновременно жаловался Стэн. – А если пишешь на бегу… Так каждый раз извиняться приходится. Да и не мне одному. Я тоже получаю очень ор-ригинальные письма.

– Вот вам и пример бунта искусственного интеллекта, – обернулся к нему смеющийся Мишель. – И того, что нельзя перекладывать работу на других, надо своей головой думать.

– Так я же и думаю своей головой! – возмутился Стэн.

– Я не о вас, – извиняясь, улыбнулся Мишель. – Я говорю в общем о проблеме.

– Простите, что вынужден прервать вас, – подошёл к компании У Ван. – Но пора работать.

– Вы правы!

Все начали вставать, и тут Мишель, перекрывая шум двигаемых стульев, объявил на всю столовую:

– Прошу вас, одну минутку. Мне пришла в голову одна мысль. У нас впереди очень тяжёлые дни. Предлагаю считать столовую свободным от серьёзных разговоров местом. Это позволит нам всем восстанавливать душевное равновесие. Если вы согласны?

Согласились все.

>*<

Когда эксперты собрались на послеобеденное заседание, представитель Индонезии, очень расстроенный и даже потрясённый, подошёл к мальчишкам, теперь уже ехавшим в своих креслах – устали после физкультуры.

– Прошу простить меня. Я не знал всех подробностей и… не осознавал, насколько мои слова бесчеловечны.

Шери молча кивнул, принимая извинения, и проехал к своему месту, где его уже ждал Родионыч, чтобы помочь пересесть в более высокое офисное кресло.

– Продолжаем обсуждение. – У Ван включил экран. – Вы, господин Накамура, хотели что-то сказать перед тем, как был объявлен перерыв, но не успели. Прошу вас.

– Благодарю. – Высокий сухощавый японец, встав, учтиво поклонился, сел и заговорил, вызвав невольные смешки своим японским произношением, словно зеркально передразнивавшим речь У Вана.

– Кроме перечисленных проблем, возможных при создании големов, следует упомянуть ещё одну, характерную для уважаемого господина Лефорта и, насколько мне известно, для других умственно полноценных големов, созданных биологическими взрослыми. Все они сталкиваются с ярко выраженными кризисами взросления, через которые проходит каждый человек. У нас между этими кризисами проходят годы, а сами они занимают продолжительное время. У големов они идут один за другим практически без перерыва, окружающие не успевают на них реагировать, поэтому психика голема формируется не совсем так, как у других людей. Прошу уважаемого господина Лефорта простить, если эти слова задели его.

– Вы правы. – Лёшка спокойно кивнул. – Я об этом сообщал психологам, да и записи отца о моём детстве очень подробны и доступны для учёных.

Японец слегка наклонил голову, благодаря Лёшку, и продолжил:

– Это первое, что я хотел отметить. Второй вопрос касается создания големов-детей. Я слышал в перерыве высказывания коллег и заранее прошу у всех прощения за то, что вынужден противоречить их мнению.

– Давайте короче! – не выдержал азиатской учтивости представитель США.

– Да, простите. Создание детей-големов тем более не имеет смысла. Сейчас медицина позволяет при бесплодии женщины вырастить эмбрион в искусственной матке. Такие процедуры намного дешевле технологий центра и давно не являются редкостью.

– И занимают намного больше времени! К тому же ребёнок рождается беспомощным нечто, а синтезировать можно уже одно-двухлетних. Психологических проблем немного, а возни с младенцем и того меньше, – перебил его уже англичанин. – При первоначальных больших затратах на создание голема в разы уменьшаются последующие траты на медицину: он идеально здоров и, если создавать подростков и взрослых, имеет не семьдесят, а сто лет активной взрослой жизни.

– Вы позволите? – вмешалась женщина-генетик из Аргентины и заговорила с раскатистым испанским акцентом:

– Мы с коллегами изучаем этот вопрос. Результаты ещё не опубликованы, но абсолютно достоверны. Продолжительность жизни голема не превысит восьмидесяти лет, без разницы, созданы ли они детьми или взрослыми. Даже младенцы-големы, выращенные из клеточного материала новорожденных, имеют это ограничение. Это особенность метода клонирования и печати, она не корректируется ничем. Мне очень жаль…

– Отсутствие детства, сломанная психика, короткая жизнь… Кого они создавали?! – вырвалось у француза.

– Рабочий инструмент с экономически обоснованной долей брака, хорошими техническими показателями и удобным гарантийным сроком, – впервые за всё время заговорил Родионыч. – И вы все это знаете! Говорящий, а то и молчащий – как им удобнее – инструмент!

– Переходим к следующему пункту, – нарушил повисшее молчание У Ван. – Эти вопросы мы уже частично затронули, но необходимо обсудить их более подробно. В обществе, как среди обывателей, так и среди некоторых учёных растёт убеждённость, что технологии центра позволят дать людям физическое бессмертие путём переноса сознания в компьютер или, что людям больше нравится, в новое тело. Возможно ли это, и принесёт ли подобная методика пользу человечеству?

– Опять трансгуманисты от природы сбежать стараются? – неприятно скривился Стэн.

– Нет, это убеждение характерно для многих, и некоторые представители элиты уже обращаются к специалистам, изучающим технологиями центра, с просьбой сделать им новые тела. В дело идут шантаж и угрозы, двух человек пытались похитить. Необходим однозначный, опирающийся исключительно на науку ответ.

– Создать копию личности нельзя! – жёстко отрезала крупная и уже немолодая женщина-психиатр из Никарагуа и тут же объяснила спокойным глубоким голосом с более мягким, чем у аргентинки, акцентом: – Это просто невозможно! Мы до сих пор не знаем, что такое личность!

– Но ведь вы, как психиатр, постоянно оперируете эти понятием! – поразился Штейнер. – Как можно работать с тем, что неизвестно? Любой человек знает, что такое личность и сознание!

– А я вот этого не знаю. – Психиатр откинулась в кресле, скрестив на груди руки. – Просветите меня.

– Сознание во многом сходно с обычным компьютером: есть память, есть мозг-«процессор», есть «устройства ввода-вывода», то есть органы чувств…

– Вы говорите о «железе», а где находится сознание? – переспросила психиатр. – Память? «Процессор»? А, может, мышцы или на самом деле сердце? Или, может быть, печень, как считали древние, или вообще желудок?

– Вы издеваетесь? Причём тут желудок?!

– Притом, что есть взаимосвязь между бактериями в кишечнике и работой мозга. Вопрос, чем мы думаем, не так прост. Поэтому повторю: что такое сознание? Как оно меняется с течением времени? Как связано с памятью? И как мозг связан с личностью? К примеру, в случае её раздвоения, как говорят обыватели?

– Прекратите дискуссию! – повысил голос У Ван. – Мы не на конкурсе научного остроумия! Дайте чёткое объяснение, почему нельзя скопировать личность – в компьютер или в другой мозг, без разницы.

– Потому что мы можем, и то не всегда, определить, что у существа есть сознание, но у нас нет достоверных критериев, той грани, до которой сознания ещё нет, а после – уже есть. И вообще нет определения сознания в приложении к иному существу. Есть довольно грубые механизмы, позволяющие выявить наличие этого сознания, и всё! Мы знаем огромное число примеров пластичности мозга. Анри уже говорил: даже запись общих сведений о навыках срабатывает далеко не всегда. Вы все слышали, как записывают базовые знания в мозг голема. По сути это не запись, а ускоренная выработка условного рефлекса: долгое повторение, доведённое до автоматизма действие. У големов это сведено к повторению сигналов между нейронами – выброшен промежуточный этап движения или проговаривания. Разумеется, некоторые характерные черты «донора» могут сохраниться и у «реципиента», но только если подкрепляются потом собственным опытом, а чаще всего – физиологией. Простите, Алексей, я вынуждена вспомнить ваши слова о физическом влечении. Оно было сильнее именно из-за влияния рефлекторной памяти «доноров». Подозреваю, опыты часто проводились в присутствии молодых лаборанток, и «доноры» неосознанно реагировали на них. А запись личности невозможна!

Психиатр оглядела коллег и несколько иным тоном продолжила:

– Есть и ещё одна причина, влияющая уже не на отдельного человека, а на всё общество. Падре Марко, вынуждена выбрать вас как пример. Сколько вам лет?

– Семьдесят восемь.

– Скажите, как вы объективно оцениваете свои психические способности? И насколько ярко по отношению к сорокалетнему возрасту воспринимаете мир?

– Даже если исключить вполне понятную физическую заторможенность, я стал более консервативен, намного менее любопытен, получаю меньше удовольствия от жизни. Не в физическом смысле – с возрастом, наоборот, начинаешь больше ценить маленькие радости. Но я уже очень многое пережил, события повторяются, да и новое теперь часто не радует, а несколько пугает – оно заставляет менять привычки, а этого не хочется.

– Благодарю вас. Вот вторая серьёзная причина, из-за которой физическое бессмертие, даже будь оно возможно, опасно для человечества. Это усталость от жизни и в то же время нежелание каких-либо изменений. Это не функциональные возрастные изменения мозга, а психологическая особенность, присущая каждому человеку. Обычно она проявляется в пожилом возрасте: у некоторых счастливчиков после ста лет, но чаще всего в период между шестьюдесятью и восемьюдесятью годами. У других, и таких очень много среди тех, кто не любит нагружать свой разум, живёт «как проще», такая психологическая усталость может возникнуть и в сорок, а то и в двадцать лет. Они не любят новое, но постоянно ищут более сильные варианты привычных эмоций.

– Проклятие Агасфера,13 – негромко сказал падре Марко. – Если будет бессмертие тела, имею в виду.

– Да. Чем больше в обществе таких людей, тем медленнее оно развивается, потом перестаёт воспринимать новое и через некоторое время погибает. Раньше на смену приходили более молодые и активные народы, но при современной глобальности культуры это будет конец человечества. По крайней мере, интеллектуальный и социальный.

– Благодарю за такое подробное объяснение, – вежливо качнул головой У Ван. – Простите, коллеги, я вижу, многие хотят высказаться? Прошу вас, по очереди.

Высказаться хотели не все, но те, кто говорил, были очень эмоциональны и пытались доказать неправоту никарагуанки. Особенно возмущался американец, который, как все поняли, был умеренным сторонником трансгуманистов. Но все доводы опирались на эмоции, а психиатр в подтверждение своих слов вывела на экраны результаты исследований, так что дискуссия вскоре прекратилась.

– Позволите продолжить? – У Ван высветил новый пункт обсуждения. – Кроме личного бессмертия люди, в основном представители элиты, надеются на создание клонов-наследников, которые переймут от отцов основные навыки и традиции руководства финансовыми империями и политическими партиями. Эти люди считают, что, воспитав свою точную копию, смогут передать ей свои способности, улучшенные новыми знаниями, а перед смертью и всё своё материальное и политическое состояние.

– Невозможно, – громко ответил Лёшка. – Человек, может, и переймёт какие-то навыки, но мир-то будет воспринимать по-своему.

– Плюс ко всему для таких папочек будет ещё один неприятный сюрприз, – насмешливо заметил англичанин, уже просчитав все возможности такого копирования. – Если наследничек переймёт от родителя его деловую хватку, то папочке придётся очень хорошо подумать о своей безопасности. Ребёночек-то наверняка не захочет ждать, когда предок отойдёт в мир иной естественным путём, а потом делиться наследством с набежавшими родственничками.

Все рассмеялись, и установившаяся было напряжённость и недовольство друг другом исчезли.

– Благодарю за столь ценное замечание. – У Ван, всё ещё улыбаясь, поменял изображение на экране. – Следующая группа вопросов касается влияния создания големов на экономическое положение женщин, демографию и выживаемость человечества как вида.

Все, уже имея представление о проблемах создания големов, довольно быстро пришли к единому мнению, лучше всего обобщённому господином Ротманом, антропологом из Израиля, говорившем по-русски даже более чисто, чем Лёшка, которого в детстве по распоряжению хозяев центра и дикции учили.

– Люди забывают о важных вещах. Конечно, вынашивание и рождение ребёнка несколько ограничивают возможности женщины, но далеко не кардинально. Женщина отнюдь не лежит пластом – она так же общается и работает. А воспитание ребёнка – это тем более серьёзная работа, к сожалению, совершенно не ценимая современным обществом. Потому что женщина одна выполняет обязанности многих специалистов – от врача до педагога. Она одновременно экономит обществу огромные суммы, которые иначе тратились бы на десятки специалистов, и защищает общество от угрозы социального вырождения, передавая детям социальные и этические нормы, навыки общения. Экономически естественное рождение в сотни, если не тысячи раз выгоднее. К тому же оно не ограничивает выживаемость нашего вида, а, наоборот, увеличивает его на порядки по сравнению с технологичным способом. При искусственном создании людей человечество окажется зависимым от технологий. Биологическая жизнь миллиарды лет развивается сама! Мы полностью автономны, и всего несколько человек, случись что, возродят человечество естественным образом, как было уже не раз. А с подобными технологиями при серьёзной аварии мы попросту вымрем!

У Ван поблагодарил коллегу и взглянул на часы:

– Полагаю, на сегодня обсуждение можно считать законченным. Предлагаю завтра начать работу в час дня. Прошу вас обдумать следующую группу вопросов, это ускорит обмен мнениями.

– Нет, как это называется! – негромко возмущался так и не согласившийся с мнением большинства американец. – Словно здесь не обсуждение преступлений центра, а суд над трансгуманистами! Все эти проблемы можно решить с помощью развития науки, а не превозносить эволюцию! Человечество тысячелетиями мечтает о бессмертии, а здесь его боятся больше, чем смерти!

– А почему вы боитесь смерти? – спросил Шери, глядя на американца снизу вверх из своего небольшого кресла. – Если бы её не было, не появлялось бы новое. Вы же постоянно требуете новых вещей; каждый месяц новая мода, новые мобили, новая музыка. Если люди будут одни и те же, не будет ничего этого.

– Вы, Шери, ещё очень молоды и не успели узнать, что такое смерть. – Американец с едва уловимой снисходительностью улыбнулся мальчику.

Шери подъехал к открытому окну, за которым виднелась освещённая предвечерним солнцем лужайка, заросшая одуванчиками – и белыми созревшими, и не успевшими закрыться золотыми. На дорожке, досадливо глядя на весёлых «беспризорников», стоял садовник, оценивая масштабы предстоящей корчёвки и понимая бесполезность этого дела – всё равно ведь вылезут, не здесь, так в другом месте.

Шери кивнул на цветы:

– Красивые, правда? Нас было пятнадцать человек. Мы все умерли, кто раньше, кто позже. Мы трое тоже умерли, только не до конца. Мы видели смерть, знаем её, она всегда рядом с нами. Но мы её не боимся. На самом деле люди боятся боли и унижений – это действительно страшно. Но если они работают в полную силу, если не делают плохого другим, они не боятся смерти. Её боятся те, кто живёт для себя, кто не оставил ничего хорошего для людей, кто привык только брать, а не отдавать. Мы работали, мы сделали много открытий, и я очень хочу, чтобы эти открытия принесли людям пользу. Иначе мои братья умрут по-настоящему, от них не останется ничего. Страшна не смерть, а ненужность, бессмысленность жизни.

Он осторожно повёл в воздухе ладошкой и показал американцу лёгкий «парашютик»:

– Мы – одуванчики. Мы растём всюду, как нас ни корчуй. Мы умираем, но мы живём, как вот это семечко. После нас останутся дела. А вон там, – он кивнул в сторону красивой клумбы с тюльпанами, – там дорогие цветы. Их выращивают в оранжереях, разводят клонированием, выводят новые сорта. Такие цветы, как я слышал, могут не вянуть месяцами. Но если их ежедневно не поливать, не удобрять, не защищать от всего, не обрабатывать замедляющими увядание химикатами, они умрут за день. Они красивы, но они – живые мертвецы, не дающие миру ничего, даже семян. Одуванчик живой, а они – нет! Так что же такое смерть? Вы простите, меня брат зовёт.

Он поехал к ожидающему его в дверях столовой Мишке, и вскоре до остолбенелого американца донеслись обрывки весёлого обсуждения увиденного в книге дергунчика14 – Шери хотел сделать такого же. Американец проводил взглядом выпущенное мальчишкой семечко, легко уплывавшее в сторону клумбы и обещавшее садовникам дополнительную работу месяца этак через два. Мужчина вздохнул, пытаясь понять, с кем он сейчас говорил. Знал он только одно: теперь яркий и вроде бы надоедливый цветок всегда будет напоминать ему о том, что бессмертие совсем не то же самое, что отсутствие смерти.

>*<

За ужином люди были неразговорчивы и сосредоточены на своих мыслях.

– О чём задумалась? – не выдержал Виктор, глядя на молчаливую и, казалось, даже рассерженную тётю Аню.

– О еде. – Она подцепила вилкой кусочек угря. – Никогда такой рыбы не ела.

Она немного помолчала, наслаждаясь на самом деле великолепным ужином, потом вздохнула:

– И о воспитании думаю. Что для големов нужно очень много специалистов…

– Мы же договорились, – с укором обернулась к ней Катя.

– Я не о сегодняшнем дне… – Тётя Аня улыбнулась чешке. – Вспомнила одну историю.

– Расскажите, – попросила Катя, стараясь разрядить установившуюся в столовой тяжёлую атмосферу.

– Хорошо. Знаете, у нас в садике разные дети… И родители разные. Иногда устраивают такое, что хоть стой, хоть падай.

– Скандалят? – заинтересовался Родионыч, вспомнив, как сам забирал детей из садика.

– Ну и это бывает, да, – улыбнулась тётя Аня, – но это обычно. А вот иногда…

Она съела ещё кусочек рыбы и стала рассказывать.

– Мы в Сибири живём. У нас морозы зимой, настоящие. Обычно под минус двадцать, но и минус сорок не редкость. И темнеет зимой рано. Детей приводят – ещё темно, забирают – уже темно. А некоторые родители ещё и опаздывают, и мы сидим с детьми, ждём, а дома свои уже нас ждут. Мишка помнит.

– Угу, – подтвердил он, не отвлекаясь от вкусного салата из свежей зелени. – Ты о той педагогине?

– О ней. Я с ней столкнулась сначала на курсах повышения квалификации. Она у нас педагогику вела, требовала всё знать наизусть. И всё по книгам. Считалась хорошим преподавателем, кандидатскую писала. И нас тогда до десяти вечера не отпускала, всё обижалась, что мы её науку плохо знаем. А у нас дома семьи, и с утра на работу.

Тётя Аня вздохнула.

– А потом она привела к нам сына. В мою группу. Мальчику четыре было, он весь уже такой заученный. Долго привыкал, что можно баловаться и не выполнять каждую просьбу взрослых. Потом ожил, нормальным ребёнком стал. Да и вечные опоздания мамы помогли – она зарабатывалась так, что на ребёнка времени не оставалось. А мне вроде как доверяла – я ведь у неё училась. Мы с мальчиком тогда много секретничали от неё. Он шебутной оказался, любопытный. То железку на морозе лизнёт, а я ему язык тёплой водой отогреваю, то снегу в комбинезон наберёт больше, чем Анри в тот раз.

Мальчишки рассмеялись, вспомнив, как по зиме сделали из Анри «снеговика» и как потом Курьяныч с Мишкой еле смогли снять с мальчишки стоявший колом комбинезон.

– В тот вечер она опять опоздала. Мы сидели, рисовали ей подарок на Восьмое марта. Она прибегает, на рисунок ноль внимания, всё быстро-быстро. Одела сына и бегом на улицу. Я пока группу закрыла, ключи охране отдала, сама до остановки троллейбуса дошла – у нас там трамваев не было: пути по зиме долго чистить. Подхожу, а они ещё не уехали, тоже троллейбуса ждут. И слышу, что мальчик всё жалуется, что у него ножки мёрзнут. Как глянула – а он в одних носках! Хорошо – в толстых, шерстяных.

Катя, услышав это, ахнула:

– Неужели мать этого не видела?! Она же сама педагог, не игроманка безработная!

– Не видела, – подтвердила тётя Аня. – Она всё это время по сети объясняла кому-то значение педагогики в образовательном процессе и жаловалась, что на зачёте люди плохо отвечали. Она так со своей педагогикой заработалась, что забыла мальчика обуть. Хорошо, как раз троллейбус подошёл, они сели. А от остановки им близко было.

– И как ребёнок? – встревожилась Катя.

– Ничего, здоров остался. А она его вскоре в другой садик перевела, где только на выходные детей забирают. Я потом с ней на однодневном семинаре столкнулась, она о значении педагогики говорила. И рассказывала, как сына обуть забыла. Гордилась, что настоящий профессионал, даже о собственных детях забывает, о всеобщей пользе думает.

Все молчали, осмысливая услышанное.

– Ну ты и нашла, что вспомнить, – проворчал Виктор. – Развлекла людей…

– Простите… – вздохнула тётя Аня.

– Давай уж лучше я, – усмехнулся он, успокаивающе обнимая расстроенную жену. – И тоже о детях. Миш, помнишь, как мы с твоим приятелем на рыбалку ездили?

– За полгода до переезда? Помню, – рассмеялся Мишка. – Нам тогда по десять было.

– Я думал, меньше, – удивился Виктор.

– А как? Что было? – оживились мальчишки, для которых «поехать на рыбалку» пока было сродни «слетать к звёздам».

– Мы тогда в Эмторе жили, на Оби. И решили прогуляться за город. Есть у нас такое место, его уже сто лет дачами Па́лия называют. А за ними как раз протока и рыбалка хорошая.

Виктор говорил с той особой интонацией, с которой вспоминают одновременно приятные и жуткие моменты.

– У меня тогда был списанный военный внедорожник, как раз для рыбалки покупал. И вот взял Мишку и его приятеля… Димка его звали, да? Взял их, и поехали. Там одна дорога по лугу идёт, хорошая. А меня чёрт дёрнул по колее вдоль берега поехать. Слева тальники́ высокие, справа обрыв в Обь, впереди промоина на промоине – ручей небольшой. Ни назад сдать, ни остановиться. Еду и думаю: «Только бы проскочить». Мишка рядом сидит, бледный, в панель вцепился, глаза горят. Приятель его на заднем сиденье, затих, словно мышонок. Как проскочили промоину, не знаю. Остановился на нормальной дороге, у самого руки трясутся. И тут Димка этот с заднего сидения: «Дядь Вить, а я не описался!»

Вокруг раздался немного нервный смех – вроде бы и смешная история, и в то же время каждый представил, что могло бы быть…

– И мне ничего не сказали? – побледнела тётя Аня! – Почти тридцать лет молчите! А если бы…

– Потому и молчали, что иначе бы ты нас на месте прибила, – усмехнулся Виктор.

– Смелый мальчик, да, – улыбнулся Стэн. – И пока ехали, терпел, и потом не побоялся сказать.

– Ну как смелый… Потом он с нами не ездил.

– А куда вы ещё ездили? Расскажи, – попросил Митя.

– Много куда. Но больше на лодке. У нас хорошая моторка была. Вот и всё лето на реке – рыбалка, ягоды, грибы. Потом переехали, а там уже не до поездок стало – работы много, да и у Мишки учёба. Зато он настоящих друзей нашёл…

Виктор осёкся, вспомнив о Жаклин. Мишка, отгоняя тоску и боль, наигранно улыбнулся:

– А помнишь, как мы на волне катались?

– Нашёл что вспомнить! – поёжилась тётя Аня. – До сих пор страшно, как подумаю.

– Весело! – совсем по-мальчишечьи бесстрашно улыбнулся Мишка и, поймав вопросительные взгляды ребят, стал рассказывать:

– Это в то же лето было, мы за смородиной поехали. Обь широкая, в несколько километров, а нам вверх по течению ещё на сотню кэмэ подняться надо. День прохладный, пасмурный, ветер, да и дождь срывается. Зато волна хорошая. Особенно когда мимо какой катер пройдёт, на подводных крыльях. Вот тогда волна! Лодку если прямо поперёк волны направить – как на трамплине вверх взлетаешь!

– А если не рассчитать, то волна в скулу, и через всю лодку, – тоже с удовольствием, но и с пониманием пережитой опасности дополнил Виктор. – Этот вот лодкой правит, я рядом страхую и скорость держу, чтобы мотор не заглох, мама сзади, с вёдрами в обнимку. Как волной накрыло! Думали – всё. Хорошо, мотор вытянул. Я на Мишку смотрю, а у него рот от восторга открыт – хоть щуку зубами лови.

– Щуку потом я поймала, – рассмеялась тётя Аня. – А ты всё не верил, что получится. Она если свежая да жареная – вкусная невероятно! Не как этот угорь, это совсем другое. Мишель, спасибо вашим поварам за ужин! И особенно за угря.

Мишель кивнул, показывая, что передаст благодарность, а сам с удивлением смотрел на совершенно домашнюю с виду женщину, которая, оказывается, пережила столько приключений. В её глазах, как и в глазах её мужа и сына, сейчас отражалась река, и казалось, все трое чувствуют прохладный запах речной воды и терпкий аромат сибирских лесов.

>*<

После ужина несколько экспертов, кооптировав к себе Мишку и, по его совету, Шери, засели в научной библиотеке, да так, что встревоженным Лене и тёте Ане только в одиннадцатом часу удалось вытащить оттуда мальчишку, напомнив, что ему нет ещё и девяти лет, а время уже не детское. Мишка спохватился и выставил расстроенного Шери, что-то тихо ему пообещав. Что – стало понятно утром, когда пришедший разбудить ребят Виктор не нашёл Шери в комнате.

– А за ним Мишка ещё в шесть утра-а… зашёл, – зевнув, пояснил Анри. – Они там что-то серьёзное обсуждают, говорят, после обеда узнаем.

– А на физкультуру он плевать хотел?! – возмутилась подошедшая Лена.

– Не-а, – зевнул уже Митя. – Они сначала в спортзал собирались, а потом работать. Шери не дурак, чтобы о зарядке забывать, но там на самом деле что-то важное. Лен, ты иди, нам одеться надо.

Лена улыбнулась и вышла из комнаты. Прошли те времена, когда она купала и переодевала беспомощных мальчишек; теперь ребята стали самостоятельными и начали неуклюже стесняться её, и это было просто великолепно. А вот поведение Шери и тем более всегда ответственного Мишки – возмутительно!

За завтраком они оба так и не появились, как и ещё с десяток человек, включая Стэна – им еду отнесли в библиотеку. Вскоре добровольные затворники связались с У Ваном и попросили перенести заседание на час позже, обещая, что эта задержка окупится экономией нескольких часов обсуждения. Китаец согласился. Остальные за это время как раз успеют обдумать свои выводы, подготовиться к заседанию.

В полдень из библиотеки выставили бледного и недовольного Шери, и такой же бледный Мишка, вызвав Лёшку, попросил позаниматься с мальчишкой в спортзале: «Он сегодня работал за троих, пусть теперь даст мозгам отдых, а телу работу». Шери недовольно взглянул на названых братьев, но в спортзал поехал сам, и гонял себя до обеда, коротко бросив: «Скоро всё узнаете, дайте сделать зарядку!» Он даже на вопросы Анри и Мити отвечать отказался, что было уже совсем необычно для окружающих – все привыкли считать мальчишек чем-то неделимым.

Наконец началось новое заседание. У Ван предоставил слово невысокому корейцу, специалисту по робототехнике. Тот, извиняясь, поклонился:

– Прошу простить нас за задержку, но мы надеемся, что она будет оправдана вами. Вчера мы говорили о возможных последствиях создания големов-людей, не имеющих серьёзных изменений в строении тела. Однако и учёные научного центра, и многие люди, в том числе политики и даже священнослужители, задумываются о создании киборгов.

– Это противно воле Господа! – перебил его отец Иоасаф – иеромонах, представлявший Антиохийский Патриархат и вообще все ортодоксальные ветви христианства.

– Мы пока не затрагиваем моральные и религиозные вопросы, только практическую сторону! – резко напомнил У Ван. – Продолжайте, прошу вас.

– Вопрос киборгизации в практическом приложении пока касается в основном медицинского протезирования. Но если говорить об общественном мнении, то кроме основного взгляда на проблему можно выделить две точки зрения. Первая – субъективное желание отличаться от других людей, стать уникальными благодаря внешнему воздействию. Это характерно в основном для части молодёжи, увлекающейся околонаучной фантастикой и воспринимающей киборгизацию как смену причёски или приобретение модной техники. Для нас сейчас эта причина не основная: кардинально изменить существующего человека невозможно, а что доступно – или жёстко ограниченное законами медицинское протезирование, или безобидное баловство вроде имплантов для расширения видимого спектра оттенков, не приносящее практической пользы.

Кореец усмехнулся, да и многие присутствующие еле подавили улыбки, вспомнив недавнюю моду на вживление таких камер-рожек, позволявших видеть мир с захватом ультрафиолетовых и инфракрасных длин волн. Пользы это на самом деле никому не принесло, потому что полноценного охвата спектра такие импланты дать не могли, а вот несколько громких скандалов с разглядыванием тел под одеждой вызвали. Особенно забавно было то, что тогда подали в суд именно подглядыватели: оказалось, что вживлённые датчики не видели тепло через одежду, или, если они были более мощными, реальное изображение совсем не соответствовало ожиданиям. Никакого эстетического или эротического удовольствия.

– Вторая, практическая причина потенциальной киборгизации напрямую касается нашего обсуждения, – продолжил кореец, подождав, пока затихнут лёгкие смешки. – Это работа в опасных местах и освоение других планет. Люди с охотой говорят о таких перспективах, но чаще всего делегируют обязанности абстрактным «добровольцам». При этом прослеживается двойственность: с одной стороны, люди уверены, что киборг должен быть счастлив, потому что он сильнее и быстрее обычного человека; с другой – за редчайшим исключением сами ни за что не согласятся на такое «счастье» и на работу в тяжёлых условиях. И тут возникает идея использовать големов-киборгов, поскольку их можно создавать уже видоизменёнными. О технических особенностях речь пойдёт позже, сначала стоит объяснить, как современные вынужденные киборги – люди с медицинскими протезами – воспринимают своё положение. Прошу вас, коллега.

– Благодарю. – Один из участников, вроде бы европеоид, но из какой страны, никто не понял, потому что явного акцента у него не было, только чувствовалось, что русский для него не родной язык, продолжил начатое корейцем объяснение:

– Я врач-трансплантолог и протезист, стаж тридцать лет. Всё это время я изучаю причины выбора пациентами того или иного способа лечения. Большинство пациентов, выбирая между протезами или достаточно продолжительным и болезненным способом трансплантации новых конечностей, предпочитают второй вариант. Все они объясняют свой выбор одинаково: «Я не хочу быть искусственным». Если люди вынуждены использовать протез – создать живой орган удаётся далеко не всегда, – они обычно намного дольше привыкают к новым условиям, считают себя «не совсем настоящими», чаще испытывают субъективные трудности в общении, даже когда протез незаметен. Очень небольшая часть пациентов при имеющемся выборе предпочитает протезы. Конечно здесь, как и всюду, есть исключения, но общая закономерность такова. Также ко мне периодически обращаются здоровые люди, обычно молодые, с просьбой заменить их конечности или органы чувств на протезы. Как правило, обязательная в таких случаях психологическая проверка выявляет у них чувство неполноценности, неудовлетворённость не своим телом, а положением в обществе, желание компенсировать реальное или мнимое отсутствие талантов внешней необычностью. Некоторые из таких людей бывают даже опасны для общества, поскольку считают, что такое изменение тела даёт им право распоряжаться жизнью других людей. У меня были случаи, когда после протезирования по медицинским показаниям вполне законопослушные до этого люди становились преступниками, считая, что более сильные руки или быстрые ноги дают им право нарушать закон.

Перенося эти психологические особенности на вновь создаваемых големов-киборгов, можно с большой вероятностью предполагать, что значительная их часть станет воспринимать себя «хуже» обычных людей и посчитает, что именно поэтому их посылают на тяжёлую и опасную работу с глаз долой. Меньшая часть станет противопоставлять себя людям, и могут возникнуть проблемы, которые мы пока знаем только по фантастическим романам о восстании роботов.

Трансплантолог усмехнулся, услышав шёпот Мишки о восстании против богов, но промолчал, а представители религий сделали вид, что ничего не заметили.

– Благодарю вас, коллега. – Кореец кивнул трансплантологу и продолжил:

– Изменение тела связано и с физическими сложностями. Опрошенные люди перечисляют важнейшие, по их мнению, изменения: упрочнённый скелет, соединительную ткань и мышцы, расширение доступного диапазона световых и звуковых волн, иногда – запахов.

– Изменение скелета возможно только для голема-взрослого, – заметил представитель Франции.

– Верно. Но на первый взгляд оно оправдано, потому что более прочный скелет расширяет возможности человека.

– А на второй? – с любопытством спросил Анри, незаметно для остальных пихая локтем пощекотавшего его Шери: несмотря на серьёзное обсуждение, мальчишки успевали баловаться и подначивать друг друга.

– Всё не так просто. – Отвечал уже не кореец, а какой-то мулат с заметным французским акцентом. – Моя научная группа много лет работает над этим вопросом. Основной плюс искусственного скелета – на него не влияют условия невесомости, нет вымывания кальция из костей. Но он полностью перечёркивается, если человек получает серьёзную травму. Живая кость при фиксации и достаточном питании залечивается сама. В последние десятилетия мы научились ускорять восстановление костей, как и предотвращать декальцинацию, иначе бы освоение Луны и Марса было невозможно. Металлизированный фрагмент скелета при повреждении всегда требует серьёзного хирургического вмешательства для ремонта или замены. Силиконовая «кость» может восстанавливаться сама – такие материалы созданы, – но в ограниченных пределах, при долгой фиксации и, в идеале, введении в место повреждения ремонтного состава. В условиях космоса это довольно сложно, а время, затраченное на лечение, сравнимо с обычным заживлением и не даёт серьёзного преимущества. Не говорю уже о том, что всё это требует довольно серьёзного хирургического вмешательства и долгого периода реабилитации, да и вопросы отторжения имплантов полностью не решены.

– Но искусственный скелет выдерживает намного бо́льшие нагрузки… – начал кто-то.

– Их не выдерживают внутренние органы, – усмехнулся мулат. – Так же, как соединительная ткань и кожа, причём в этом случае есть и ещё одна опасность: более прочные синтетические ткани в сочетании с обычными будут повреждать их при физической нагрузке. Поэтому синтетические импланты всегда делают, учитывая прочность окружающих их живых тканей

– Не наливай молодого вина в старые меха, – грустно улыбнулся падре Марко.

– Верно, – подтвердила какая-то женщина. – Только здесь аналогия скорее с шитьём батиста синтетической леской – нить порвёт ткань. Вы позволите мне продолжить, коллега? Спасибо. Я изучала вопрос улучшения органов чувств у людей. Технически это возможно. И на первый взгляд кажется, что более тонкий слух, а то и эхолокация, как у летучих мышей, и сумеречное зрение человеку выгодны. Но любое приобретение требует платы. Тонкий слух развит у ночных животных, охотящихся в почти полной тишине, и у травоядных, постоянно ожидающих нападения. В условиях цивилизации, тем более в закрытых колониях в космосе, он не нужен, а то и приведёт к проблемам. Люди с тонким слухом и сейчас страдают от городского шума, плохо себя чувствуют в многоквартирных домах, у них снижается работоспособность. Человек в процессе эволюции предпочёл избыточно тонкому слуху умение понимать членораздельную речь. В последние года три, если вы заметили, идёт программа уменьшения уровня шума, и у людей слух сам по себе становится лучше. Сумеречное зрение, возможно, будет выгодно при освоении других планет, но не сейчас. В случае биологического изменения тела оно требует довольно больших относительно черепа глаз, что уменьшает объём мозга, а при имплантировании сенсоров – полного удаления глазных яблок и постоянного технического и медицинского контроля. К тому же сумеречное зрение ограничивает возможности передвижения в середине дня. Выгоды и от тонкого слуха, и от сумеречного или, как мечтают некоторые, от инфракрасного или ультрафиолетового зрения ничтожны. Последние два варианта иногда встречаются у людей и не дают им никаких реальных преимуществ. Наши органы чувств, если брать здорового человека, идеально соответствуют нашим потребностям.

– Можно подвести итог, – перехватив взгляд докладчицы, заговорил кореец. – Частичное изменение тела голема, не влияющее на его внешний вид и основную физиологию, невыгодно, потому что не даст ожидаемого роста работоспособности, но принесёт психологические и медицинские, а то и социальные проблемы.

– Благодарю. – У Ван отметил в списке вопросов рассмотренные пункты и уточнил: – Это не все ваши выводы?

– Не все. Но это уже не моя тематика, и я передаю слово нейрофизиологам и робототехникам. Прошу вас, Марк.

– Спасибо, – заговорил высокий светловолосый мужчина, скорее всего, из Скандинавии. – Как уже сказали, люди рассматривают киборгов в основном в качестве рабочей силы на тяжёлом и опасном производстве и при освоении других планет. Некоторые упоминают использование в качестве полицейских и военных – это в основном желание политиков. Основным плюсом киборгов люди считают силу, скорость, выносливость, прочность тела, возможность воспринимать недоступные человеку звуки, запахи, длины волн. Также многие уверены, что киборги не будут нуждаться в пище, используя в качестве источника энергии солнечный свет или электричество. Очень серьёзным плюсом считаются вычислительные способности, присущие компьютерам. Ну и теоретическое бессмертие или по крайней мере намного более долгая жизнь, чем у обычного человека.

– Вы опять цитируете трансгуманистов? – поинтересовался падре Марко.

– Нет, только основанные на фантастике и обрывочных знаниях научной информации мнения обывателей, – пояснил Стэн. – Я лично анализировал вклад фантастики в эти представления. Так получается, что он скорее антинаучный. Простите, Марк, что перебил вас.

– Вы дополнили мои слова. – Светловолосый учёный переглянулся с писателем.

– Но почему эти представления ненаучны? – удивился Штайнер. – Все эти качества как раз и характерны для потенциального киборга.

– Один вопрос: что такое «киборг»? – Лицо Стэна, когда он спрашивал, на мгновенье исказилось пугающей гримасой.

– «Кибер» – кибернетический, «орг» – организм, – пожал плечами нейролингвист и тут же изменился в лице: – Организм!

– Вы поняли? – Марк вывел на экран яркую схему. – Обычно говорят о двух вариантах киборгизации. Первый – живое тело, контролируемое процессором и программой. Это хорошо в фантастике, но не имеет смысла в реальной жизни: тело очень уязвимо, а людям хочется прочности своего инструмента. О личности здесь речи нет, поэтому назову всё своими именами. Во втором случае это живой мозг в сочетании с искусственным телом. Основным здесь будет именно мозг! Он – самый чувствительный орган человеческого тела. Ему необходимо питание – те самые белки, жиры, углеводы. Ему нужна вода, стабильная температура и определённый уровень кислорода. Для мозга смертельны малейшие встряски, слишком большая сила тяжести…

– Гравитация, – поправил какой-то физик.

– От термина суть не изменится, – поморщился Марк. – И, тут вы полностью со мной согласитесь, мозг должен быть абсолютно защищён от жёсткого излучения. А теперь представьте киборга, созданного для освоения иной планеты и соответствующего перечисленным условиям. Реального киборга, а не героя фантастического романа.

– Такой киборг и на Земле не очень-то выгоден, – усмехнулся чернявый немец. – Пока его создашь и выучишь – потратишь уйму денег, а выход будет не больше, чем у человека в защитном скафандре. Овчинка выделки не стоит.

– Иногда – стоит, – поправил один из экспертов. – В случае, когда киборг – это, условно говоря, обрубок человека с механическими конечностями и выполняет какую-нибудь примитивную работу, ну или воюет. Для этого как раз и планировались големы-«муравьи». Я работал с документами по этому проекту. При условии эксплуатации, к примеру, в шахтах, и при экономии на питании – своеобразный комбикорм вместо обычной еды – такие киборги выгоднее обычных роботов: тела довольно легко заменяются, а механизм может служить дольше «муравья». Но это, как вы сами понимаете, совсем другой вариант, нежели рассматриваемый нами.

– Даже страшно представить, какой… – Никарагуанку передёрнуло. – И вообще вопрос с киборгами при таком рассмотрении выглядит жутким. Замкнутый в железке мозг. Проще тогда обычное дистанционное управление роботами.

– Не совсем так. – Марк обвёл стилосом фрагмент схемы, увеличив её. – В случае с киборгом, точнее, с мозгом в совмещении с механическим телом есть тонкости. В основном это сочетание живых тканей с процессором, блоками памяти, сенсорами, передающими звуки и видео напрямую мозгу.

– Вы о том мозге из центра? – вырвалось одновременно у Лёшки и Родионыча.

– Да. – Мишка побледнел. – Именно об этом случае.

– Такое сочетание живого и неживого частично возможно, хотя не столь всеобъемлюще, как в фантастике, – глубоким певучим голосом заговорил высокий красивый индеец с длинными косами. – Я разрабатывал способы помощи слепоглухонемым. Мы с разрешения пациентов вживляли им ипланты, позволяющие передавать звуковую и зрительную информацию в мозг, а сигналы от мозга – на динамик с синтезатором речи. Мозг пластичен и вполне может обрабатывать нестандартно переданную информацию. Но люди не видят и не слышат в нашем понимании. Они воспринимают мир иначе, он для них становится доступным, но не сходным с тем, что знаем мы. Синтез речи – тоже сложная задача.

– А как они могут понимать речь, если не видят и не слышат? – спросил кто-то.

– Обучение языку тактильных жестов известно ещё с девятнадцатого века15, – объяснил индеец. – Наши пациенты знают этот язык, их мозг оперирует жестами, генерируя необходимые сигналы, которые имплант переводит в речь. По тому же принципу импланты переводят сигналы в движение протеза руки или ноги. Импланты связаны с микрокомпьютером и чувствительны к электромагнитному излучению, что может приводить к сбоям в их работе. Но в общих чертах вопрос с передачей информации в мозг давно решён, к счастью для многих больных. А вот использование имплантов для расширения памяти, ускорения вычислительных процессов – это нам недоступно. Мы можем только стимулировать некоторые участки мозга для выработки навыков, сохранения их у некоторых больных, например с болезнью Альцгеймера. В остальном, как уже сказала многоуважаемая коллега, – он качнул головой в сторону никарагуанки, – мы не можем определить, что такое память и как она связана с личностью. Ещё одна особенность: мозг не может напрямую считывать информацию из электронных блоков памяти, да и скорость обработки информации живым мозгом и компьютером слишком различна. Есть и психологическая проблема, о которой здесь уже говорили: мои пациенты ощущают свою неполноценность по сравнению с остальными людьми и просят разрабатывать не импланты, а способы вернуть им естественные возможности организма.

– Вы позволите? – впервые заговорила Лена. – Год назад я была полупарализована, и когда меня стали лечить, я очень боялась, что придётся всю жизнь пользоваться экзоскелетом или носить в спине имплант. Лучше, пусть и медленно, ходить самой, чем опираться хоть и на высокотехнологичные, но костыли. Они – вынужденная необходимость для некоторых, и на самом деле помогают людям, но не безусловное благо! Никакой имплант не даст того, что даёт ощущение капель воды на живой коже! Это не проблема отдельного человека – это то, обо что споткнётся любой, кто пытается искромсать человека для своих целей! Мозг взбунтуется!

– Благодарю вас, Елена, – вновь взял слово кореец. – Позволите подвести итог? Частичная замена органов искусственными материалами не выгодна. Создание киборгов бессмысленно, поскольку наиболее важная часть – мозг – одинаково уязвим у человека и потенциального киборга. Создание имплантов, расширяющих возможности мозга, упирается в непреодолимые препятствия, связанные с самой структурой мозга и особенностями формирования личности. Таким образом, все эти перспективы – миражи.

– Спасибо вам, – поднялся У Ван. – На этом предлагаю закончить обсуждение. Думаю, вечером всем лучше отдохнуть, а не засиживаться допоздна, как вчера. Пользы от того, что мы заболеем от переутомления, никому не будет.

>*<

То ли люди уже понемногу втянулись в рабочий ритм, то ли подействовала довольно оживлённая беседа за русским столом, но в этот раз в столовой не было той тяжёлой атмосферы, которая так угнетала в первые дни.

– Вы позволите посидеть с вами? – подсел к русскому столу индеец. – Я слышал, вы, Шери, говорили о своих собаках? А вы, Виктор, вчера рассказывали о рыбалке. А на охоту вы ходили? Охотничьи собаки у вас были?

– Раньше охотился, на птицу, – подтвердил Виктор. – А вот собаки не было. Как-то не получалось завести. Когда на десятом этаже живёшь, большую собаку держать – только мучить. А после переезда уже и не охотился. Да и времени на собаку у нас не оставалось, хотя все хотели.

– А теперь держите? Сразу нескольких?

Мальчишки стали наперебой рассказывать, как они спасали щенков от страшного человека из леса, и какие щенки стали большие и умные. Индеец с искренним интересом слушал рассказ, иногда бросая понимающие взгляды на Виктора и Мишку. Потом улыбнулся ребятам:

– Вы очень смелые люди. И надёжные. Вашим собакам повезло, что у них такие друзья.

– А у вас есть собаки? – с любопытством спросил Шери.

– Есть, Фрам. Хороший пёс. Мы с ним часто бываем в лесу и на реке, иногда охотимся.

– Расскажите! – насели на него мальчишки.

– С удовольствием. Я и подошёл к вам похвастаться им. Он у меня уже пожилой, воспитанный. А когда был молодым, много весёлого творил. Воду любит. Ещё щенком был, пошли гулять. Он глупый, хотел по воде пойти – не видел реки до этого. А там глубоко от самого берега. Он полностью под воду ушёл. Я испугался, что утонет – вода в уши попадёт, и всё. А он вынырнул, и на берег ни в какую. С тех пор в каждую лужу лезет, прямо амфибия.

Индеец сдержанно и одновременно очень искренне рассмеялся.

– А потом мы с ним на реку поехали. Ему ещё года не было. Я отвернулся – а Фрама нет. Я и в лесу искал, и вдоль берега несколько километров прошёл – нет нигде. И искать уже времени не осталось – я на полдня с работы отпросился. На следующий день поехал искать. Снова и по лесу ходил, и по реке. Выхожу на поляну, а там рыбаки, уже несколько дней как живут, лосося ловят. Я к ним: «Собаку не видели? Большой, лайка русская, молодой совсем». Они смеются: «Пришёл вчера, рыбу выпрашивал, и сам, как лосось, в реке плавал. И сейчас где-то рядом. А где он?»

Я оглядываюсь – видно, только что здесь был. Смотрю, на краю поляны несколько брёвен, а из-за них глаза сверкают и уши торчат. Спрятался Фрам, а сам ещё глупый, не понимает, что по ушам его любой найдёт. Как я его оттуда выманивал! Рыбаки даже подумали сначала, что я его бил, и потому он убежал. Потом поняли, что к чему, смеяться стали: «Человек собаке служит. Кто тут хозяин?» Лосося дали. Я его на рыбу и выманил.

– Долго его ругали? – встревоженно взглянул на собеседника Митя.

– Нет. За уши оттрепал, и всё. Дурной он был, молодой.

– А ещё что расскажите? – попросил Митя. – Если вам не трудно.

– Собакой хвастаться приятно, – снова сдержанно улыбнулся индеец. – Хитрый он. Смелый, меня защищал, было, и от медведя.

– Настоящего? – У Шери разгорелись глаза.

– Настоящего, но маленького. Подросток к дороге вышел, а Фрам на него кинулся. Я еле успел его за ошейник поймать. Медведь с испугу в лес, а Фрам долго успокоиться не мог.

Индеец посмотрел на восторженные лица мальчишек и немного скептические – Виктора и Родионыча. Смотрел спокойно, не отводя взгляд и показывая, что не врёт, как, бывает, привирают охотники.

– Барибал был? – спросил Виктор.

– Да, барибал.

– Верю. У нас так бурые к людям выходят, подачку просят. Давно запретили и устраивать помойки рядом с рабочими посёлками, и подкармливать медвежат, а всё равно кто-то да и прикормит пестуна, – вздохнул Виктор, неосознанно подстраиваясь под манеру речи собеседника. – Потом для всех беда, если медведь к людям привыкнет. Ваш Фрам хороший пёс.

– Хитрый только, – непонятно усмехнулся индеец. – По зиме я в лесу люблю на лыжах ходить. На ваших, русских, широких. У меня в предках русские были, ещё до того, как вы нам Аляску продали. Я и русский потому учить стал, и собаку русскую завёл. И лыжи ваши охотничьи выписал. Хорошо по снегу ходить. И в лесу зимой хорошо. Целый день ходить можно. Но когда обратно в хижину возвращаешься, тяжело. Лыжи словно свинцовые. Иду, еле ноги передвигаю. И думаю, как там Фрам? Совсем, наверное, устал: то впереди бежал, а теперь за спиной плетётся. Оглядываюсь, а он…

Индеец сделал паузу, подготавливая слушателей, и закончил:

– Он не идёт. Он всеми лапами на лыжи встал и едет. А я и себя, и его везу!

Мальчишки звонко рассмеялись, взрослые просто заулыбались, представив хитрого усталого пса.

– Вы о свинцовых лыжах говорили, – улыбнулся собеседнику Виктор. – А я другое вспомнил. Я только работать на заводе начинал, учеником ещё. Сборочные линии программируемые, да и триды уже появились. Но была и мастерская со старинными ручными станками – на них редкие детали делали, по спецзаказу. Мы там любили работать, если время было. И бригада подобралась весёлая, парни любили подшутить. И вот один из наших коробку пластиковую под свинец покрасил. Несёт, согнулся весь от «тяжести». И на нашу программистку прямиком. Да так с надрывом: «Уйди, уроню сейчас!» Программистка девчонка мелкая, метр с кепкой. Но как увидела, что он свинцовую чушку на неё ронять собрался, так с места на шкаф запрыгнула, двухметровый. Жаль, видеокамер рядом не было. Как мы её потом снимали! Она, оказывается, ещё и высоты боялась.

Рассказ Виктора слушали все. Учёные, политики и священники знали многое. Но вот такие рабочие байки, да и вообще общение с простым инженером было для них редкостью, возможно, даже большей, чем встреча с медведем.

>*<

Когда утром все расселись за столом, У Ван кивнул представителю США, который со вчерашнего дня ожидал разрешения высказаться.

– Вчера мы обсуждали вопросы киборгизации големов, и вы доказывали, что это невозможно. Но есть ещё один путь! – эмоционально заговорил американец. – Почему все вы держитесь за представление, что мозг будет обладать человеческой личностью? Он – уже другое существо, не связанное с телом, никогда его не знавшее. Вы же сами говорили, что мозг пластичен. Значит, он приспособится к иному существованию, поймёт сигналы имплантов. Зато человек, вернее, постчеловек тогда обретёт недоступные до сих пор возможности: замену тела, пользование аватарами, огромную силу и скорость. Да и нормально контролировать технику сможет. Вспомните жалобы господина Капустина на планшет.

В зале раздались смешки – все уже знали об «этой скотине», да и сами часто страдали от чувствительной к внешнему воздействию «умной» техники.

– И окажется катастрофически зависимым от заводов, источников электроэнергии, ремонтных мастерских, да и уязвимым для постороннего влияния! – раздражённо возразила Катя. – Вы можете сказать: сколько в поместье роботов – слуг или охранников?

– Э-э… – Американец замялся. – Я, кажется, ни одного не видел.

– Верно! – хмуро улыбнулся ему сидевший рядом с Катей Мишель. – Ни одного робота, ни одного дрона, ни одной автономной камеры, не контролируемой человеком! Знаете, почему?

– Не любите прогресс? – усмехнулся американец.

– Нет, не поэтому. Для взлома всей автоматической системы охраны нужен, в идеале, один специалист, а для подкупа одного человека – несколько профессионалов. В центре знали об этой уязвимости, поэтому во всех филиалах была именно живая охрана, хотя они и пользовались дронами и программами управления ловушками. И присутствующие здесь могут вам рассказать, в чём разница, когда ты противостоишь даже самой совершенной технике, или человеку. И большинство големов созданы без вживления имплантов в мозг: заказчики хотели безграничной верности, которую невозможно вызвать ни одним имплантом, а вот превратить голема с имплантами в «управляемую мину» может даже очень посредственный хакер. Импланты сделают киборга не сверхсуществом, а потенциальной марионеткой, чьи действия даже не зависят от его желания.

– Вопрос не только в потенциальной зависимости киборга от постороннего воздействия, – заговорил У Ван. – Благодарю коллег за работу и вынужден просить разрешения взять слово на правах обычного докладчика. Господин Дюбуа, на время передаю вам свои полномочия руководителя заседания. Вы позволите?

Мишель молча кивнул.

– Спасибо. Я занимался вопросами искусственного интеллекта. Выводы моей научной группы применимы и к обсуждаемой нами проблеме. Сейчас мы рассматриваем, по сути, создание сильного искусственного интеллекта, то есть личности в широком смысле слова. Такая личность не равна программе: она осознаёт мир, взаимодействует с ним по определённым нормам – не только объективным, логическим, но субъективным, эмоциональным.

– Эмоции совершенно не обязательны для разумного существа, – влез американец. – Есть множество примеров, когда люди не обладали эмоциями и при этом являлись развитыми личностями.

– Позвольте продолжить! Создавая искусственную личность, мы неизбежно опираемся на наше собственное представление о ней.

– Мы создаём их, как Бог нас – по собственному образу и подобию, – вставил отец Иоасаф.

– Скорее это мы создаём богов по своему образу, – едко парировал Мишка.

– Сейчас не время для религиозных споров, но ваши замечания правильны, и ваше, Михаил, полностью объясняет всё происходящее. – У Ван едва заметно наклонил голову, вроде бы выражая уважение к психологу, но в то же время намекая, чтобы тот не провоцировал ненужный спор. – Это «закон кенгуру», как шутят некоторые.

– Вы о том, что «кенгуру» значит «не знаю»? – усмехнулся американец.

– Нет, не об этой байке, а о хорошо известном факте: ни один учёный до открытия Австралии не мог представить себе сумчатых животных. Господин Капустин?

– Да, я подготовил справку. – Стэн дружески улыбнулся китайцу. – Так получается, что все созданные нашей фантазией существа – химеры, собранные из «запчастей» уже известных существ.

– И что из этого? – не сдавался американец. Не из-за плохого характера. Кажется, он на самом деле хотел выявить все зацепки, всё, о чём можно забыть в спокойной беседе, и выбрал себе роль эдакого «адвоката дьявола».

– Мы не можем создать не-человеческую личность. Мы можем или повторить себя, или лишить её каких-то качеств, но не наделить новыми.

У Ван кивком поблагодарил Стэна и вывел список эмоций:

– Основной аргумент сторонников создания безэмоциональной личности: эмоции мешают развитию интеллекта. Изучение роли эмоций идёт уже давно, но обыватели результатов не знают. А они таковы. Все эмоции выработаны нами в процессе эволюции и являются не «ошибкой природы», а мощнейшим средством коммуникации и выживания вида в целом, напрямую связанным с развитием интеллекта. Разум и чувства находятся в жёсткой сцепке, и, создавая новую личность, мы вынуждены это учитывать. Если мы лишим такую личность человеческих свойств, заставив при этом выполнять наши задания, она с ними просто не справится – у неё будут иные критерии деятельности. Но это теория. Сейчас мы говорим о живом мозге, который будет развиваться по известным нам законам. И будет не в состоянии удовлетворить потребности, присущие интеллектуально и эмоционально развитому человеку. Это практический вопрос: такая личность станет, пусть даже неосознанно, противиться нам. Если же она не будет иметь присущих нам эмоций, у неё не будет стимула соблюдать наши нормы. Не считать же таким стимулом страх за свою жизнь? Тогда мы вернёмся к первоначальной проблеме нового рабства и уподобимся сотрудникам центра.

– Это, как вы сами сказали, этический вопрос, – заметил кто-то из экспертов, – а мы пока рассматриваем практические стороны проблемы.

– Верно. – У Ван с лёгкой усмешкой пролистнул список на экране. – Прошу обратить внимание: мы рассмотрели все практические стороны создания големов. Или у вас есть какие-то вопросы? Господин Дюбуа, вы согласны продолжить руководство заседанием?

– Вряд ли я смогу в полной мере выполнить вашу работу, – улыбнулся Мишель, и всем стало понятно, что эта двойная рокировка была только игрой, которая позволила У Вану высказать свои соображения, не будучи стеснённым официальным положением.

– Вы хотите подвести итог? – поинтересовался англичанин. – Но мы не рассмотрели огромное число вопросов. Никто не вспомнил о самом простом случае – увеличении мускульной силы големов без изменения физиологии. Насколько мне известно, наш мускульный КПД в несколько раз меньше, чем у шимпанзе. Мы за тысячелетия цивилизованной жизни потеряли врождённые способности, и их нужно вернуть. Знаю, что подобные опыты уже давно проводятся военными и, кажется, с определённым успехом.

– Вы повторяете общее заблуждение, – негромко, с едва уловимым испанским акцентом, сказала невысокая, худенькая и почти седая женщина. – Наша кажущаяся слабость – наша реальная сила.

– Как так, сеньора Кано́? – вырвалось у немца.

– Природа ничего не даёт даром, и здесь уже говорили, что ночное зрение помешало бы развитию мозга. Так же и с мускульной силой. Есть жёсткая закономерность: чем больше физическая сила животного, тем меньше развит головной мозг. У самых крупных из известных нам сухопутных динозавров головной мозг был меньше, чем у современной кошки. У млекопитающих изначально объём мозга пропорционально больше. У приматов – тем более.

– Не забивайте нам голову палеонтологией! – вспылил англичанин. – Говорите по делу.

– Я так и говорю. Мозг у человека – основной потребитель энергии. Чем больше и сильнее мышцы, тем больше для них требуется пищи, и тем меньше её получает мозг. Во всех мифах, легендах, современных фильмах это уже стало штампом: большой и сильный практически всегда не очень умён.

– Вы считаете, что хлипкие «головастики» из побасенок об инопланетянах лучше? – недовольно поинтересовался англичанин.

– Нет. Но опыты военных направлены на решение только одной задачи – создать сильного солдата. Про интеллект там ни слова не говорится. Солдат, уж простите, рассматривается командованием только как послушная и сильная «машина для убийства». В центре создали и такую «модель» голема – две линии «муравьёв».

– А «лепонты»? – вырвалось у кого-то.

– Присутствующий здесь Алексей Лефорт – не «силач», а гармонично развитый, абсолютно здоровый человек, – негромко и зло ответил Мишка.

– Но можно изменить пищеварительную систему и… – начал было Штейнер.

– Я повторяю: природа ничего не даёт даром! Создать одновременно максимально сильного, быстрого, умного и выносливого человека нельзя, нужно выбирать что-то среднее. И мы с вами и есть это среднее! Создайте доступную для всех медицину, образование, возможность приложить свои силы, уважайте каждого человека – и получите то, о чём мечтаете!

– Благодарю вас! – с нажимом произнёс У Ван, давая понять, что спор затягивается и уходит от основной темы. – Что мы могли упустить?

– Да вроде бы всё, – неожиданно сказал Шери, и все удивлённо обернулись к нему. – Можно мне подвести итог?

– Прошу вас, коллега, – без тени иронии ответил китаец. Шери внимательно посмотрел на присутствующих и заговорил очень ровным, бесстрастным тоном:

– Спасибо. Выгоды при создании големов перечёркиваются затратами на их создание и обучение, неизбежными психическими и умственными заболеваниями у значительного числа големов. Также человечество окажется полностью зависимым от технологий, что во много раз уменьшит выживаемость вида. Создание киборгов не выгодно, потому что они фактически не смогут выполнять те функции, для которых их хотели использовать. Функционирование отдельно существующего мозга возможно, но опять же зависит от высоких технологий и приведёт к неизбежным психическим срывам заключённой в «консервной банке» личности. В этом случае нормой, видимо, будет частичное сумасшествие, а не адекватная личность. Перенесение информации в мозг имеет непреодолимые ограничения. Перенесение личности из одного мозга в другой – невозможно в принципе. Следовательно, – очень ровно закончил Шери, – создание любого вида големов может окупиться исключительно при использовании их в качестве рабов для выполнения узкого спектра задач, с уничтожением по мере выработки ресурса.

– Ничего себе! – тихо присвистнул кто-то, поражённый равнодушным отстранённым тоном мальчишки. – Вас совершенно не волнует судьба других големов?

– Волнует! – Шери покатал ладошкой по столу свой стилос, потом поднял взгляд на спрашивающего. – Очень волнует! Но сейчас мы говорим не об этом, а о материальной пользе от големов как от… нового ресурса. Его использование будет выгодно при условии, скажем так, полноценной эксплуатации и полной утилизации отработанного оборудования. Цена озвучена, и не мне решать, согласны ли вы на неё.

Звонкий мальчишечий голос так контрастировал с произносимыми им словами, что всех пробрало морозом. Цена – так нельзя говорить о человеке, а они обсуждают именно это: какую экономическую выгоду принесёт жизнь ещё не созданных людей?

– Спасибо вам, Шери, – очень мягко сказал У Ван. – Вы полностью подвели итог двух дней работы. На сегодня, как мне кажется, обсуждение стоит считать оконченным. Насколько понимаю, заинтересованные в изучении следующих пунктов нашего списка хотят продолжить разговор после ужина?

– Да! – Катя намеренно громко хлопнула крышкой блокнота. – Очень прошу присоединиться к нашей группе супругов Лефортов, Михаила Агеева и мальчиков. Господин У, прошу вас назначить заседание на завтра на два часа дня.

– Шери! – Тётя Аня кинулась к мальчишке, едва все начали вставать со своих мест. – Шери, родной, успокойся, всё хорошо.

– Я не волнуюсь. – Он, как и его братья, был бледен, но внешне почти равнодушен. – Это на самом деле цена нашего существования.

– Нет! – Лена, чуть покусывая губу, чтобы не заплакать, обняла его. – Нет!

– Решаем не мы, – тихо сказал Анри. – Решают люди.

Митя молча перебрался в своё кресло и даже не отреагировал на попытку Мишки расшевелить его, попросив:

– Прости, но мне нужно подумать, это всё очень сложно. Катя! Вы не дадите мне вот эту статистику? – Он подъехал к чешке и показал ей записи в своём блокноте. Женщина молча кивнула, соглашаясь.

– Аня, всё хорошо! – Виктор безуспешно пытался успокоить готовую расплакаться жену. – Ребята себя в обиду никому не дадут.

– Тётя Аня, пожалуйста, не надо сейчас сидеть с нами, – твёрдо попросил Шери. – И тебе, дядя Витя, этого не надо, и завтра утром тоже. Мишка с Лёшкой и Лена за нами присмотрят.

– Хорошо. – Женщина заставила себя улыбнуться и запихала в корзинку-кота толстый белый крючок. – Как раз успею довязать покрывало на кресло. Пошли в столовую, а то все уже там, одни мы тут застряли.

>*<

В столовой стоял негромкий гул голосов, иногда заглушаемый короткими взрывами смеха. К русскому столу «на огонёк» подсели сразу несколько человек, благо, что места хватало. Разговор шёл обо всяких мелочах, постепенно переходя к школьным и студенческим байкам – собственным, своих детей или знакомых.

– С ребятами никогда не угадаешь, чего ждать, – вздыхал Стэн. – Так ладно, когда их двое-трое. А у меня в клубе три десятка. Не знаю, как учителя в школе выдерживают, а мои обормоты так чудят, что хочется за ремень взяться. Перед отъездом пришлось одного в травмпункт тащить. Хорошо, родители у него поняли, что к чему. А шутнику отец уши надрал, и детский психолог его даже поддержала.

– За что? – Шери быстро переглянулся с братьями и озвучил общий вопрос. Все трое слишком хорошо помнили, что такое боль и беспомощность.

– Так они придумали пластиковым шариком друг в друга кидать. Маленьким, пустым. Вроде яичной скорлупы. Обычно все успевают отмахнуться, а кто не успел – должен мелкое поручение выполнить, чаще всего мастерскую после работы прибирать.

– Это нечестно, – перебила его тётя Аня. – Лучше дежурства по очереди.

– Так дежурства есть, а проигравший помогает дежурному, – объяснил Стэн и продолжил рассказ:

– Один из этих обормотов решил пошутить и накачал шарик водой. Улучил момент, когда я из мастерской вышел, ну и кинул. Второй не думал, что шарик тяжёлый, рукой махнул, как привык, а толку? Так шарик ему в лоб так засветил, что шишка как у единорога. Прихожу, а там уже драка. Так что пришлось их разнимать и в травмпункт волочь, а потом с родителями объясняться. Потом ещё и мирить обоих, уже всем нам. Они ж после драки оба с синяками. Так самое смешное, что мне потом отец шутника сказал, что мальчишка от деда, ещё на Земле об этой шутке услышал. И сам отец так в детстве баловался. Преемственность поколений!

– А если бы в глаз попал! – ахнула тётя Аня.

– Так о том и говорю, – вздохнул Стэн – И как с ними учителя справляются?

– У нас – никак, – с едва заметной грустью сказала Лена. – У меня как-то даже милиционера вызывали – две девчонки подрались, уже в выпускном классе.

– Девчонки? – не поверил Шери, видевший ровесниц только на экране и считавший их чем-то не из реального мира.

– Да. Парня не поделили. А учителя у нас в такое обычно не вмешивались. И с уроками тоже не напрягались. К нам в старших классах новая учительница пришла, после вуза. Такое говорила, что вспомнить стыдно.

– Неприличное? – Митя, ласкаясь и желая утешить сестру, боднул её головой.

– Нет, глупое. И этого почти никто не замечал. Она как-то сказала на уроке, что Монголия – это город в Китае.

Вокруг раздались смешки, только англичанин пожал плечами:

– Что тут странного? Монголия – небольшая страна, не удивительно, что её не знают.

Все представили размеры Монголии и Англии и постарались сохранить лица спокойно-доброжелательными. А вот Родионыч не выдержал:

– Вы уверены? Может, это Англия маленькая?

– Великобритания много столетий является одной из ведущих стран мира, – обиделся англичанин.

– Ну да… – Родионыч улыбнулся. – Хотите две истории? Как раз об Англии. Когда после военной службы я в контору пришёл, пошёл второе высшее получать. Заочно. Люди в группе разные, в основном уже за сорок. Второе высшее не просто так получают. Это я так думал.

– И? – заинтересовался Лёшка, уже давно думавший, как это – учиться в вузе?

– Была у нас одна женщина, постарше меня – ей хорошо за сорок было. Работала как раз в школе, учителем английского в младших классах. Ну и пришла на зачёт. Хороший зачёт, по географии. Не с тестами на компьютере, а с нормальными контурными картами – преподаватель свой предмет любил. Мне-то с картами работать привычно, я сразу всё сдал. А ей задание было – найти на контурной карте мира Великобританию.

– Разве это сложно? – не понял англичанин.

– Для кого как. Она минут десять сидела, пока кто-то не выдержал и не заорал: «Англию покажи, Англию!» Тогда кое-как справилась.

– Ну если она не привыкла с картами работать, – заступилась за коллегу тётя Аня.

– И с детьми тоже, как выяснилось, – усмехнулся Родионыч. – Я как вышел с зачёта, слышу, женщины о работе говорят, ну и она тоже. Мне интересно стало. Оказалось, она ваша коллега, Анна, воспитателем в детском саду работала. Не сложилось там что-то, уволилась. Увидела, что в начальную школу учитель английского требуется. Ну и подала документы. Педагогический стаж большой, её и взяли, не посмотрев, что она язык не только никогда не преподавала, но и не изучала.

– Как же она детей учила? – поразилась тётя Аня. – Воспитатель – это одно, предметник в школе – совсем другое.

– Вместе с учениками: что сама понимала, тому и учила. Потом мой знакомый рассказывал. У него ребёнок как раз к ней попал. Приходит домой, его спрашивают, какие слова в школе учили. А он и выдаёт: «сентяблис». Мой знакомый неделю пытался это слово найти, все словари перерыл. А это «sit a please» было, которое по её мнению значило «садитесь, пожалуйста», и, как вы понимаете, к настоящему английскому не имело никакого отношения. Вот и выходит, что не об одной Монголии люди не знают.

Англичанин побледнел, понимая не только то, что смех вокруг не над ним, а над необразованностью вообще, но и то, что сам был слишком высокомерным к другим странам.

– Вы простите, Иван Родионович, но можно добавить? – вступила в разговор Катя. – Вот вам и пример качества всеобщего обязательного образования. Думаете, после такой учёбы талантливый ребёнок может конкурировать с обычным, но учившимся в элитной школе?

– Катя, мы же договаривались, – упрекнул её Мишель.

– Простите. – Она, извиняясь, улыбнулась и встала. – Да и ужин уже закончился. Пора начинать работу. Жду вас в библиотеке.

>*<

Работа социального отделения аналитической группы, как Мишка в шутку назвал закрывшихся в библиотеке экспертов, оказалась интересной, горячие обсуждения затянулись почти до полуночи, и только необходимость заставить мальчишек идти спать (они заявили, что будут работать наравне со всеми) вынудила людей разойтись по комнатам. В шесть утра зевающие парни и вялая Лена подняли юных аналитиков и, ругаясь про себя, потащили их в бассейн: на спортзал сил в такую рань не было, а ходить в воде легче, чем заниматься на тренажёрах. В начале восьмого обсуждение возобновилось и, как и рассчитывала Катя, выводы были готовы незадолго до обеда.

– Начинаем заседание. – У Ван оглядел экспертов, треть из которых выглядела не очень-то бодрой, но довольной. – Вы приготовили выводы по социальным последствиям?

– Да, – негромко заговорила Катя. – По результатам обсуждения мы подготовили отчёт, сейчас же озвучим наиболее важные выводы. Алексей, прошу вас.

Лёшка несколько смущённо закашлялся, ведь до этого ему никогда не приходилось выступать с докладом, но быстро справился с волнением.

– Как вы знаете, голем изначально рассматривается физически взрослым или хотя бы подростком. При этом он за короткое время проходит все этапы психологического взросления. Желательно, чтобы он с самого начала умел взаимодействовать с людьми, значит, появятся проблемы общения между ними и обычными детьми. Начнутся трения, люди не захотят рисковать здоровьем своих детей, когда в песочнице вместе с ними будет играть здоровый парень вроде меня. Если изолировать голема на время взросления, он потом с трудом впишется в социум. Возникнут и другие проблемы, такие как попытки совращения детей-големов, ведь внешне они взрослые. Опять же это я прошёл сам. Может быть и обратное: обычные люди станут представляться големами, чтобы развращать детей или настраивать общество против нас. Есть и опасность втягивания големов в преступления. Мы вынуждены быстро перенимать нормы поведения, очень пластичны, и даже в возрасте психических десяти лет можем вести себя как взрослые. Это опасность одновременно и для нас, и для общества.

– Поясните, – не понял Марк.

– Я остался один в возрасте примерно двенадцати-пятнадцати психологических лет, и уже через месяц не отличался поведением от тридцатилетних. Не повзрослел, а… неосознанно обезьянничал, чтобы подстроиться под окружение.

– Я объясню, – вмешался Мишка. – Вы же знаете, что голем с рождения обладает запасом некоторых навыков. Среди них значительный объём занимают обычные для любого взрослого рефлекторные реакции на стандартные ситуации. Голему не нужно учиться им с нуля, он действует неосознанно и даже сам считает, что это его собственный опыт, что он уже взрослый. Повторю ещё раз: это не перенос сознания, а исключительно рефлекторные действия, которые постепенно заменяются собственным опытом. Достоверно определить психологический возраст возможно только по достижении големом четырёх-пяти физических лет. Это не значит, что до пятилетнего возраста он ребёнок – нет. Просто к четырём годам он уже имеет достаточный собственный опыт социальных отношений. При этом в профессиональной сфере он может быть дееспособен и в годовалом возрасте. Поэтому привычные нам определения возраста здесь не действуют.

– У нас много инфантильных взрослых, – заметил американец.

– Я говорю не об инфантильности, а о существовании человека одновременно в нескольких возрастах. Вы же сами работаете в одной группе с големами и видите эти особенности. И вы не готовы воспринимать эксперта-ребёнка, верно? Как и взрослого, всерьёз играющего в детские игры. Первый для вас – шутка природы, в лучшем случае вундеркинд, второй – умственно неполноценный. Даже если вы осознанно не хотите этого, ваше реальное отношение к големам будет именно таким. Размывание границ, путаница, отсутствие ориентиров разрушительно повлияют на общество. Социум, в котором будет много големов, окажется неустойчивым, потерявшим опору.

– Общество уже много раз теряло опору, например, когда женщины добились равноправия, – возразил кто-то.

– Но представление о связи физического возраста и психологической зрелости неизменно! – отрезал Мишка. – Здесь же… фактически будет создана новая раса, отличающаяся от нас не физически, не генетически, даже не эмоционально, а в силу особенностей взросления. При этом големы вынуждены подчиняться нормам человеческого общества.

– Не вынуждены! – звонко перебил его Анри. – Мы признаём их, потому что мы – люди, такие же, как вы. Но у нас есть особенности, которые могут принять далеко не все. Мы будем вызывать неосознанный страх, который распространится на всех, потому что по внешнему виду нельзя отличить, кто перед тобой – голем, или обычный человек.

– Да никто не станет бояться големов! – возмутился американец. – Это расизм, который мы уже…

– Во-первых, – снова заговорил Мишка, – люди всегда будут бояться иных, потому что это врождённая защита своего биологического вида. Опасна не обычная боязнь чужого, а гипертрофированный страх. Здесь же на него наложится реальная опасность принять ребёнка-голема за взрослого или взрослого преступника – за ещё недееспособного голема. Люди станут бояться не големов, а друг друга!

– Но големов – в первую очередь! – вмешалась Катя. – Потому что, даже если они будут вести себя идеально, они всё равно останутся чужаками. Да вы сами знаете, как в последние десятилетия усилилось влияние религий, сект и лженаук. При отсутствии реального дела одни ищут спасения в алкоголе или компьютерных играх, другие – в фанатизме разных видов. После почти атеистического общества столетней давности мы снова пришли к границе преобладания религиозных людей.

Катя предостерегающе подняла ладонь, останавливая возражения представителей мировых религий.

– Я не говорю об искренне верующих, вы сами знаете, что таких немного! Я говорю о тех, кто пытается занять внутреннюю пустоту и бессмысленность своей жизни обрядами и суевериями. Вы сами боретесь с постоянно возникающими сектами, мы, учёные, – с адептами псевдонаук или фарисеями науки. Таких людей с каждым годом становится всё больше, они уже представляют серьёзную опасность. Да вспомните хотя бы историю пятилетней давности, когда сотни людей отказались от цивилизации и под влиянием проповедника ушли голыми в индийские леса, причём некоторые вообще на четвереньках. Потом полгода вылавливали «просветлённых», которые нападали на хозяйства местных крестьян. Вы думаете, такие фанатики не обратят внимания на големов?

– У научного фанатизма будет и обратная сторона, – тяжело роняя слова, заговорил Стэн. – Так, они не остановятся на физически обычных людях, они попытаются создать своего постчеловека. И будут поклоняться ему, хотя номинально и останутся сторонниками науки. Так что научный и технический фанатизм не лучше религиозного.

– Даже без трансгуманистов появится разделение на людей и киборгов, если их начнут создавать. И уж их-то не примет большинство! – снова взяла слово Катя. – Вы знаете, что подсознательно мы все замечаем людей с протезами или в экзоскелетах. Хотим мы того или не хотим, мы всегда обращаем на них внимание, и они это знают, чувствуя себя не такими. То же самое будет и с киборгами: люди не смогут полностью их принять. Это вызовет напряжённость, а то и враждебность по отношению друг к другу. Даже в идеальном случае нас ждут десятки лет социальной напряжённости. Да к этому, относительно незначительному, предлогу добавятся намного более серьёзные причины. Уже сейчас производство в основном базируется на робототехнике да тридах, в наиболее экономически развитых странах половина населения живёт на пособие. Их существование – только видимость гуманного общества, потому что фактически – и все вы знаете это, – безработных рассматривают лишь как экономический и генетический ресурс, и поддерживают приемлемые условия жизни исключительно для защиты от социальных взрывов. А в реальности на них экономят, предоставляя суррогатную пищу, дешёвую одежду, примитивные развлечения, и почти не давая образования.

– На образование-то не грешите! – возмутился англичанин. – Оно у нас одинаково для всех.

– Вы уверены? Вспомните вчерашнюю беседу в столовой. Я сама из семьи безработных, и знаю, что такое «всеобщее среднее образование». Нам дают знания в такой форме, что усвоить их могут или дети состоятельных людей, или очень настойчивые и одарённые, причём не добивающиеся своего, а буквально пробивающиеся сквозь железобетонную стену дети. Остальные, даже одарённые, да только не такие настойчивые, едва дотягивают до минимально необходимого количества баллов. У них есть всего один шанс – устроиться на работу в сфере услуг и дать лучшее образование своим детям. Создание големов и киборгов отнимет у них и эту возможность: здоровый красивый парень, такой, как Алексей, к тому же полностью зависящий от хозяина, выгоднее, чем обычный человек. Никто не поймёт, что он такой же робот, только биологический. Киборги же займут ниши механиков, крестьян, и так очень немногочисленных в последние десятилетия швей или резчиков по дереву. Если прибавить к этому умственные способности големов-«компьютеров», ненужными окажутся учёные, писатели, художники, композиторы. Да люди творческих специальностей не нужны уже сейчас. Напряжённость будет нарастать, и чем больше в обществе окажется сытых, необразованных, ничем не занятых и никому не нужных людей, тем больше вероятность взрыва.

– Вы пророчите бунты и революции? – усмехнулся англичанин. – Это вечный аргумент демагогов.

– Да нет же! – рассердилась Катя. – Это будут не бунты и погромы. В ближайшие десятилетия мы столкнёмся с волной самоубийств, помешательства, бессмысленных драк ради развлечения. И уже этим воспользуются политиканы и фанатики всех мастей. Мы получим видимость постоянно растущей экономики и деградирующее общество, а потом падение в дикость и беззаконие, разрушение промышленности – культуры к тому времени и так не останется. Это не новые условия, человечество сталкивалось с подобным в прошлом – вспомните требование «хлеба и зрелищ». Но сейчас всё будет на несколько порядков хуже. Общество разделится на десять миллиардов никому не нужных потребителей и на несколько сот тысяч, да пусть даже миллионов хозяев предприятий, получающих прибыль от бессмысленного существования большинства.

– Эти десять миллиардов в таких условиях скоро сократятся на треть, а то и вдвое, и запустится неостановимый процесс вырождения, – негромко сказала пожилая индианка в красивом сари. – Знание, что человечество зависит не от естественного рождения, а от разработанных центром технологий, станет спусковым крючком к катастрофическому падению рождаемости. Люди уже сейчас предпочитают не воспитывать детей, а развлекаться. При массовом создании големов люди тем более станут жить «для себя», и даже рождённые естественным путём дети всё чаще будут попадать в детские дома, а големы изначально не смогут узнать семейных отношений. Сейчас общество пусть и ослаблено, но всё же скреплено семейными связями – они всегда обеспечивали целостность народов, цивилизации в целом. Теперь появилась угроза полного распада, люди не будут связаны друг с другом.

– Не преувеличивайте, – возразил англичанин. – Кроме семейного есть много видов общения.

– Не преувеличиваю! – Индианка вывела на экран таблицу. – Люди общаются в разы меньше, чем сто лет назад. Это сильнее всего заметно в странах с высоким уровнем жизни и, как следствие, малой занятостью. Работа, как и семья, всегда объединяла людей, упрочая общественные связи. Конечно, и сейчас работа в сфере услуг, клубы по интересам и тому подобное помогает объединять людей, но численность состоящих в общественных организациях тоже падает, зато растёт число считающих виртуальный суррогат общения настоящей жизнью. Создание големов ускорит этот процесс. А технологии, обеспечивающие все материальные потребности и предлагающие людям эрзац эмоций и интеллектуальных занятий, доведут всё до логического конца: человечество, возникшее именно благодаря социальным связям и объединяющему труду, исчезнет, едва исчезнут эти социальные связи и общее дело. Религии с этой проблемой не справятся, к тому же в них упор делается на самосовершенствование, а не на общественную деятельность.

– В христианстве велика роль общины! – одновременно возмутились представители христианских конфессий.

– Но она тоже ритуализирована! – осадила их индианка. – Я сама из христианской семьи, и знаю, сколько времени уходит на разговоры о бренности всего земного, а сколько – на повседневную радость общения.

– Это все последствия для общества? – вмешался У Ван. – Вы можете подвести итог?

– Простите, – извинилась индианка и взглянула на Катю. Та высветила на экране краткий вывод:

– Големы будут отторгаться обществом, само их существование породит недоверие людей друг к другу. Усилится влияние сект и иных разрушительных для общества объединений. Тем более люди, за исключением небольшого числа фанатиков «технологий ради технологий», станут отвергать киборгов. Недовольство вызовет и занятие големами всё ещё остающихся рабочих мест. Создание големов разрушит и так потерявшие прочность социальные, в том числе семейные связи, а это приведёт к полной потере людьми смысла существования. Человечеству останется только бездумно развлекаться.

– Наука не стоит на месте, и вскоре даже големы будут не нужны, – громко дополнил Мишка. – Мир упрётся в тупик производства ради производства и развлечения ради развлечения. Мы просто выродимся.

– Не говорите за всё человечество! – снова встрял американец. – Не принуждённые тратить время на неинтересную работу, люди смогут заниматься любыми науками и искусствами.

– А зачем? – срезал его Стэн. – Зачем заниматься тем, что никому, кроме тебя, не нужно? Единицы с цельным характером и устойчивой психикой, или, наоборот, фанатики одной идеи найдут себе занятие, так и они вскоре упрутся в невозможность получить необходимый отклик. А большинство? Миллиарды людей, которые увидят, что они не нужны, их так легко заменить големами, киборгами, компьютерными программами?

– Вы вчера сами говорили, что это не так уж легко и окупается лишь при эксплуатации големов как рабов! – вмешался англичанин.

– Их и будут создавать как рабов! – громко сказал Лёшка. – Даже меня отец задумывал как раба-«компаньона», пусть и не осознавал этого. Он понял, что происходит, а большинство – не поймёт.

– Тихо! – встал У Ван. – Это вопросы уже этического плана. Предлагаю перенести их на завтра. Сейчас советую отдохнуть. За эти дни мы рассмотрели огромный круг вопросов. Впереди самое сложное – моральная сторона, из-за которой мы все здесь и собрались и которую постоянно затрагиваем. Господин Дюбуа, вы можете организовать для всех какое-нибудь развлечение?

– Да.

– Тогда объявляю заседание закрытым! – У Ван едва заметно покачнулся и опёрся о стол. – Вы простите, мне нужно немного отдохнуть.

>*<

Во время ужина все волновались за пожилого китайца: у него, как оказалось, были проблемы с сердцем, и он вообще-то должен был не в работе группы участвовать, а к операции готовиться, но отложил её из-за столь серьёзной ситуации. К счастью, никакой опасности для У Вана не было, ему требовался только отдых. Поэтому люди немного успокоились, и разговор вскоре перешёл на более весёлые темы. Почему-то в этот вечер все стали вспоминать истории из поездок.

– Я ещё в вузе училась, – рассказывала тётя Аня. – И отправили нас вожатыми в детский лагерь. Ладно бы куда поблизости, так нет – на море. И ехать поездом. Сэкономить хотели. Детей-то много; два отряда – и самолёт полон, а на поезде хоть всю школу отвезти можно. Ну и была там вся эта школа. В одном вагоне младшие классы, в других – кто постарше. А нас, сопровождающих, мало – тоже экономия. На весь вагон – я да подруга моя. А дети и есть дети. То на станции на перрон норовят выскочить – там пирожки и манты вкусные. А как их потом по перрону искать и в вагон загонять? То с верхних полок свесятся, в обезьян играют. И хвосты себе привяжут, из ремней от сумок. Как не повесились на этих хвостах – до сих пор не знаю. Девочки куклу не поделили и подрались. А пока дрались – кто-то из мальчишек куклу эту в окошко выкинул.

Она вздохнула.

– Ехать двое суток – поезд не скорый, простой. У меня уже к концу первого дня в глазах двоилось. Спать пришлось урывками. Но нам ещё повезло. В соседнем вагоне старшеклассники были, тех вообще проводники к кроватям пристёгивали: они с собой спиртное протащили и втихую в туалете и напились. А потом буянить стали.

– Мальчики, да? – спросил наивный Шери. Тётя Аня обняла его и вздохнула:

– И девочки тоже…

– Вы ещё на практику старшеклассников не возили, – заметил господин Ротман. – А я своих на раскопки вожу. У нас ведь древнейшие следы современных людей, комплексные экспедиции. Подростки такое порой вытворяют, что страшно становится.

– Нет, таких поездок у меня не было! – рассмеялась тётя Аня. – Могу только представить и посочувствовать.

– А я могу рассказать, – улыбнулся антрополог и, кивнув на приглашающий жест Родионыча, присел за стол.

– У нас, в Израиле, сами знаете, большую часть года жара. Теперь палатки делают с небольшими кондиционерами, но на них нужно электричество, а с ним бывают перебои. И в тот раз света в лагере не было. Зато приехало много школьников и студентов. Весёлые ребята, старательные, но с головой дружить ещё не научились. Тайно притащили в лагерь канистру спирта, каждый вечер мешали его с водой и пили, причём неумело. Мы думали, старшие студенты в соседний городок за пивом для всех ходят, но такое похмелье – точно не от пива или молодого вина. Потом один из наших помощников просёк это дело и устроил им мастер-класс. Запретить пить нельзя, а вот научить закусывать – можно. Научил, похмельем маяться перестали. Но тут пошла волна, простите за неприятную особенность, желудочных расстройств. Мы на повара сначала грешили, но нет: ни один из взрослых ни разу не пожаловался, да и болели каждый день по одному-два человека, к тому же разные. И мы пошли проверять палатки.

– И что нашли? – поинтересовалась сеньора Кано, тоже подсев к весёлой компании.

– Колбасу! – Ротман трагически поднял вверх руки.

– Свиную? – ахнул Йегер.

– Нет! – возмутился Ротман. – Тухлую! Они покупали в магазине колбасу и хранили её палатках! В пустыне, в жару! Дети выросли в большом городе, в домах с кондиционерами и холодильниками, и понятия не имели, что мясо в жару портится. Ох мы и устроили им нагоняй! А если бы они там померли?!

– Со студентами нужно быть осторожной, – рассмеялась сеньора Кано. – Мои меня вообще чуть не подстрелили.

– Вас? – поразились все. – За что?

– Хороший вопрос, – рассмеялась испанка. – Не за что, а почему. Мы тоже в комплексной экспедиции работали. Как раз в России, в Сибири. Лес, луга у реки, старинное кладбище на месте заброшенной деревни… и множество москитов… Нет, вы этих насекомых гнусом называете. Хуже москитов в несколько раз. Ночи там светлые, вы их белыми называете. И я захотела прогуляться. Плащ накинула от гнуса и пошла на луг. Легла, на звёзды смотрю – они на небе едва заметны, но всё же есть. И тут мимо меня к старому кладбищу проходят несколько наших студентов и один русский. Решили на ночь глядя нервы пощекотать. Сели у крестов, разговаривают, музыку слушают. А меня гнус есть начал. Не привыкла я к такому, да и привыкать не хочу. А встать нельзя. Небо светлое, я в тёмном плаще, да рядом с могилами. Я встану – студенты лягут!

Все вокруг рассмеялись. Кто весело, а кто и нервно, представив себя на месте студентов. Сеньора Кано тоже засмеялась.

– Я мамонтовую фауну приехала изучать, а не студентов хоронить. Поэтому терпела. Но гнус… Съел он меня. Вот я и придумала. Голову к земле наклонила, да в ладони и ухнула, чтобы звук от земли отразился и вверх пошёл. Он и отразился. Да так, что студенты с перепугу заорали, а один из травматического пистолета палить начал. Повезло мне, что он направление перепутал и стрелял в другую сторону. Стреляет, а сам на смеси испанского и русского орёт: «Выходи, привидение, а то хуже будет!»

К этому моменту хохотала уже вся столовая, даже обычно отрешённый от мира отец Иоасаф.

– И что же чада сии с призраками делать собирались?

– Не знаю. Они подхватились и бегом к лагерю. Хорошо, там тропинка заворачивала за лесок, и как я встала, они уже не видели. Потом весь сезон студенты на кладбище ходили призраков искать. Только уже без оружия – мы его конфисковали до конца экспедиции. Нам очень не хотелось получить пулю от собственного студента.

– А нам не хочется разносить этих молодых людей по кроватям, – улыбнулся Мишка, кивая на одновременно смеющихся и безудержно зевающих мальчишек. – Поэтому доброй всем ночи.

>*<

– Прошу простить за перенесённое заседание. – У Ван был несколько бледен, но уже бодр и деятелен.

– Мы искренне надеемся, что вы чувствуете себя хорошо, и не только не принимаем ваших извинений, но сами приносим их, поскольку вынуждены беспокоить вас, – очень вежливо и дружески-иронично ответил Мишель. – Но без вас мы не справимся.

– Лесть – не лучшее ваше умение, – улыбнулся У Ван и сразу посерьёзнел. – Начнём, у нас много работы. – Основной вопрос, который мы должны рассмотреть сегодня: можно ли считать полноценными личностями големов, а также иные, созданные в лабораториях, личности, и…

– Учитывая, что мы не имеем общего определения, что такое личность, – хмыкнул Штейнер.

– Да, всеобщего определения у нас нет, как нет полного определения жизни и разума, – оборвала его никарагуанка. – Но есть работающие, пусть и не полные, определения, и мы опираемся на них. Для нас наиболее важны такие свойства, как мышление, умение создавать новое, свобода воли и наиболее важное качество – осознание и принятие ответственности за свои действия.

– Вы забыли о нравственном чувстве, – добавил пастор Гилбер.

– Нет. – Никарагуанка грустно покачала головой. – Я могу привести сотни примеров личностей, не имевших никакого внутреннего представления о нравственности. Для них осознание последствий своих действий – наказания или награды – являлось внешней заменой морали, стыда, удовлетворения от доброго поступка. Поэтому наиболее важно именно понимание и принятие ответственности.

– Следовательно, мы в своих выводах должны опираться на это определение? – уточнил Фергюсон, скорее не для себя, а для лучшего понимания вопроса остальными. – Тогда на основании своей работы с присутствующими здесь коллегами-големами я признаю́ их бо́льшими личностями, обладающими всеми перечисленными качествами, в том числе обострённым нравственным чувством, чем многих обычных людей.

– Но вы не можете утверждать, что все големы являются личностями, – возразила никарагуанка. – И тем более нельзя говорить, что все личности будут людьми. Нам необходимо решить эту проблему сейчас, когда человечество вплотную подошло к созданию иных, не человеческих в обычном понимании личностей, или, уж простите за фантастику, к возможному контакту с внеземным разумом. Да и о религиозных представлениях забывать нельзя. Думаю, пора дать слово нашим священнослужителям, мы слишком долго их игнорировали.

– Вы правы. – У Ван вежливо улыбнулся. – Чтобы не было претензий, хочу сначала дать слово господину аль-Сабиру. Представители ислама ещё ни разу не высказали своего мнения.

Молчаливый мужчина в строгом денимовом костюме чуть старомодного покроя и в тонком чёрном свитере с высоким воротником оглядел всех красивыми чёрными глазами:

– Всё, что есть в мире, создано по воле Аллаха и призвано выполнять Его волю. Человек только исполнитель Закона. Если мыслящее существо соблюдает Закон, то для нас нет вопроса, считать ли его достойным. Мы обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что должны опираться на мнение учёных. Это безопаснее для всех. Религиозные войны нам не нужны, их и так за последние полтора века было слишком много…

– Кратко и по существу, – хмыкнул падре Марко.

– Вы знаете, что мы не разрабатывали вопросы личности так, как вы, христиане!

– Я не хотел вас обидеть, – примиряюще поднял ладони падре. – Наоборот, я даже несколько завидую вам. Нам решить этот вопрос намного сложнее.

– Я выражаю мнение наших богословов и ведущих политиков, – лукаво взглянул на оппонента аль-Сабир. – Однако неофициально многие, и я в том числе, склоняются к мысли, что в сложившейся ситуации големы, вероятнее всего, не будут знать Закона и, следовательно, не смогут соблюдать волю Аллаха. Особенно если их лишат разума или они окажутся подвластны силе не соблюдающих Закона. Спорить с неверными проще, чем с их слугами, которых не победить и не обратить в истинную веру.

– Позволите предоставить слово буддистам? – громко спросил У Ван, немного недовольный словами аль-Сабира и в то же время улыбающийся находчивости мусульманина, который нашёл способ высказать реальное мнение единоверцев.

– Мы обсуждаем эту проблему, но не можем дать чёткого определения, – заговорил индонезиец, к удивлению присутствующих оказавшийся представителем этой мировой религии. – Вы знаете, что у нас несколько иные взгляды на человека. В целом мы примем решение учёных, но хотим заметить, что создание големов и иных личностей, если они будут зависеть от создателей, приведёт к увеличению страданий в мире, а это противно нашей вере. При этом страдания увеличатся и среди големов, и среди их хозяев.

– Благодарю вас. Представители иудаизма?

– Всё сотворено по воле Его, и големы – тоже. Если голем обладает разумом и признаёт ответственность за свои деяния, он – человек. Главный критерий: свободный выбор и ответственность за него, – довольно сильно картавя ответил не вмешивавшийся до этого в дискуссию Зеев Эйтан, богослов из Иерусалима. – Но мы разделяем высказанные мусульманами и буддистами опасения, что големам не будет дано право выразить свою волю, или же, что противно всем заповедям Его, их лишат разума. Тут впору добавить новую заповедь: не лиши разума ближнего своего. Кроме того, многие придерживаются мнения, что следует отдавать предпочтение уже существующему, что приносит плоды, то есть человечеству… И естественному рождению.

– Представители христианских конфессий согласны с высказанными мнениями, однако хотят уточнить: голем изначально является человеком, без разницы, имеет ли он разум, или лишён его, точно так же, как признаются людьми все, рождённые женщиной… – Говоривший за всех христиан отец Иоасаф немного сбился, вспомнив о детях из искусственной матки, но всё же закончил: – Все големы, как физически и психически полноценные, так и неполноценные, признаются нами людьми со всеми, вытекающими отсюда, последствиями.

– Мы уже натыкались на эти грабли, – хмуро дополнил иеромонаха пастор Гилбер. – И сотни лет исправляем эти ошибки, но десятки миллионов индейцев, негров и австралийцев уже не воскресить… Как и тех белых, что погибли в бунтах цветных полвека назад. Никому не нужно повторение тех событий. В отличие от коллег я не могу говорить за всех представителей протестантских общин, но ведущие теологи не хотят рисковать. Големы признаны людьми!

– Остальные традиционные религии, насколько известно, не выражают особого интереса к обсуждению этого вопроса, – подытожил У Ван. – Слово учёным, прошу вас.

– Мы уже говорили, – пожал плечами Олаф Фергюсон. – Психически полноценные личности, то есть обладающие самосознанием, свободой выбора, принимающие ответственность за свои действия и адекватно взаимодействующие с окружающими, признаются нами людьми со всеми правами и обязанностями. В случае психического заболевания голем признаётся нами недееспособным человеком. При этом не имеет разницы, есть ли у голема тело, или же один мозг.

– А если это не человек? – поинтересовался Стэн.

– Теоретически любое существо, обладающее перечисленными качествами и понимающее необходимость соблюдения человеческих норм при общении с людьми, является полноценной личностью.

– Следовательно, любая созданная личность приравнивается к человеку? – уточнил американец.

– Любая! – отрезала никарагуанка. – Правда, в случае с не-человеческим самосознанием нам придётся разрабатывать иные формы взаимодействия. Но в общем смысле понятие личности должно быть связано с человеческими правами и обязанностями!

– Социологи того же мнения! – переглянувшись с коллегами, объявила Катя.

– Для специалистов, занимающихся информационными технологиями, подобное определение несколько спорно. Мы не можем точно сказать, есть ли у созданного нами искусственного интеллекта самосознание, – подхватил эстафету Штейнер. – Но в общем смысле мы согласны! Разработка критериев становится для нас наиважнейшей задачей!

– Одним из решений может быть запрет на создание искусственного интеллекта с широким спектром выполняемых задач, переход к узкой специализации, – заметил Стэн.

Вскоре все эксперты подтвердили решение о критериях личности и статусе големов, и У Ван вывел на экран следующий вопрос, в отличие от предыдущих, написанный от руки.

– Какие этические проблемы ждут нас при таком отношении к големам?

– Допустимо ли вообще создавать искусственных людей? – поинтересовался падре Марко. – Конечно, всё создано по воле Господа, но не является ли создание големов насилием над человеческой природой?

– А является ли насилием над человеком его естественное зачатие? – поинтересовалась синьора Кано. – Мы же не спрашиваем мнения детей. Думаю, мы бы от младенцев при их рождении узнали много «хорошего», умей они разговаривать.

Все рассмеялись, а потом заговорил Мишка:

– В создании големов есть один этический момент. Обычные дети учатся после рождения и могут хоть как-то высказать своё мнение, показать свои интересы и предпочтения. Големов учат до рождения, и это может оказаться непреднамеренной или осознанной ломкой личности, особенно в случае влияния на мозг голема для выработки у него безусловного подчинения кому бы то ни было.

– Мы учим детей, подчас принуждая их к послушанию и соблюдению человеческих норм, это неизбежно, – пожала плечами сеньора Кано.

– Коллега говорит о том, что при формировании мозга голема в него можно заложить безусловный рефлекс подчинения, – пояснил Фергюсон. – Сейчас есть несколько сотен таких големов. Формально такое воздействие не является насилием, потому что внешне сходно с необходимым для формирования личности общением с родителями – так мать говорит с нерождённым ещё ребёнком, – но приводит к пожизненной полной зависимости голема от одного хозяина.

Всех невольно передёрнуло от слова «хозяин», и через несколько минут очень эмоциональных и однообразных высказываний такое воздействие на мозг, как и намеренное его повреждение, приравняли сразу к психическому насилию, физическому увечью и подсаживанию на наркотики. Никто не хотел брать на себя ответственность за судьбы «муравьёв».

– Вопрос с дородовой стерилизацией, – громко и жёстко сказал Лёшка. – Его нужно решать сейчас!

– Он уже давно решён! – У Ван высветил на экране текст какого-то документа. – В принятом ещё в начале века Римском стату́те16 чётко сказано, что насильственная стерилизация людей, тем более любые действия, приводящие к стерильности несовершеннолетних являются преступлением против человечности. Нерождённые големы могут рассматриваться как недоношенные и находящиеся на доращивании в медицинском боксе дети.

– Мы сейчас обсуждаем мелочи, – впервые за эти дни заговорил Родионыч, и все непонимающе посмотрели не него. – Всё это – последствия. Главный вопрос: кем будут големы и киборги? Анри уже говорил об этом, да и все вы, но никто не хочет признавать, что нужно выбрать: принять новое рабство или отказаться от такой заманчивой для многих возможности? Как бы вы ни декларировали их равенство, в реальности големов будут создавать только как рабов! Необходимо решать: как договариваться с теми, кто станет их делать и эксплуатировать? И как вписать новых рабов в общество, которое и так трещит по швам?

А зачем? – вдруг раздался звонкий голос обычно робкого Мити. – Зачем решать этот вопрос?

– Ты о чём? – озвучила всеобщее удивление Лена.

– Смотрите! – Митя взял стилос. – Я свёл вместе все известные проблемы человечества, не только вопрос големов. И ваш рассказ, Катя, и вообще всё, что узнал. И вот что получилось.

Детский почерк заполнял экран, и вскоре все смотрели на ясную, логичную и пугающе-правдивую схему:

«Хозяин владеет роботами/големами => Робот добывает => робот обрабатывает => робот производит вещь/искусство/науку => человек получает/сразу сдаёт в утиль => робот перерабатывает вторсырьё => хозяин получает прибыль».

– Какие пункты лишние? – Митя взглянул на взрослых и демонстративно зачеркнул «человек». – Видите? Человек тут лишний, его можно заменить даже кошкой, а польза вместо общества идёт только хозяевам роботов и големов. А если сделать так?

На экране возникла новая цепочка:

«Создаёт человек (сам или с помощью роботов) => покупает человек => пользуется человек => перерабатывает робот под управлением человека => общается в процессе производства и использования человек => стабильность и развитие общества».

– Видите?

– Но это же нужно менять социальный строй и полностью отказаться от всех достижений науки! – возмутился кто-то. – Возврат к ручному труду – шаг, нет, бег назад! Мы триста лет старались избавить людей от…

– И пришли к тому, что имеем! – зло расхохотался Родионыч. – Простите. Я не социолог, я – прасовец. Но вы сами все эти дни говорите: «создание големов ведёт к проблемам». И триды, и вообще вся наша общественная система ведёт к проблемам. Триста лет людей избавляли от «рабского труда для поддержания жизни», вместо живых создав механических рабов, которые теперь стали нашими хозяевами именно потому, что никто не вспомнил основного правила: «Самый зависимый и бесправный из рабов – рабовладелец».

– Невозможно забыть то, что уже было сделано или открыто, – не сдавался англичанин. – История человечества…

– Говорит о том, что мы постоянно забываем о сделанном! – звонко от волнения сказала Лена. – Механику античности забыли почти на две тысячи лет. Китайский флот уничтожили по приказу одного человека, и целая страна на столетия забыла о море.17 Но это крайности, нам не нужно их повторять. Не надо забывать технологии, нужно менять способ их использования! Вы все знаете об установках исконников. Если бы не совместные действия всех правительств мира, расшатывание свойств пространства-времени привело бы к глобальной катастрофе. Именно поэтому эти технологии запрещены на Земле, зато стали основой для освоения космоса!

– Мы на основе установок исконников создали проект межзвёздного корабля и твёрдотелый двигатель для него, – громко объявил Шери. – Лена, ты о таком говоришь? Использование технологий в иной сфере?

– Почти. – Она быстро и немного коряво писала на экране стилосом. – Есть методика быстрого создания органов для трансплантации. Есть методика залечивания серьёзных ран. Есть методика лечения неврологических заболеваний, в том числе с помощью аватаров. Разве этого мало?! Создание големов как обычных людей не имеет смысла, они выгодны только как рабы – мы сто раз говорили об этом. Значит, нужно сделать так, чтобы их не делали! Вообще – ни людей, ни киборгов.

– Но как это сделать? Это же невозможно! – поразился американец.

– Экономика! – вступил в разговор Мишель. – Сколько сейчас големов? Психически полноценных, уже родившихся или вот-вот готовых выйти из родильных камер? Не больше двух тысяч. Мы признаём всех големов людьми со всеми правами и обязанностями, номинально не запрещаем их создавать, но требуем соблюдения таких условий, какие далеко не каждый крупный концерн может обеспечить. И жёстко контролируем их выполнение. Маленькие и любительские лаборатории не учитываем – у них нет таких возможностей. Они, конечно, будут пробовать, но это уже дело конторы – их нейтрализовать. А вот с уже созданными – да просто дать им огромные льготы! Такие, чтобы они получали в два, три раза больше обычного человека. Никто не захочет делать големов или киборгов, если это станет невыгодным.

– Но тогда големов все возненавидят! – возразил Марк.

– Я же говорю, сейчас их не больше двух тысяч на весь мир, и их можно принять на работу в госучреждения. Это в миллионы раз дешевле, чем разгребать то, что мы рассматриваем всё это время. И одновременно с этим влиять на общественное мнение, чтобы через сорок лет ни один нормальный человек и подумать не мог о создании искусственных личностей. Это должно восприниматься как… как инцест! Работать, конечно, много придётся, но всё решаемо.

– Нам этого никто не позволит! – с надеждой: «а вдруг удастся?» – заметил американец.

– Почему? – Митя удивлённо посмотрел на него. – Разве мы должны спрашивать?

– То есть как? – От мальчишки в который раз за день опешили все.

– Вы помните главный признак раба? Он не отвечает за свои действия18, вся ответственность лежит на его хозяине. А теперь посчитайте сами: ответственность за производство – на роботах, ответственность за искусство и экономику – на компьютерных программах, ответственность за рождение детей – на медицинских технологиях, нас с братьями создали, чтобы мы отвечали за науку. Что остаётся человечеству? Оно не отвечает ни за что, отдав власть политикам, а те – отдали её компьютерам и нам! Решаем сейчас мы! И мы должны решить за них: они снова станут людьми! Не потребителями, а личностями! Ответственными за свою судьбу!

– Думаю, вы правы. – У Ван просветлевшим и одновременно озабоченным новой задачей взглядом смотрел на Митю. – Дмитрий, вы задали огромную, невероятно интересную и важную задачу: без революций и крупных потрясений изменить всё общество. Уж точно «устами младенца глаголет Истина», а если этот ребёнок – голем-«компьютер»… Но и вы, и вы, Елена, правы: главная опасность – не террористы, а стоящие за ними фактические хозяева стран, концернов и корпораций.

– «Хозяева жизни»! – Митя серьёзно посмотрел на китайца. – Лев Борисович называл их именно так – «хозяева жизни». И именно их, а не отдельных мелких хозяйчиков центра нужно судить! Они все – одно целое, они – метастазы социального рака, сжирающего всё, что создано человечеством!

– Их много, – осторожно заметил француз. – И они объединены, а мы – нет.

– «Дураки любят собираться в стаю»19, – словно бы невпопад напел Родионыч известную только в конторе песенку, когда-то принесённую из другого мира Натой Счастливцевой. – Так почему бы для разнообразия не объединиться умным? Не в стаю, а в нормальное, думающее человеческое общество? Может, как раз это и есть настоящая эволюция, а не борьба «кто кого сожрёт»? Объединяться для будущего, когда за него отвечает и каждый человек в отдельности, и всё общество?

– Ну что, коллеги, интересная перед нами цель поставлена? – У Ван оглядел людей. – Справимся?

– Справимся! – неожиданно для всех стукнул кулаком по столу американец. – Или мы, или эти… «хозяева жизни». Мне совсем не улыбается пускать слюни в голоаттракционах. Я хочу, чтобы мои дети Марс осваивали, а внуки – Галактику!

– Справимся! – переглянувшись, в один голос сказали все – и хрупкие, ещё очень слабые мальчишки, и бледные от волнения Лёшка с Леной, и учёные, и священники, и даже забытые всеми, но внимательно следившие за обсуждением Виктор и тётя Аня:

– Справимся!

Спрос рождает предложение