1
Новенький закрытый «Виллис» мчался по шоссе Шталлупёнен – Гумбиннен, резко тормозя и сбавляя ход перед незасыпанными еще воронками.
Действующая армия прошла вперед, а вслед за нею устремился второй эшелон: запасные части, мастерские, медики и интенданты. Оттуда, где уже еле слышно громыхали орудия, встречным потоком шли транспорты раненых и колонны немецких пленных.
Подполковник Климов сидел на заднем сиденье «Виллиса», время от времени наклонялся вперед и разговаривал с капитаном Петражицким.
Они пробирались в Гумбиннен, где Климов намеревался организовать филиал своего разведотделения, а возможно, и перебросить туда весь аппарат, занимающийся в Главном разведывательном управлении Генштаба Восточной Пруссией.
Обменявшись несколькими фразами с Петражицким, Климов с интересом осматривал окружающую местность, пытливо вглядывался в осунувшиеся лица пленных немцев и раза два останавливал машину, чтобы поговорить с тем или другим.
Но разговоры эти были однообразными и скучными. Немцы втягивали головы в плечи, испуганно таращили глаза на русского офицера, безукоризненно говорящего на их родном языке, повторяли сакраментальное «Гитлер капут» и напоминали бродячих собак, которые ждут, что их вот-вот ударят.
Встречались по дороге и беженцы. При первых слухах о русском наступлении они бросились на запад, но Красная армия опередила их, и теперь они возвращались в покинутые дома.
Климову не раз приходилось видеть вот такие тележки с вьюками различного барахла и маленькими детишками наверху, усталых женщин и испуганных стариков, жавшихся к обочине дороги. Он видел их на Брянщине и под Ростовом, в Моздокских степях и у Белой Церкви, он видел это, страдал и мечтал о том дне, когда беженцы пойдут по дорогам чужой земли.
И вот вроде бы и сбылась мечта подполковника Климова, он видит других беженцев, но почему-то никакого удовлетворения картина эта ему не приносит. И Климов думает, что да, только смертью нужно карать убийцу, кровь за кровь, смерть за смерть, но зачем же радоваться тому, какие вон у немецкого парнишки, идущего рядом с тележкой, голодные глаза…
Но война еще не окончилась. Климову есть о чем думать, есть о ком заботиться. Там, где гремят пушки, работают его люди. Именно работают, а не воюют, хотя где-то далеко, в Центре, перед их фамилиями значатся воинские звания. Они не воюют, а работают, но как бы им хотелось схватить автомат и во весь рост пойти в атаку! И они ходят в «атаку», и каждый из них стоит целой дивизии, а то и армии, хотя ни разу, быть может, не выстрелил даже из пистолета.
Два дня назад Климова вызывали к генералу Вилксу.
– Вот так, подполковник, – сказал Арвид Янович. – Второй и Третий Белорусские идут по территории, которая входит в сферу деятельности вашего разведотделения. Пора подумать о перенесении места работы ваших сотрудников в тевтонское логово. Собирайтесь в Восточную Пруссию, Алексей Николаевич.
– У нас уже все готово, Арвид Янович. Вот, посмотрите наши наметки.
– Добро, что заранее подготовились… Что нового получено от Януса?
– Янус сообщает сведения о вооружении и дислокации войсковых подразделений противника. Информирует понемногу, но регулярно. Это позволяет представить обстановку в целом. Данные мы передаем с дополнительными сведениями, полученными от других источников, командованию Второго и Третьего Белорусских фронтов.
– Что выяснили с Вильгельмом Хорстом? Чем вызван его интерес к Янусу? – спросил Вилкс.
– Оказывается, Хорст – кадровый сотрудник Зихерхайтсдинст[19] – работает на американскую разведку. Официально завербован Управлением стратегических служб в 1942 году. Уточняем масштабы его полномочий, характер связи со своим Центром. Информацию об этом передали Янусу. Янус сообщил, что завязывает с Вильгельмом Хорстом дружеские отношения.
– Янус у нас молодец, – сказал Арвид Янович. – Сейчас ему особенно трудно. Надо ему помочь. Подбросьте Хорсту через соответствующие каналы сведения, будто наш Янус может быть полезен для него. Но только осторожно, одним намеком…
– Знаете что, – продолжал генерал Вилкс. – Я вот что сейчас подумал… Надо сделать это через Берлин. Аккуратно сделать… Подготовьте от моего имени указание на этот счет в Берлин, Профессору. Старый Иоганн сделает все солидно и чисто. А через Слесаря сообщите Янусу о нашем намерении. Пусть он ведет себя с Хорстом так, будто принимает знаки внимания со стороны оберштурмбаннфюрера как должное. Но без перехлеста… Если это тот Хорст, которого я знаю по Испании, то состязаться с ним Янусу будет трудненько… Вы, подполковник, распорядитесь от моего имени в отношении тщательного сбора всей информации об этом человеке. И как можно быстрее. Я хочу знать, с кем и Янус, и мы имеем дело. Сам Янус ничего не сумел узнать о Хорсте?
– Пока ничего, кроме того, что мы ему уже сообщили о связях Хорста с разведкой союзников. Дело это, правда, весьма темное, Арвид Янович. Нам известно, что Хорст стал человеком оттуда, но подробностей мы не знаем. Впрочем, сообщили Янусу все, что могли.
– Пусть особенно и не пытается проникнуть в тайну Хорста. Может попасть в ловушку. Лучше мы сами, отсюда, соберем все сведения и примем соответствующие меры. Что еще нового?
– Август Гайлитис, которого мы считали потерянным, объявился через запасную явку Слесаря. Жив и здоров. Я передал Слесарю, чтобы он перепроверил обстоятельства его спасения. Сегодня должен быть ответ…
– Пусть Янус и Слесарь будут осторожнее, – продолжал тенерал. – Не исключена провокация. Эта бестия Беме умный гестаповец, всеми силами старается завоевать расположение Гиммлера. Он может завалить наших людей. Нам известно, что у Беме грызня с оберстом Динклером, начальником местного абвера. Хотя последний теперь его подчиненный и бывший любимец проигравшего Канариса, Беме его побаивается. Оберст фон Динклер пользуется доверием у рейхсфюрера СС. Ориентируйте Януса. Это обстоятельство может ему пригодиться. Видите ли, Алексей Николаевич, хотя дело идет, как говорится, под занавес, не следует сбрасывать со счетов исполнительность и педантичность Беме, как, впрочем, и остальных немцев. Как бы нам в последний момент не потерять своих людей. Ощущение близкой победы может заставить их расслабиться, потерять бдительность. Смотрите, Алексей Николаевич… Вы руководите отделением, которое занимается Восточной Пруссией, и потому именно вам необходимо продумать меры, чтобы обезопасить Януса, Слесаря и других. Что нового по «вервольфу»?
– «Вервольф» уходит в подполье, – сказал Климов.
– Надо не прозевать этот момент, – предупредил Арвид Янович. – Когда они законспирируются, трудно будет вскрывать потаенные связи «оборотней», подпольная сеть станет трудно уязвимой. Ориентируйте Януса и Слесаря – пусть приложат все усилия по установлению дислокации отрядов «вервольф», фамилий и кличек командиров, укрытий с оружием, структуры связи отрядов между собой и с центральным руководством. Надеюсь, что Янус справится с этой сложной задачей.
– Да, – сказал Климов, – Янус – это Янус… Жалко, что не довелось знать его раньше.
Генерал Вилкс улыбнулся:
– Вы тогда еще и не помышляли о работе в разведке, Алексей Николаевич, когда Сережа окончил нашу спецшколу и отправился за кордон. Хотя он и моложе вас на пять лет.
– Я защищал в том году диссертацию о Канте, Арвид Янович.
– Да, я знаю. И защищали ее на немецком языке. Кстати, недавно мне довелось прочитать, что в январе 1758 года Иммануил Кант стоял в толпе кёнигсбержцев, которая встречала русские войска, проходившие через Фридландские ворота города.
– Совершенно верно, Арвид Янович. А потом философ присягал на верность нашей императрице Елизавете Петровне. И вся Восточная Пруссия была включена в состав Российской империи. Только вот неожиданная смерть Елизаветы и воцарение Петра Третьего изменили завоеванное русскими солдатами «статус-кво».
– Ничего, – сказал генерал Вилкс. – Мы это снова отвоюем.
– Простите, Арвид Янович, – сказал Климов, – но я хотел бы спросить вас не по теме. Вы ведь воевали в Гражданскую войну в Дагестане…
– И не только там, – ответил генерал Вилкс. – Потом в Средней Азии. А начинал в восемнадцатом году под Псковом, в феврале. Почему вас заинтересовал Дагестан? Это так далеко от Восточной Пруссии, Алексей Николаевич.
– Зато в Восточной Пруссии находится представитель этого далекого края, – улыбнулся Алексей Николаевич. – Вот я и хотел… О необычных связях латышей и дагестанцев, таких, казалось бы, далеких друг от друга народов. Я про историю Сиражутдина – Ахмедова-Вилкса и Юсупа Гереева.
– А, вон вы про что… Понятно. Видно, вы хорошо изучили биографию Януса, так, впрочем, и должно быть. И разыскали сходный случай.
– Только там все наоборот, Арвид Янович, – заметил Климов. – Дагестанцы усыновили латышского парнишку…
– Разве это имеет значение? – возразил генерал Вилкс. – Так или наоборот… Главное в том, что усыновили… Причем приняли в дом мальчишку другой веры, другого языка. В этом сермяжная, так сказать, правда. История, о которой вы упомянули, весьма поучительна.
Вот вкратце ее суть, Алексей Николаевич…
Отец Юсупа – Яков Сирмайс – после окончания у себя на родине учительской семинарии приехал вместе с женой в далекий Дагестан и поселился в нынешнем Буйнакском районе. Семья Сирмайсов пользовалась большим уважением у горцев. Это уважение они заслужили доброжелательным отношением к местным жителям, самоотверженным служением делу народного образования…
Из желания помочь беднякам учитель Сирмайс вел уроки бесплатно, организовал для ребят трудовые мастерские, где они могли заработать себе на пропитание. Развитие культуры, просвещение народов Дагестана стали для этой латышской семьи кровным делом. Об этом свидетельствует хотя бы то, что Яков Сирмайс в совершенстве овладел кумыкским и аварским языками и объяснялся с учениками на их родном языке.
Здесь, в Дагестане, у Сирмайса родился сын, названный в честь отца Яковом. В годы Гражданской войны родители Якова, как и родители нашего Януса, погибли, и мальчик остался сиротой. Жители аула помнили то добро, которое сделал для них приезжий учитель. Якова Сирмайса-младшего усыновила семья местного жителя – кумыка Арсу Гереева, который был известен своими прогрессивными взглядами и связями с революционным движением. Приемному сыну дали имя Юсуп. Юноша оказался достойным своих родителей – и настоящих, и приемных. Он жил судьбами своего народа, в двадцать лет вступил в партию, помогал становлению советской власти в Дагестане, был одним из активных организаторов колхозного строительства, затем работал заместителем прокурора республики. Сын двух народов – латышского и кумыкского, Яков Сирмайс – Юсуп Гереев стал видным дагестанским писателем. Сейчас в Дагестанской республике его с полным правом считают основателем кумыкской литературы. Так что, Алексей Николаевич, наша революция сделала невозможное возможным. Один дагестанец блестяще справляется с ролью немецкого офицера, латыш становится классиком дагестанской словесности.
– Вы правы, товарищ генерал, – сказал Климов. – История Сирмайса – просто фантастика…
– Жизнь, Алексей Николаевич, бывает порой удивительнее сказки, – задумчиво проговорил Вилкс.
2
Материалы о «вервольфе», переданные Янусом в Центр, позволили, как говорится, на корню выдернуть часть ядовитой поросли диверсантов и убийц из-за угла, выращенной заботами и стараниями гестапо и СД в тех районах Восточной Пруссии, которые были уже отвоеваны Красной армией.
К сожалению, списки агентуры и тайников, полученные Центром, были далеко не полными, и система «вервольфа» была продумана так, что провал одной из организаций не мог повлечь за собой раскрытие остальных групп.
Постепенно в Гумбиннен собрались почти все сотрудники отдела подполковника Климова.
Сам Алексей Николаевич вместе с Петражицким, теперь уже майором, назначенным его заместителем, мотались по занятой частями Красной армии территории Восточной Пруссии, помогали армейским органам контрразведки избавляться от банд «вервольфа», организовывали заброску своих людей в немецкий тыл, налаживали новые каналы связи со старыми работниками вроде Януса, Портного и Слесаря.
Однажды, когда Алексей Николаевич расположился в одном из небольших городков на южной границе Пруссии и после короткого совещания у начальника Смерша армии вернулся к себе, в дверь двухэтажного особняка, который он занимал вместе с охраной и адъютантом-помощником, громко постучали.
Вошел солдат в наброшенной поверх телогрейки плащ-палатке, щегольски заломленной назад шапке-ушанке. Автомат висел у чего на плече стволом вниз.
– Подполковника Климова мне, – совсем не по-уставному сказал солдат и застыл в дверях, слегка прислонившись к косяку.
Климов уже снял гимнастерку, разулся и сидел за столом, в носках и меховой безрукавке, надетой на нижнюю рубашку.
– Есть такой. В чем дело? – сказал он.
– Вас просят прибыть в Смерш, товарищ подполковник». Срочно, – ответил солдат.
Он выпрямился, поддернул автоматный ремень.
– Разрешите идти?
– Хорошо, – сказал Климов. – Сейчас приду.
Подполковник с сожалением посмотрел на стол, который помощник заставлял мисками, натянул сапоги, надел гимнастерку, шинель и вышел на крыльцо, которое с двух сторон охватывала огромная лужа.
Ветер, гонявший полдня тяжелые тучи по небу и раскачивавший мокрые деревья, сейчас где-то укрылся, и стало очень тихо, и даже звон капели был хорошо слышен.
Алексей Николаевич вышел на улицу и двинулся к площади вдоль низких решетчатых заборов, за которыми теснились фруктовые деревья.
Площадь была заполнена солдатами и военной техникой.
Все это шумело, кричало, разговаривало, постепенно вливалось на одну из дорог, уходящих на север, а с другой стороны подходили новые танки, автомашины, орудия и полевые кухни.
У входа в здание, занятого контрразведчиками, стояли автоматчик и один из офицеров дивизионного Смерша.
– Прошу вас, товарищ подполковник, – сказал офицер.
В кабинете начальника отдела Климов увидел одетого в гражданское платье старика. Старик сгорбился на стуле и нервно барабанил пальцами рук, лежащими на коленях.
На звук открываемой двери старик не обратил ни малейшего внимания. Только пальцы его прекратили барабанить по коленям.
– Проходите, проходите, Алексей Николаевич.
Моложавый полковник, начальник Смерша, поднялся из-за стола и шагнул навстречу Климову.
– Извините, что побеспокоил. Вот задержали мои ребята этого типа. Говорят, крупный помещик, юнкер. Хотел проскочить на запад, только вот не успел.
– Поговорите с ним, Алексей Николаевич. Вы-то, наверное, скорее найдете ключик к этому пруссаку.
Климов с любопытством посмотрел на старика.
– Я вас оставлю, – сказал начальник отдела. – Располагайтесь по-хозяйски.
Он вышел. Человек на стуле продолжал сидеть сгорбившись. Климов подтянул к себе стопку чистой бумаги, повертел в руках остро отточенный карандаш.
– Как ваше имя? – спросил он.
– Барон Отто фон Гольбах, – гордо выпрямился старик. Я никогда не делал и не желал русским ничего плохого. Я всегда говорил, что мы должны жить в мире и дружбе. Впрочем, я лишь повторяю слова Великого Бисмарка… И вы, конечно, не хотите мне верить.
– Отчего же, – возразил Климов. – Хотеть и верить – разные вещи. Верить я хочу, но…
– Понимаю вас, герр офицер, и я думаю, есть способ заставить вас верить в мою лояльность. Вы, конечно, знаете о моих коллекциях редких книг и картин. Я хотел вывезти их на запад, но ваша армия опрокинула все мои расчеты. Коллекции укрыты надежно, но я покажу вам тайник. Вы победили, и они должны принадлежать вам.
– Они должны принадлежать германскому народу, – тихо сказал Климов. – Когда он вновь станет свободным.
– Я плохо разбираюсь в вашем политическом учении, герр офицер, хотя и пробовал читать Маркса. И умру я со своими убеждениями. Мне не ужиться с большевиками. Впрочем, жить мне осталось недолго. Но я всегда был против войны с Россией. Это невыгодно моей стране.
– Плохо, что не все ваши соотечественники разделяют это убеждение.
– Да… Последний вопрос. Можно? Берлин еще держится?
– Пока держится. Но, судя по нашему разговору, вы неплохой историк, барон, и, наверное, помните знаменитую фразу генерал-фельдмаршала графа Шувалова, произнесенную им после взятия Берлина во время Семилетней войны в 1760 году… «Из Берлина до Петербурга не дотянуться, но из Петербурга до Берлина достать всегда можно».
Вошел полковник и вопросительно глянул на Климова.
– Господин барон любезно согласился передать советскому командованию на временное хранение свои ценные коллекции рукописей и картин, – сказал Климов. – Он хочет немного отдохнуть, а потом покажет тайник.
В кабинет вошел сотрудник отдела.
– Накормите старика, – сказал полковник. – И дайте ему поспать пару часов. Потом свяжитесь с трофейщиками, пусть достают машины и ищут людей. Мы свою миссию выполнили…
Не успела закрыться дверь за бароном, как она вновь распахнулась, запыхавшийся молоденький лейтенант вытянулся в ее проеме и, запинаясь, сказал:
– Разрешите обратиться, товарищ полковник?
Из его сбивчивого рассказа они поняли, что задержан какой-то подозрительный человек, требующий, чтоб допрашивал его офицер в звании не ниже полковника и обязательно в Смерше. Одет в гражданское, документы на немецкое имя, а по-русски говорит отлично. Они с солдатами доставили его сюда, и сейчас этот тип находится внизу, и какие будут у товарища полковника указания на его счет…
– Полковник, значит, ему нужен? – усмехнулся хозяин кабинета. – Стало быть, я подхожу… Ну что ж, давайте этого подозрительного сюда.
В комнату ввели человека в зеленой куртке и охотничьей шапке темно-оранжевого цвета с длинным козырьком.
Он сделал два шага вперед, остановился и спокойно посмотрел вокруг.
Климов пристально глянул на вошедшего, вздрогнул и приподнялся со стула.
– Гайлитис? Август? – шепотом сказал он.
3
Подходя к зданию, в котором размещался абвер, оберштурмбаннфюрер Вильгельм Хорст одобрительно улыбнулся, вспомнив, какого рода прикрытие изобрели для своей резиденции армейские разведчики.
В этот день ярко светило солнце, на небе ни одного облака, подтаивал снег в многочисленных скверах, и кое-где появились серые пятна подсохшего асфальта.
Весна, последняя военная весна, пришла в Кёнигсберг. И в этот солнечный день совсем не хотелось думать о войне, она казалась такой далекой, и только черные клубы дыма, поднимавшиеся в районе Ратсхофа, напоминали о ночном налете советской авиации.
Местный абвер занимал внушительного вида трехэтажный особняк. На первом этаже помещалась станция по искусственному осеменению крупного рогатого скота, о чем свидетельствовал огромный каменный бык, стоявший у входа. И здесь на самом деле была такая станция – прикрытие абвера. Посетители проходили мимо быка в стеклянную дверь, а на первом этаже они разделялись на две категории: бауэров, пекущихся об осеменении коров, и клиентов – сотрудников абвера, которых ждали в комнатах верхних этажей.
Снаружи никто бы не смог определить, что за невинной вывеской скрывается филиал могучего ведомства, созданного в свое время злым гением адмирала Канариса.
Здоровяки в штатском, охранявшие проходы наверх и фильтрующие посетителей, очевидно, были предупреждены о визите оберштурмбаннфюрера к их шефу. Они беспрепятственно пропустили его, и на площадке второго этажа Вильгельм Хорст попал под опеку и покровительство щеголеватого обер-лейтенанта, адъютанта оберста фон Динклера, который проводил его до кабинета начальника военной контрразведки.
После совместной поездки за город Хорст почувствовал, как резко изменилось отношение Динклера к нему. Ранее подчеркнуто официальный и сухой, оберст вдруг проникся к оберштурмбаннфюреру непонятным дружелюбием.
Вот и сейчас, когда Хорст пришел к нему по его просьбе, фон Динклер встретил его куда более чем радушно.
Говорил он о разных пустяках, мимоходом пытаясь вызвать Вильгельма Хорста на откровенный разговор, выяснить его настроение в связи с крахом в Пруссии и крахом вообще, неожиданно переводил разговор на обергруппенфюрера Беме и, наконец, показав Хорсту, что несколько колеблется, сказал:
– Сейчас мы должны быть как никогда едины. К сожалению, и вы знаете об этом, Хорст, между мною и вашим шефом пробежала когда-то черная кошка. Почему? Затрудняюсь ответить. Но мне хотелось бы ликвидировать эту кошку. Я намерен прибегнуть к вашей помощи, ибо вы честный немец и настоящий наци.
– Что я должен сделать для этого? – спросил оберштурмбаннфюрер.
– Попробуйте устроить нашу встречу в неофициальной обстановке. Так мы лучше сможем понять друг друга. Вы понимаете, Хорст, что в первую очередь я забочусь об интересах рейха.
– Разумеется, господин оберст, я так вас и понимаю, – с приветливой улыбкой ответил Хорст.
– Значит, можно считать, что мы договорились? – спросил фон Динклер.
– Сделаю все, что в моих силах, – сказал Вильгельм Хорст.
– Пожалуйста, курите.
Начальник абвера придвинул к Хорсту коробку добрых, еще довоенных сигарет.
– И вот еще что. Мне известно, что вы поддерживаете какие-то отношения с гауптманом Вернером фон Шлиденом, старшим офицером отдела вооружения и боеприпасов в штабе генерала Ляша.
– Попросту это мой приятель, – ответил Хорст, – и хороший, настоящий немец.
– Немец? – усмехнулся фон Динклер. – Так вот считайте, Хорст, что я первым вношу пай в капитал нашей дружбы. У меня есть сведения, что этот самый Шлиден совсем не немец!
– Что?!
Хорст приподнялся в кресле, с неподдельным изумлением воззрился на оберста.
– Да, да, – продолжал фон Динклер. – Я располагаю определенными сведениями, что этот ваш Шлиден – американский шпион. И вы подумайте о том, что дружба с ним вам может повредить.
– Я уважаю коллег из армейской разведки, – с усмешкой сказал Хорст, – но на этот раз они дали маху. Вернер – американский шпион? Что за чушь! А может быть, я русский шпион, а, господин оберст? У вас что? Надежный источник?
– Не совсем, – замялся фон Динклер. – Но кое-что есть…
Ведь он учился в Соединенных Штатах… И мы кое-что получили. Нечто в этом духе.
– Спасибо за информацию, герр оберст, но она лжива от начала до конца, – сказал Хорст. – Я тоже жил в Штатах и даже в России, а вы, господин оберст, насколько мне известно, восемь лет проработали в Англии… Не считать же вас на этом основании агентом Сикрет интеллидженс сервис? Простите, но Вернера фон Шлидена я знаю очень хорошо. Неужели вы думаете, что наша служба хуже проверяет людей, нежели вы? Кстати, именно нашей службе предписано осуществлять политический контроль за любым немцем, в том числе и за вашими сотрудниками. Это к слову… Да прежде чем сесть с этим гауптманом за стол в одной компании, я знал о нем всю подноготную. Понимаете, герр оберст, всю!
– Что ж, – сказал оберст, – может быть, это и не так. Но согласитесь, что предупредить вас я был обязан…
– А за это вам спасибо. Предупреждать друг друга – долг истинных наци.
4
Шестьсот девяносто лет простоял Кёнигсберг в устье реки Прегель. Шестьсот девяносто весен прошумело над кровлями его крыш. И самой безрадостной была весна сорок пятого года.
Основанный в 1255 году, после успешного похода богемского короля Оттокара, союзника Тевтонского ордена, против пруссов, Кёнигсберг и назвали в честь Оттокара – Королевская гора. Он быстро сделался важным торговым городом, поскольку через устье Прегеля имел прямой выход в Балтийское море. Когда первая столица тевтонов – город Мариенбург – отошла в 1457 году к Польскому королевству, Кёнигсберг стал резиденцией гохмейстера, предводителя псов-рыцарей, а затем столицей, с 1525 по 1618 год, прусских герцогов.
Здесь был основан университет, в котором читал лекции великий Кант, и здесь же выстроены три линии фортов, делавших город неприступным. Отсюда распространялась реформация, и этот город прусские юнкера называли «пистолетом к виску России». В Кёнигсбергском университете, открытом еще в 1544 году, преподавали профессоры Якоби, Бессель, Бэр, Бурдах, Лер и Розенкранц. И отсюда же были родом гауляйтер Эрих Кох и Герман Геринг, наци № 2.
Советские войска стояли у стен Кёнигсберга. После разгрома Хайльсбергской группировки маршал Василевский освободившиеся части и соединения, огромное количество боевой техники и артиллерии перебросил к столице Восточной Пруссии. Он выдвинул перед фронтом основную задачу – готовиться к штурму.
Застыли в оцепенении испещренные осколками и снарядами Королевский замок и собор 1332 года с примыкающим к нему с северной стороны портиком из белого мрамора, с надгробием, под которым покоился прах великого философа. Ждали штурма здания биржи на берегу Прегеля, дикие звери, сидевшие в клетках одного из лучших в Европе зоопарков, тысячи мирных жителей и тысячи солдат вермахта, головорезы из СС и русские военнопленные, подготовленные к последнему и решительному бою со своими тюремщиками подпольной боевой организации «Свободная Родина».
Кёнигсберг готовился к обороне. Его гарнизон превышал сто тридцать тысяч человек, не считая фольксштурмистов и мобилизованного на оборонительные работы населения.
Столетиями укреплялась прусская твердыня. Здесь каждый дом был превращен в крепость. Многочисленные форты и доты, пятьдесят километров противотанковых рвов, четыре ряда окопов с блиндажами в три и четыре наката, окутанные спиралью Бруно – колючей проволокой.
Артиллерия Кёнигбсерга состояла из ста двадцати четырех артиллерийских и минометных батарей, не считая тридцати пяти тяжелых минометов и сотни шестиствольных установок.
Пятнадцать пушек стреляли снарядами в тысячу килограммов на сорок километров.
Восемьсот шестьдесят два квартала в городе – и каждый из них связан друг с другом единой оборонительной системой.
Подвалы домов соединены переходами. Весь город пронизан системой подземных ходов. Под землей электростанции, лазареты, склады боеприпасов.
Город лихорадочно готовился к обороне. Третий Белорусский тщательно готовился к штурму.
Крейсляйтер Кёнигсберга Эрнст Вагнер:
«Каждый дом – крепость обороны».
Комендант крепости Кёнигсберга и командующий войсками генерал Отто фон Ляш:
«Истинными героями могут быть только мертвые».
Верховный главнокомандующий Красной армии:
«Наше дело правое – мы победим!»
5
Когда Вернеру фон Шлидену передали, что его вызывают в гестапо, слышавшие это сослуживцы многозначительно переглянулись.
Вернеру недавно присвоили майорское звание и назначили временно исполняющим обязанности начальника отдела вооружения. Такой прыжок вверх, через должность заместителя, вызвал кривотолки и определенное чувство отчужденности к фон Шлидену у его коллег. Правда, внешне все выглядело весьма субординационно, пресловутый немецкий порядок соблюдался неукоснительно, но Вернер прекрасно понимал, что говорят о нем сослуживцы за спиной.
Вот и сейчас, не успела захлопнуться за ним дверь, как в отделе на все лады принялись обсуждать возможные причины вызова новоиспеченного майора в гестапо.
По городу Вернер фон Шлиден шел пешком, многие улицы были перекрыты баррикадами, колючей проволокой и рогатками. На машине его путь удлинился бы в несколько раз.
Вернер не знал, зачем его вызывают в гестапо, но днем раньше звонил Вильгельм Хорст и предупредил, что хочет его видеть у себя.
Майор Вернер фон Шлиден пересек площадь перед Северным вокзалом и вошел в узкий проулок, в глубине которого находилось здание главного отдела гестапо. Теперь дорогу сюда перекрывал полосатый шлагбаум, охраняемый четырьмя эсэсовцами: они стояли парами с каждой стороны.
Один из них проверил документы майора и лениво показал рукой, что тот может пройти по тротуару с левой стороны, где не было ограды.
В приемной Хорста Вернер уже не увидел той миловидной женщины в форме шарфюрера СС, кажется, ее звали Элен, вспомнил майор, которую он заметил прошлой осенью, во время первого визита к оберштурмбаннфюреру.
Вместо нее за пишущей машинкой возвышался здоровенный парень с гривой рыжих, почти огненных волос, в черном мундире, который был ему явно тесен. Черная повязка пересекала его лицо, закрывая левый глаз.
Вернера никто не встречал ни у входа, ни в приемной. Рыжий циклоп не обращал на фон Шлидена ни малейшего внимания и стучал на машинке.
Майор в нерешительности остановился, хотел было обратиться к одноглазому секретарю, но в это время дверь из кабинета Хорста отворилась, и оттуда вышел оберштурмбаннфюрер. Увидев Вернера, он, улыбаясь, приветствовал его, обнял за плечи и повел к себе.
– Вот что, майор, – сказал Хорст, когда они уселись поудобнее и закурили, – нам, или точнее, мне лично необходимо вот такое количество взрывчатки.
Он протянул фон Шлидену исписанный цифрами листок.
Вернер быстро пробежал его и откинулся на спинку кресла.
– Ого! – сказал он. – Куда так много? Ведь этого хватит, чтобы взорвать весь Кёнигсберг…
– Не преувеличивайте, Вернер. И полегче с такими заявлениями. Так уж и весь Кёнигсберг… И не задавайте лишних вопросов. Вы должны представить мне списки частей и отдельных складов, где мы возьмем эту взрывчатку. Разбросайте общее количество так, чтоб в частях ничего не заподозрили. Мое задание санкционировано высшим начальством и для вас абсолютно секретно.
– И я снова буду вас сопровождать?
– Нет, в этом необходимости нет, майор. Ваша задача сугубо техническая. С остальным мы справимся сами. Итак, помните – завтра…
– Будет выполнено, оберштурмбаннфюрер! – ответил Вернер. – Этот листок я могу взять с собой?
– О да, только не потеряйте. Потом отдадите его лично мне. Так сказать, в собственные руки.
– Я могу идти? – сказал Вернер.
– Подождите, Вернер…
Хорст как-то странно взглянул на майора.
Уже поднявшийся было из кресла Вернер фон Шлиден внимательно посмотрел на оберштурмбаннфюрера и снова сел.
– Где-то вы были неосторожны, Вернер, – сказал Хорст. – Должен сказать, что я нарушаю служебный долг, но вы мой друг, Вернер. В наше смутное время это, пожалуй, единственная ценность…
– Я не понимаю вас, Вилли. О какой моей неосторожности вы говорите?
– Не буду вас ни о чем спрашивать, Вернер. Вы делаете свое дело, я делаю свое. Но учтите: вами интересуется оберст фон Динклер.
– Оберст фон Динклер? Но ведь его святая обязанность интересоваться всеми офицерами, поскольку полковник возглавляет военную контрразведку… И я не вижу в этом, право, ничего предосудительного, оберштурмбаннфюрер.
«Очень хорошо, – подумал Вернер, – прикрытие сработало… Спасибо товарищам. Теперь ты мой самый надежный «телохранитель», Вилли Хорст!»
– Ладно, – сказал Вильгельм Хорст, – оставим этот разговор. Я вам ничего не говорил. Но имейте в виду, Вернер, это гораздо серьезнее, чем вы думаете. Говорю вам об этом как друг, и…
– Договаривайте, Вилли.
– В другой раз, дорогой Вернер, в другой раз…
6
На скрещении дорог Метгеттен – Кёнигсберг и Кёнигсберг – Пиллау стоял коренастый обер-лейтенант, судя по знакам различия, танкист.
Он переминался с ноги на ногу и нетерпеливо поглядывал в сторону от Кёнигсберга, верно, ожидая попутную машину.
Некоторое время шоссе было пустынным, и офицер несколько раз с явным раздражением посмотрел на часы.
Наконец со стороны Метгеттена показался приземистый пятнистый бронетранспортер. Когда он выехал на основное шоссе и стал выворачивать влево, на Кёнигсберг, офицер решительно шагнул на середину дороги и поднял вверх руку.
Водитель резко затормозил и приоткрыл дверцу. Офицер сел рядом, и машина двинулась вперед.
В районе Иудиттена бронетранспортер остановил патруль полиции порядка. Не вставая с места, офицер протянул старшему патруля свои документы. Старший патруля взглянул на них и приложил два пальца к козырьку шапки. Водитель сидел неподвижно за рычагами.
– Можете ехать, – сказал старший патруля. – Только возьмите влево, двигайтесь через Амалиенау. Впереди дорога перекрыта: разбирают развалины после ночной бомбардировки.
Через час после того, как офицер-танкист остановил на шоссе бронетранспортер, его можно было увидеть у здания Центрального телеграфа, а через два часа он был уже неподалеку от форта «Дер Дона».
Если б комендант лагеря военнопленных встретил этого офицера на улице, вряд ли он узнал бы в нем того русского пленного, прекрасного механика, мастера на все руки, давно ликвидированного службой СС. Август Гайлитис, в кармане которого лежали безупречные документы, отлично справлялся с ролью немецкого офицера.
7
Майор Вернер фон Шлиден не любил приглашать к себе кого бы то ни было в гости. С друзьями он встречался на их квартирах, в ресторане или еще где-нибудь. Только на это обстоятельство никто не обращал внимания, ибо кошелек Вернера всегда был широко открыт для приятелей, друзей и собутыльников, и этого для них было достаточно.
На этот раз Янус изменил своим привычкам. На этот раз у него в гостях был оберштурмфюрер СС Гельмут фон Дитрих.
Причина для кутежа была основательная: присвоение фон Шлидену майорского чина. Накануне Вернер, выполнив задание Вильгельма Хорста, побывал в гестапо и встретил там Гельмута.
– Жду с ответным визитом, – сказал майор. – В субботу приглашаю тебя к себе. Отметим теперь мое звание.
– А дамы будут? – подмигнул оберштурмфюрер.
– Я предпочел бы мужскую компанию, но желание друга – мое желание, – улыбнулся Вернер. – Кстати, Гельмут, как-то осенью я видел здесь неплохую девушку.
– Элен? У вас хороший вкус, герр майор. Девочка получила первое офицерское звание СС и теперь служит в личной канцелярии самого Беме. Такой товар не залеживается… Но я думаю, старый добрый Кёнигсберг не оскудел еще совершенно, и вечер мы проведем на высоком уровне.
– Итак, в субботу в двадцать ноль-ноль, – сказал Вернер фон Шлиден.
Оберштурмфюрер кивнул, они подали друг другу руки и разошлись.
…Гельмут фон Дитрих опоздал на целый час, и Вернер стал уже беспокоиться, что тот не придет совсем. «Что я буду делать тогда? – думал он, меняя пластинки с танго и фокстротами и танцуя по очереди с Ирмой и ее подругой Лизхен. Дело осложнялось тем, что обе женщины и Гельмут тоже собирались остаться у майора фон Шлидена до утра.
За тщательно завешанными окнами моросил теплый весенний дождь. За окнами в сгустившихся сумерках притаился большой истерзанный город.
Вернер фон Шлиден занимал уютную квартиру из трех комнат в одном из кварталов Шарлоттенбурга. Обставленная старинной мебелью, квартира эта ничем не выдавала холостяцкого положения ее хозяина.
Саксофон замурлыкал очередное танго, и майор склонил голову, приглашая Ирму. Вдруг раздался звонок. Вернер извинился и пошел открывать.
– Доннерветтер! – сказал Гельмут вместо приветствия. – Тысяча извинений, Вернер. Никак не мог выбраться пораньше. Этот твой Хорст…
– Почему мой? – возразил фон Шлиден, принимая мокрую шинель оберштурмфюрера. – Он, скорее, твой, Гельмут. Но лучше поздно, чем никогда. Идем, я тебя познакомлю.
8
– Вы пойдете в Кёнигсберг на связь со Слесарем, – сказал подполковник Климов Августу Гайлитису.
После встречи в дивизионном Смерше и сдачи всех материалов и сведений, принесенных Гайлитисом, Алексей Николаевич приказал ему отдыхать трое суток, набираться сил для выполнения нового задания.
Но уже на второй день Гайлитис явился к подполковнику и сказал, что это преступление – отдыхать, когда кругом такое делается, и что он уже наотдыхался, когда валялся в сарае на сене с простреленной рукой.
И Климов решил, они оба к тому времени уже были в Гумбиннене, отправить Августа Гайлитиса обратно в Кёнигсберг.
– Завтра в двенадцать часов дня, – сказал он, – вы пойдете в Кёнигсберг на связь со Слесарем.
Этими словами начал разговор подполковник на следующий день.
– У Слесаря вышла из строя рация. К сожалению, он не смог решить эту проблему на месте. Вы доставите ему запасные части, у него получите новые сведения от Януса. Речь будет идти о системе оборонительных сооружений Кёнигсберга. Понимаете, как это важно сейчас… Слесарю скажите, что мы имеем информацию о намерении немцев подготовить для нас в Кёнигсберге какую-то пакость. Большего, к сожалению, не знаем. Пусть предупредит Януса, а тот попробует выяснить, что задумали нацисты.
– Если есть дополнительные данные о «вервольфе», – продолжал Климов, – пусть Слесарь незамедлительно передаст их нам. Уже есть случаи вылазок этих «оборотней». «Нужно предотвратить это в зародыше… Ваша форма и документы готовы. Переброской в Кёнигсберг будет руководить майор Петражицкий. В качестве прикрытия начальник армейской разведки выделяет четверых ребят во главе со старшим лейтенантом Новиковым.
Через два дня Август Гайлитис, он же обер-лейтенант Карл Шлосман, ходил по перерезанным баррикадами улицам Кёнигсберга.
9
Содержание: о разрушении объектов на территории Германии.
Борьба за существование нашего народа заставляет также и на территории Германии использовать все средства, которые могут ослабить боеспособность противника и задержать его продвижение. Необходимо использовать все возможности, чтобы непосредственно или косвенно нанести максимальный урон боевой мощи противника…
Поэтому я приказываю:
1. Все находящиеся на территории Германии пути сообщения, средства связи, промышленные предприятия и предприятия коммунального хозяйства, а также материальные запасы, которыми противник может в какой-либо мере воспользоваться, немедленно или по прошествии незначительного времени подлежат уничтожению.
2. Ответственность за уничтожение возлагается на военные командные инстанции в отношении всех военных объектов, включая дорожные сооружения и средства связи, на гауляйтеров и государственных комиссаров обороны в отношении всех промышленных предприятий, предприятий коммунального хозяйства, а также всякого рода материальных запасов. Войска должны оказывать гауляйтерам и государственным комиссарам обороны необходимую помощь в выполнении стоящих перед ними задач.
3. Настоящий приказ немедленно довести до сведения всех командиров. Все распоряжения, противоречащие данному приказу, утрачивают свою силу.
10
– Мы идем, отбивая шаг!
Пыль Европы у нас под ногами!
Гордо реет нацистский флаг!
Кровь и ненависть, кровь и пламя!
Багровый от обильного количества алкоголя, выпитого за столом, в расстегнутом мундире, Гельмут отбивал в такт ножом по столу, другой рукой обнимая за талию хорошенькую Лизхен, подругу Ирмы, несколько презрительно посматривавшую на оберштурмфюрера: Ирма терпеть не могла эсэсовцев вообще, Дитриха в особенности.
Вернер фон Шлиден довольно улыбался: вечер получился отличный. Стол был отменный, напитков достаточно, а сделать это в осажденном Кёнигсберге не так-то просто. И Лизхен с Гельмутом быстро нашли общий язык. Слава аллаху, вино и женщины хорошо развязывают язык.
Вскоре после того как пришел Дитрих, Ирма вышла на кухню. За нею следом поднялся майор.
– Что у тебя общего с этим мерзавцем? – зло спросила она, швыряя тарелки с закуской на поднос.
– Ирма, дорогая, ведь мы договорились с тобой! Будь умницей… Ты ведь знала, что будет Гельмут. Так надо, пойми меня. Бери пример с Лизхен. Она просто расцвела при виде такого бравого молодца.
– Лизхен – курица. Может быть, и мне прикажешь строить ему глазки?
– Перестань, Ирма. Ты хозяйка в этом доме, и веди себя как хозяйка.
Вернер обнял Ирму и притянул к себе.
– Ты у меня хорошая, добрая, умная, – сказал он. – Знаешь, не всегда приходится делать то, что тебе нравится… Я очень устал сегодня, очень устал, маленькая. И будь повеселее.
– Ты знаешь, Вернер, сегодня произошла странная история, – сказала Ирма. – У меня есть двоюродный брат, его зовут Альфред, Альфред Шернер. Он давно служит в СС, еще до войны. Вернее, служил…
– Погиб на фронте? – спросил фон Шлиден.
– Тут все не так просто, – задумчиво произнесла Ирма. – Я была еще маленькой девочкой, а мой кузен вовсю уже разгуливал по Тильзиту в коричневой рубашке. Потом перебрался в Кёнигсберг, позднее забрал свою мать, тетю Ильзу, отец его погиб под Верденом… За все это время мы почти не виделись с Альфредом, но я помнила, что в мои детские годы он всегда был добр ко мне. И вот месяц назад я узнаю от тети Ильзы, что штурмбаннфюрер Альфред Шернер погиб смертью героя на Восточном фронте. А сегодня…
– Что произошло сегодня, моя маленькая? – ласково спросил Вернер.
– Сегодня я встретила Альфреда на Шиденбургштрассе!
– Ты обозналась, Ирма, – недоверчиво улыбнулся Янус. – В нашей армии, а в СС особенно, учет покойников налажен на высоком уровне. Ошибочное извещение исключено. Ты попросту обозналась!
– Я сама так подумала, когда он, этот мужчина, опирающийся на массивную трость – наверно, ранен в ногу, – сказал мне голосом Альфреда: «Извините, фройляйн, только у меня другое имя».
– Ты окликнула его?
– Конечно! Ведь это же был Альфред! Но этот человек не признался.
– И что было потом?
– Вот это и не дает мне покоя, Вернер. Когда я извинилась перед ним, этот человек вдруг подмигнул мне и прижал палец к губам. Нет, Вернер, это был Альфред Шернер! Но почему извещение о смерти? Почему он, офицер СС, разгуливает по Кёнигсбергу в гражданской одежде?
– Тут может быть два варианта, Ирма, – спокойно ответил ей Янус. – Первый. Ты ошиблась… А подмигивание этого типа надо отнести к попытке вступить в контакт с такой хорошенькой девушкой.
– Он сразу повернулся и ушел.
– Успокойся… Второй вариант. Твой кузен выполняет особое задание. И про вашу встречу никому ни слова! Надеюсь, ты не успела еще рассказать обо всем тете Ильзе?
– Не успела… Ты один знаешь об этом.
– И хорошо, и прекрасно. Не тревожь старуху. Она поднимет шум и сорвет задание сына. Забудь об этой встрече. Твой брат погиб на Восточном фронте. И все! Твой брат погиб… Запомнила?
– Да, – сказала Ирма.
– Умница, – сказал Вернер и нежно коснулся губами ее щеки.
– А теперь, малыш, пойдем к нашим гостям.
«Это четвертый, ставший мне известным, случай, когда на эсэсовских офицеров приходят похоронки, а те оказываются живы, – подумал Янус. – Это уже система. Значит, Альфред Шернер, штурмбаннфюрер… Живет под чужим именем, обладает, разумеется, «железными» документами по поводу тяжелого ранения и последующего увольнения из вермахта. Не исключено, что этот «покойник» из СС является одним из руководителей отрядов прусских «оборотней». Надо добыть его фотографию. Пригодится, когда будем вскрывать подпольную сеть «вервольфа». Придумать предлог посмотреть семейные альбомы Ирмы…»
За столом много пили, ели, танцевали. Гельмут уже выходил со своей новой подругой в соседнюю комнату, а когда вернулся к столу, его щека была вымазана губной помадой.
Снова пили, хором пели «Стражу на Рейне», «Хорст Вессель». Гельмут заверял дам, что «Дас Дритте Райх» бессмертен и немцы все равно свернут шею большевикам. Он рассказывал, как расстреливает дезертиров, приглашал принять участие в казнях, обещая приготовить для прелестных фройляйн парочку «этих паршивых трусов».
Лизхен с нескрываемым интересом смотрела на своего «сверхчеловека», Ирма больше молчала, а оберштурмфюрер вновь и вновь наполнял рюмки, не забывая при этом предложить тост за «победу фюрера», «наших фройляйн» и «моего лучшего друга Вернера».
Они пили, танцевали и пели, а в нескольких километрах от города русские батареи занимали огневые позиции. И так много было орудий, что друг от друга отделяло их всего несколько метров.
Бутылки, стоявшие на столе, опустели. Вернер поднялся и прошел на кухню, чтобы откупорить новые.
Вслед за ним в кухню ввалился Гельмут фон Дитрих. Пошатываясь, он подошел к окну и отдернул штору.
– Что ты делаешь?! Свет!
Гельмут махнул рукой. Майор щелкнул выключателем и встал рядом у окна. Оберштурмфюрер прижался к стеклу лбом и смотрел в безглазую ночь, где были дождь и искалеченный город.
– Что с тобой? – сказал Вернер. – Тебе плохо?
– Плохо, очень плохо, мой друг, – тихо сказал Гельмут. – Там, перед девками, я храбрился, а на душе у меня… Если бы ты знал, как погано у меня на душе, Вернер. Знаешь, иногда…
Он не договорил. Вернер обнял его за плечи.
– Перестань. Будь мужчиной, Гельмут. Выше голову! Не все еще потеряно.
– Не все, это верно. Но из этого города мы уйдем. А я ведь родился здесь, Вернер…
Дитрих сжал кулаки:
– Но Кёнигсберг им не достанется тоже!
Гельмут схватил открытую майором бутылку и стал жадно глотать из горлышка жгучую жидкость.
Потом с силой поставил ее на стол и отер губы обшлагом мундира.
– Пусть, – крикнул он, – пусть приходят! Пусть приходят, и костер пожрет их вместе с тем, что мы здесь оставим!
– Костер? – спросил Вернер фон Шлиден.
– Да, костер! – сказал Гельмут. – «Костер Нибелунгов».
11
Из речи рейхсминистра пропаганды Йозефа Геббельса, произнесенной им на митинге Национал-социалистической партии в Берлине и опубликованной в газете «Кёнигсбергерцайтунг».
«Братья, друзья! Большевики, собрав свои силы, на отдельных участках сумели прорвать нашу стойкую оборону и кое-где вступили на священную землю фатерланда! Это не должно обескураживать нас. Каждый немец понимает, что война немыслима без временных неудач, которые рано или поздно ликвидируются сильнейшим. Сильнейшей стороной являемся мы – это бесспорно…
Чтобы оказать наиболее действенное сопротивление русским, фюрер призывает нас создать новую, еще невиданную ранее организацию для борьбы с противником на временно оккупированной им территории. Это будет «вервольф». Волк-оборотень, персонаж из милой нашему сердцу детской сказки, оживает, чтобы показать большевикам свои стальные зубы!
Отдадим свои сбережения и силы для создания тайных складов оружия и продовольствия. Волк-оборотень должен быть сытым, сильным и вооруженным до зубов!
Друзья! «Фольксштурм», «вервольф», новое оружие и фюрер – вот что спасет отечество!
Наша победа неизбежна!»
12
Веселье в квартире майора Вернера фон Шлидена стало убывать – гости притомились, да и выпито было немало. Хозяин уже прикидывал, как поудобнее ему разместить у себя на ночь Гельмута и белокурую Лизхен, как вдруг резко постучали во входную дверь.
Дитрих вопросительно посмотрел на Вернера.
Майор пожал плечами.
– Я никого не жду, – сказал он. – Пойду открою.
Встав перед дверью так, чтобы оказаться за нею, когда дверь откроется – этой своей привычке, отработанной еще в специальной школе, Янус следовал всегда и всюду, – майор фон Шлиден спросил:
– Кто там?
– Гестапо! – рявкнули из-за двери грубым голосом.
Вернер помедлил немного, улыбнулся и открыл дверь.
За нею стоял ухмыляющийся Вильгельм Хорст. Он держал под руку ту самую блондинку, которую еще осенью Вернер видел у Хорста в приемной.
– Испугались, герр майор? – спросил оберштурмбаннфюрер. – Право, вас стоит арестовать за то, что вы отмечаете присвоение вам майорского звания, а нас с Элен не позвали в гости.
– А ордер на арест у вас с собой, оберштурмбаннфюрер? – спросил Янус.
– Вот он, наш с Элен ордер! – воскликнул Вильгельм Хорст и поднял увесистый саквояж. – Коньяк и настоящее шампанское!
– Тогда отдаюсь правосудию, – сказал фон Шлиден и поднял руки. – Милости прошу, оберштурмбаннфюрер, и вас, милая фройляйн. Входите!
– Ее зовут Элен, – сказал Хорст. – Офицер СС Элен Хуберт.
Когда оберштурмбаннфюрер вошел в переднюю, Вернер шепнул ему на ухо:
– Здесь ваш Дитрих, Вилли.
– Я знаю, – ответил Хорст. – И это не самый худший случай.
Приход новых гостей, да и шампанское тоже, подняли у остальных настроение.
Даже Ирма повеселела, ей, недолюбливавшей эсэсовцев, понравился веселый и обаятельный Хорст, умеющий показаться человеком из высшего общества. Оберштурмбаннфюрер тонко шутил, говорил ненавязчивые комплименты женщинам, а когда стали танцевать, менял своих партнерш, строго соблюдая очередь и ничем не выделяя Элен, которую привел с собою.
Танцевал с нею и Вернер.
Потом, когда они вышли с Дитрихом на кухню, фон Шлиден хотел взять там нераскрытую еще пачку сигарет, Гельмут сказал ему:
– Не кладите глаз на эту нашу красотку, Вернер.
– О чем вы, Гельмут? – удивленно спросил майор.
– Я говорю про Элен Хуберт, – пояснил Дитрих, с приходом Хорста переставший налегать на коньяк и заметным образом протрезвевший. – Не вздумайте ею увлечься. Не знаю, с кем она спит: с моим шефом Хорстом или даже с самим Беме, а может быть, с тем и другим, но вы рискуете нажить себе крупные неприятности, дорогой майор.
– Мое внимание к Элен не выходит за пределы хозяйского долга гостеприимства, Гельмут, – возразил Вернер фон Шлиден. – Поэтому я…
– Предупредил вас – и ладно, – уже пьяным голосом – развезло после шампанского – пробормотал Дитрих. – Элен не просто женщина, а гестаповская овчарка в женском платье. Лично я лег бы с ней только по приказу фюрера. По мне женщины вроде Лизхен. Курочки… Люблю курочек, Вернер! Белокурых курочек… Помню, когда я был в России, то стрелял кур из «парабеллума».
Он вдруг выпрямился, сделал зверское лицо и оглушительно заорал на ломаном русском языке:
– Матка! Курка, яйка, млеко! Давай-давай!
Вернер фон Шлиден искренне, от души рассмеялся.
13
Генерал Вилкс сидел у себя в кабинете и перечитывал подробную сводку о мероприятиях по выявлению немецкой агентуры, которую переслал ему из Восточной Пруссии подполковник Климов.
Послышался низкий зуммер засовского[20] телефона. Арвид Янович оторвался от бумаг и поднял трубку.
– Быстренько собирайся, Арвид Янович, – послышался взволнованный голос начальника Главного разведывательного управления Генштаба Красной армии, – и ко мне… Нет, ко мне не надо. Опоздаем… Спускайся вниз, к моей машине. Сейчас едем. Да! Самое главное, чуть не забыл… Возьми с собой материалы по «верфольфу», не все, конечно, основные, будешь докладывать. И побыстрее! Я сейчас спускаюсь. Вместе поедем…
Удивленный необычным многословием своего шефа, который особой разговорчивостью не отличался, генерал Вилкс все же спросил: «Куда мы едем? Кому я должен докладывать?»
– В Кремль. Товарищу Сталину, – обретая присущую ему лаконичность выражений, ответил начальник ГРУ.
Вместе с начальником ГРУ они приехали в Кремль.
В приемной генералы ждали четверть часа. Затем секретарь Сталина молча показал рукой на дверь в кабинет вождя.
За длинным столом для заседаний Политбюро, стоявшим справа от входной двери, за дальним его торцом они увидели Сталина, который повернулся на звук открываемой двери и внимательно смотрел на входивших разведчиков. По левую его руку сидели Молотов и Щербаков, а подальше, через несколько стульев, ближе к противоположному торцу, расположился заместитель Верховного главнокомандующего Василевский, временно исполняющий сейчас обязанности командующего 3-м Белорусским фронтом.
Сталин показал рукой на стулья по правой стороне. Генералы сели посередине.
– Мы пригласили вас, генерал Вилкс, по рекомендации начальника Генерального штаба, который считает вас и ваших сотрудников самыми компетентными специалистами по части немецких диверсионных отрядов «вервольф», – сказал Сталин. – Соответствует ли это действительности?
Арвид Янович хотел пожать плечами, ему было непривычно отвечать на так поставленные вопросы, но генерал правильно понял, что здесь такой жест будет неуместен, сдержался, незаметно для окружающих вздохнул.
– Наши люди и в Москве, и по ту сторону фронта занимались «вервольфом» еще до того, как был подписан приказ Гиммлера о создании этих отрядов, товарищ Сталин, – ответил Арвид Янович. – Накоплена значительная информация, а на территории Восточной Пруссии уже выявлены и обезврежены первые подпольные организации «вервольф», вскрыты десятки тайников с оружием и боеприпасами.
– Расскажите подробнее, товарищ Вилкс, – попросил Сталин.
– Наш человек в Кёнигсберге передал интересные подробности о «вервольфе», товарищ Сталин, – продолжал рассказывать Арвид Янович. – Оказывается, сама идея эта принадлежит генералу Рейнгарду Гелену…
– Это начальник отдела ОКХ[21] «Иностранные армии – Восток», – пояснил Василевский.
– Знаю, – сказал Сталин. – Продолжайте, генерал.
– Самое неожиданное в том, – заговорил вновь Арвид Янович, – что Гелен принялся разрабатывать план будущего немецкого подполья, исходя из опыта боевых групп польской Армии Крайовой. В частности, детальному изучению подверглась деятельность ее командующего, генерала Тадеуша Бур-Коморовского, который во время Варшавского восстания попал к гитлеровцам в плен. В Бреславле немцы сосредоточили роту фронтовой разведки, товарищ Сталин, этой роте генерал Гелен поручил изучить опыт подпольщиков Армии Крайовой. Там же переводились на немецкий язык приказы, планы и другие оперативные документы Бур-Коморовского и тут же переправлялись в отдел «Иностранные армии – Восток», самому Гелену. Собрав и изучив весь аковский материал, генерал Гелен представил командованию свой план создания подпольных боевых отрядов, по шестьдесят человек в каждом. Гелен определил и их основные задачи: военный шпионаж, тотальная разведка в нашем тылу, подготовка мятежей и восстаний против советских оккупационных властей, создание террористических групп для убийства наших офицеров из-за угла, оборудование тайных радиостанций, печатная и устная антисоветская пропаганда…
– Серьезный у нас с вами противник, этот Гелен, – заметил Сталин.
– Вальтер Шелленберг, начальник VI управления РСХА, узнал о докладе Гелена, добыл его и передал Гиммлеру. И Гиммлер, который два месяца изучал доклад Гелена, перехватил у него идею. Рейхсфюрер внес незначительные поправки и присвоил себе авторство, громогласно объявил о создании на территории Третьего рейха особой диверсионно-террористической организации «Вервольф». Формированием ее занимается обергруппенфюрер СС Ганс Прютцман…
– Теперь мы имеем ее в собственном тылу, эту организацию «Вервольф»! – слегка повысив голос, сказал Сталин, легонько стукнув сжатым кулаком по краю стола, застеленного зеленым сукном. – Но советские солдаты должны воевать, не опасаясь выстрелов в спину… Вы обязаны постоянно заниматься «вервольфом», генерал Вилкс, денно и нощно, сейчас в этом главная ваша задача. А вам, – Сталин внимательно глянул в лицо начальнику ГРУ, так, будто только сейчас обнаружил его присутствие в кабинете, – вам необходимо взять этого хитроумного Гелена на особую заметку. Не спускайте с него глаз!
– Будет сделано, товарищ Сталин, – не по-уставному ответил начальник Разведуправления Генштаба.
– И вот еще что, товарищи, – продолжал Сталин. – Вы – разведчики, поэтому обязаны знать и знаете, наверное, больше, нежели члены Политбюро, и я в их числе. Хочу напомнить вам о наших ближайших военных планах, увязывая их с реальной опасностью «вервольфа». Как вам известно, войска Красной армии вышли на берега Одера и сейчас готовятся к решительному наступлению, цель которого Берлин. Захват его не только военная, но и политическая акция, важность и значение которой трудно переоценить. С другой стороны, союзники преодолели линию Зигфрида, окружили Рур и вышли на берега Рейна. Мы располагаем сведениями о том, что еще 15 сентября 1944 года генерал Эйзенхауэр сообщал фельдмаршалу Монтгомери следующее.
Сталин взял из папки, лежащей перед ним, листок и прочитал:
– «Ясно, что Берлин является нашей главной целью, объектом, для обороны которого противник, видимо, сосредоточит свои главные силы. Поэтому, мне кажется, нет никаких сомнений в том, что мы должны сконцентрировать всю нашу энергию и ресурсы на быстром осуществлении удара в направлении на Берлин».
– Союзники никогда не оставляли надежд на захват ими Берлина, – заметил Молотов. – На этой идее основывались их политические планы.
– Но военная обстановка вынудила их отказаться от этого плана, – сказал Сталин, – и первым понял это генерал Эйзенхауэр. 28 марта мы получили от него известие о том, что после уничтожения немецкой группировки, окруженной в Руре, союзники хотят продвигаться не на Берлин, его отделяют от них триста миль, а гораздо южнее – на Эрфурт, Лейпциг, Дрезден, в Южную Германию, к Австрийским Альпам. Генерал Эйзенхауэр считает, что союзникам целесообразнее быстро двигаться в указанном им направлении, чтобы разрезать Германию на две части, соединившись с Красной армией где-нибудь на Эльбе.
Когда Сталин получил личное послание генерала Эйзенхауэра, его всерьез встревожила возможность создания гитлеровцами «национального редута», о котором предупреждал Главнокомандующий войсками союзников. Эйзенхауэр подчеркивал, как «важно было пробиться в регион так называемого «национального редута» и разгромить там противника». В течение многих недель разведчики стран антигитлеровской коалиции получали донесения о том, что в крайнем случае нацисты намеревались отвести отборные части СС, гестапо и других фанатически преданных Гитлеру организаций в горные районы Южной Баварии, Западной Австрии и Северной Италии, заблокировать труднопроходимые горные перевалы и не дать союзникам проникнуть туда. Такой оплот нацистов можно было бы уничтожить, взять хотя бы измором. Но если немцам позволить создать такой редут, размышлял Сталин, они, возможно, вынудят нас втянуться в длительную и изнуряющую кампанию наподобие партизанской войны или дорогостоящей осады. Тем самым гитлеровцы поддерживали бы безрассудную надежду, что союзники поссорятся между собой, и тогда Германия сумеет выторговать для себя более благоприятные условия, чем безоговорочная капитуляция. У Сталина имелись явные доказательства, что нацисты намерены предпринять такую попытку, и необходимо было лишить их возможности ее осуществления.
Теперь Сталин знал и о другой идее, противоположной созданию оплота в горах, – он знал о создании подпольной армии, которой они дали название «вервольф»: оборотни. Задачей такой организации, состоявшей только из преданных последователей Гитлера, были убийства и террор. В эту тайную организацию собирались вовлечь парней и девушек, а также взрослых людей в надежде, что они наведут такой ужас в сельских районах и вызовут такие затруднения для оккупационных властей, что те сочтут за благо покинуть Германию.
«Единственный способ сорвать такие замыслы, – писал Эйзенхауэр Сталину, – для осуществления которых всегда имелась возможность в силу исключительной преданности фюреру столь многих молодых немцев, – это занять войсками всю территорию страны до того, как будет создана подобная организация».
В личном послании генерал Эйзенхауэр сообщал Сталину и о военных планах, подробно излагал суть трех будущих крупных наступлений: войска 12-й группы армий генерала Бредли пойдут через Центральную Германию, это наступление должно было привести к встрече с русскими на Эльбе; наступление 21-й группы армий Монтгомери на севере, которое отрежет Данию от рейха; бросок 6-й группы армий от Деверса в Австрию и захват горных районов к западу и югу от нее.
Когда Сталин познакомил с этим посланием Молотова, тот сообщил ему, что по его собственным каналам стало известно, как Уинстон Черчилль был недоволен этими прямыми контактами двух Верховных главнокомандующих. Премьер-министр возражал против плана Эйзенхауэра вообще, считал, что тот должен был бросить английскую армию вперед, подкрепив ее американскими дивизиями, с тем, чтобы в решительном броске союзники захватили Берлин, опередив русских, не обращая внимания на сложившуюся военную конъюнктуру.
– Наши солдаты мечтали войти в Берлин еще в сорок первом году, – сказал Сталин. – И мы не можем лишить наш народ этой его законной награды. Разгромить фашизм в его логове – этим лозунгом жили все мы эти тяжелые годы. Теперь Красная армия на пороге Берлина. Но за ее спиной курляндская группировка немцев, тридцать дивизий, прижатых к морю. И главная наша заноза – Кёнигсберг, Восточная Пруссия. А теперь вот еще «вервольф»… От имени Политбюро я хочу предупредить вас, товарищи генералы, что вся ответственность за будущие действия этих подпольных отрядов ложится на ваши плечи. И мы с вас строго спросим за каждого убитого из-за угла советского солдата. Расставьте надежные капканы для «оборотней»!
14
на лейтенанта Мирзу Джабиева,
командира стрелкового взвода
806-го полка 235-й дивизии.
Член ВЛКСМ с 1943 года,
родился в 1925 году.
При прорыве сильно укрепленной оборонительной полосы противника на северо-западной окраине города Кёнигсберга и при штурме форта № 5 6 апреля 1945 года товарищ Джабиев по сигналу первым во главе своего взвода преодолел канал и с криком «Ура!» бросился на форт и воздрузил на нем Красное Знамя, первое знамя при штурме Кёнигсберга.
Личным примером, мужеством и отвагой он увлекал бойцов взвода на штурм форта. При дальнейшем наступлении Мирза Джабиев первым ворвался и на окраину города, блокировал один из домов, гранатами и автоматным огнем уничтожил 8 гитлеровцев и 13 взял в плен.
Будучи раненым, Мирза Джабиев не покинул поля боя до тех пор, пока не была выполнена поставленная задача. Только к исходу дня по приказанию командира батальона Мирза Джабиев отправился в санитарную роту.
Достоин присвоения звания Героя Советского Союза. Примечание автора: звание присвоено 19 апреля 1945 года.