«douane»[39], и вдруг Люси сообразила, что Жозефина рассказывает о ее триумфе на таможне. История того бедного потертого чемодана, прошедшего таможню без пошлины, взволновала весь монастырь, вызвав неподдельную радость.
– Право, это очень любезно со стороны отца сестры Клер, – заметила Эмилия.
После рассказа наступило короткое молчание, потом Вильгельмина беспричинно загоготала, мотнув головой, как резвая корова.
– Мне надо побегать, – игриво сообщила она. – О-о! Как я хочу побегать!
Она зашлась в новом приступе смеха и побежала по дорожке в сторону беседки, высоко подбрасывая пятки и размахивая руками из стороны в сторону.
– Поймайте ее! – весело прокричала Жозефина. – Поймайте, чтобы отправить на рынок!
Раздался новый взрыв смеха, хором зазвучали беззлобные шутки, потом с девчачьей шаловливостью Тереза, Эмилия и Маргарита, а вслед за ними более медлительная Габриэлла пустились в погоню за дородной фламандкой. Не переставая улыбаться, наставница пошла было за ними, но вдруг обернулась к Люси.
– Сердцу полезно пребывать в веселье, – выразительно сказала она. – Мы должны быть как дети малые. – Тут она умолкла, разглядывая застывшее удивленное лицо новой кандидатки. – Здесь не стоит быть чересчур серьезной, чересчур молчаливой, – продолжила она и, указав на нахмуренный лоб Люси, добавила: – Это следует стереть с лица. Хорошая монахиня всегда радуется. Во время отдыха надо смеяться! Помни, здесь мы – малые дети Иисуса.
– Трудно смеяться по принуждению, – с сомнением ответила Люси, в растерянности щурясь, – ведь она приехала сюда молиться, а не хохотать. – Особенно, – робко добавила она, – особенно смеяться над чепухой.
– Нет-нет! – вскричала Жозефина. – Нельзя потакать себе. Надо себя перебарывать. – Потом вдруг сложила ладони и возвела очи горе, пародируя чрезмерную набожность. – Это не сделает из тебя добрую монахиню!
Люси вспыхнула, настала тишина, время от времени прерываемая трелями смеха, что доносились со стороны беседки.
Сестра с любопытством смотрела на Люси, потом добрым голосом проговорила:
– Со временем ты станешь такой же, как они. Когда сможешь общаться, тебе будет проще. И взгляни – сейчас я дам тебе что-то ценное. – Улыбнувшись, она неторопливо и важно вынула руку из кармана. – Вот ключ от рая. – Это действительно был ключ, висящий на тонком кожаном ремешке, на котором было выдавлено слово «Постулат». – У всех кандидаток есть такой, – более серьезно объяснила Жозефина, – ибо все двери заперты. Отныне, выполняя задания, ты будешь сама отпирать эти двери. Ключ всегда лежит в левом кармане. Поняла?
– Да, сестра. – И Люси взяла ключ.
Но поняла ли она? Где она раньше видела подобный ключ? Она чувствовала себя глупой и смущенной. Заставлять себя улыбаться, всегда держать ключ в левом кармане, служить Господу, выковыривая песчинки из трещины в полу уборной, – такого ли она ожидала? Раз она посвятила себя Богу, разве не следовало забыть о житейских мелочах перед величием этой высшей страсти? Люси быстро одернула себя, стараясь подавить эти неправедные, непростительные мысли. Она научится. Позже она все поймет.
Удары колокола возвестили об окончании отдыха, и при первых звуках веселые голоса стихли. С серьезным видом выстроившись в линию, женщины отправились в свое крыло, чтобы заняться духовным чтением.
День проходил в неспешной гармонии: регулярный звон колокола, безоговорочное послушание. Сесть и встать, войти в церковь и выйти из нее, опуститься на колени для молитвы и подняться, погрузиться во внутреннюю молитву, затем прекратить ее – в течение долгих молчаливых часов эти спокойные действия выполнялись как ритуал. И Люси горячо стремилась следовать этому ритуалу. После обращения к Богу ей всегда нравились долгие периоды уединения, когда укреплялось это таинственное ощущение ее причастности к Творцу. Но отныне она свяжет себя с жизнью общины. Она это сделает ради любви к Богу.
На благодарственной молитве сверкало пламя свечей на алтаре – белые язычки огня, – и это нестерпимо яркое сияние, которое притягивала к себе позолоченная дарохранительница, служило источником утешения. Люси чувствовала, как на нее нисходит покой. Ради нее сюда пришел Иисус – Христос, распятый ради нее! Она каялась, понурившись. Кто она такая, в самом деле, чтобы на миг осмелиться критиковать устав? Из церкви она вышла умиротворенной.
Люси проглотила ужин, несладкую кашу из манной крупы, словно с восторгом приняла искупление. Ни одна жертва не казалась чрезмерной.
– Должна напомнить тебе, – прошептала Жозефина, когда они после вечерних молитв поднимались по лестнице, – что после посещения церкви твой велон… был сложен в коробке неаккуратно.
Но завтра он будет сложен как надо – ни одна жертва не будет чрезмерной!
В четверть девятого Люси наконец оказалась в своей келье – одна. Из ее груди вырвался глубокий вздох – вздох облегчения. Успешно завершив этот необычный день, со всеми его бедами, она почувствовала, как гора свалилась с плеч. Для Люси все это было странно и тяжело, и сам день тянулся бесконечно. Да, она встретилась с трудностями, но она их преодолеет. Никогда в жизни не допускала она поражения. И теперь не допустит. Она справится. Несколько мгновений она смотрела в окно, в таинственную тьму. Шел слабый дождь, и Люси почувствовала на щеке влагу, на миг приободрившись, – такой свежестью и свободой повеяло из сада. Потом устало разделась и залезла в постель. На бледном лице глаза ее казались большими и темными. Задув свечу, она улеглась.
Этим вечером не было слышно трелей соловья, но через тонкую стенку из соседней кельи доносился ритмичный храп Вильгельмины.
Глава 7
– А когда святой Бенедикт, – кротким голосом читала Эмилия, – молился в своей келье, к нему в ужасном обличье явился Сатана и, глумясь, сказал, что собирается навестить его чад за работой. Праведник встревожился и немедленно послал ангела предупредить братьев, чтобы были на страже. Не успел ангел прибыть на место, как от дьявольской силы рухнула стена, которую они строили, и насмерть придавила одного молодого послушника. Монахи страшно опечалились: пропали их труды и, более того, погиб их брат. Один из них побежал рассказать об этом Бенедикту, а тот спокойно велел принести юношу в келью. Однако юноша был так ужасно изувечен, что пришлось куски тела сложить в мешок. В таком виде принесли его святому, и он разложил части тела на коврике, где привык молиться простершись. Затем Бенедикт, отпустив всех и заперев дверь, стал умолять Господа, чтобы Он не позволил торжествовать Его врагу. Неожиданно воздух сотрясся от оглушительного раската грома. Части тела воссоединились, мертвый юноша ожил, вскочил на ноги и…
Ровный голос Эмилии раздавался в общей комнате для новициаток, где под присмотром Мари-Эммануэль собрались для духовного чтения двадцать женщин. Среди них была и Люси, она сидела в последнем ряду скамей без спинки, что окружали аналой. Да, период постулата для нее был окончен, платье заменено на монашескую одежду и белый велон, она перешла в часть монастыря, предназначенную для послушниц. Все это произошло после недавнего обряда облачения. Случились великие перемены – перемены, горячо принятые ею на той церемонии.
В подготовительный период она была, по собственному выражению, «ни то ни се». Эта мысль постоянно приходила ей в голову на протяжении нескольких месяцев постулата. «Это не жизнь монахини», – внушала она себе, принуждая себя приспосабливаться к тем обычаям, которые противоречили ее набожности. Все это было как формование модели, как подготовка к той жизни, которую Люси столь решительно избрала, – в этом она полностью отдавала себе отчет. Все же, несомненно, то было сложное время, и Люси постоянно напоминали о ее неумелости. День, когда она забыла отчистить уголки совка для мусора маленькой палочкой, специально предназначенной для этой цели; ужасный момент, когда она вошла в церковь без велона; тот случай, когда, заблудившись в саду, она случайно набрела на дорожку, где могли прогуливаться только монахини, и отступила, услышав гневный окрик: «Уходи! Уходи! Это запрещено!» – то были лишь некоторые промахи, происшедшие из-за ее неопытности.
Но отныне постулат остался позади. Теперь Люси носила монашескую одежду и велон, она несла послушание, у нее была книга со святым уставом, и перед ней открывался прямой путь к принятию обета!
– Ангелы, – звучал спокойный голос Эмилии, – сопровождали Бенедикта на его пути, и они вышли встретить его, ангелы-хранители бедных обманутых жителей. С безграничным ликованием воззвали они к блаженному святому, дабы тот прогнал духов тьмы…
Едва знакомая с французским языком, Люси тем не менее с пониманием следила за четко произносимыми словами. Затем помимо воли Люси отвлеклась от повествования, и дело не в том, что она ставила под сомнение чудеса доброго святого Бенедикта! Она верила в него! Это было чудо – наподобие чуда с хлебами и рыбами, хождением по водам или воскрешением дочери Иаира. Но все же Люси беспокоила смутная мысль о culpe[40]. Как и в постулате, здесь были свои обычаи, с которыми она должна была постепенно свыкнуться и со временем понять. Покаяние! Оно всегда происходило после чтения, и сегодня, в пятницу, послушницам предстоит не обычная исповедь, а обвинительный капитул, когда, стоя на коленях, они будут искренне каяться в прегрешениях, накопленных за прошедшую неделю.
Покаяние! Разумеется, оно необходимо – это часть устава, который надлежало приравнивать к слову Божьему, но все же, как ни странно, Люси не могла без внутреннего замешательства принимать его во всей полноте. Утром в часовне та же самая мысль не давала ей сосредоточиться на молитве, и Люси зря ломала голову над тем, что было столь очевидно придумано для ее пользы. Ну какие у нее есть основания для возражений? Ведь в публичном покаянии нет ничего такого страшного, что служило бы оправданием ее странному неприятию. Просто, до нелепого просто: нужно всего лишь перечислить наруш