– Я очень жалела Ирину, – вздохнула Анелия. – Привыкла к ней. И потом, пойми, детка, у Даника все равно дети не получатся, хоть сто раз женись, так что я не была заинтересована в его разводе. Бог весть, кого он мог в дом привести. Какую-нибудь девчонку с бетонного завода, которая могла обмануть сына… А у нас семья интеллигентная, с традициями. И потом, люблю сама заниматься хозяйством, с новой невесткой опять же могли возникнуть проблемы…
– Но Ирина говорила, что вы поощряли роман Даниила с какой-то особой!
Анелия вздохнула:
– Мой сын был воспитан Степаном и дедом. Даня решил, что он обязательно должен иметь детей. Мне эта ситуация с девочкой Наташей крайне не нравилась. Но что я могла поделать? Ира-то не беременела. Честно говоря, совсем уж собралась подсказать ей, как поступить, а тут, бац, она и сама додумалась! Жаль только, что у мальчика мать пьянчужка!
– Извините, – пролепетала я, – другой не нашлось. Эта-то случайно попалась.
– Ничего, деточка, – отозвалась Анелия и достала еще одну банку с кремом, – надеюсь, что правильное воспитание скорректирует неблагополучную генетику. Кстати, куда ты задевала наглую алкоголичку?
– В милиции сидит, пятнадцать суток получила, это она тут посуду переколотила.
– Ага, – удовлетворенно кивнула Анелия, – так и думала.
– Вы Даниилу не расскажете?
– Конечно, нет, – ответила гостья, – я не болтлива, умею хранить чужие тайны. А ты переодень быстренько футболочку и будь в другой раз аккуратней.
– Я не изменяю мужу!!!
– Конечно, конечно, – закивала гостья, – просто решила в гостях переодеться. Что ж, так бывает! Кстати, душечка, надеюсь на твое молчание.
– Я тоже не болтлива.
– Чудесно, – пропела Анелия, – и помни, как ты относишься ко мне, так и я отнесусь к тебе.
– Не поняла!
– Если вдруг захочешь рассказать кому-нибудь о Костике, тоже не удержусь и вспомню про футболку, – мило улыбаясь, констатировала Анелия.
– Вы меня шантажируете?!
– Упаси бог, детка, просто предупреждаю, – заявила дама и продолжила: – Обязательно попробуй этот крем, просто чудо.
ГЛАВА 23
Ночь я провела без сна, пытаясь сообразить, как лучше поступить. Безусловно, милый господин Сироткин и есть тот самый человек, который задумал и, похоже, лично осуществил весь план. И как мне теперь действовать? Не думаю, что он пустит меня к себе в квартиру, хотя… можно попытаться. Завтра в районе полудня… Мужик, должно быть, ходит на работу, а дома сидит мама, или теща, или неработающая жена… Да, но тогда он не станет держать там Настю… А вдруг у него есть дача? Я про него вообще ничегошеньки не знаю…
До семи утра я подскакивала на постели, словно шампиньон на раскаленной сковородке. Раз пять бегала на кухню, ела бананы, пила воду, потом опрокинула в себя стопку коньяка, хватила валокординчика… Но сон не шел, и в голову лезла какая-то идиотская чепуха, ничего дельного придумать не удавалось.
Наконец где-то около семи утра приняла решение. Поеду на эту Слободскую улицу и побеседую с соседями. К Сироткину пока не пойду…
Сказано – сделано. Я слезла с кровати и, притопав на кухню, принялась рыться в кухонных шкафчиках.
– Ищешь чего? – спросила отчаянно зевающая Ирина, разводившая в бутылочке молочную смесь.
– У нас тут где-то стояла коробочка с абсолютно новым миксером, – растерянно пробормотала я, удивленно разглядывая изумительный порядок, царивший теперь на наших вечно захламленных полках. – Подарили на день рождения целых два, а мне сегодня в гости идти, хотела прихватить… Слушай, Иришка, а что случилось с нашим шкафчиком? Такой аккуратный, ничего здесь теперь найти не могу!
– Я порядок навела, – преспокойненько заявила Ирина, – у вас жуткий бардак был, отвратительный и гадкий. Все вперемешку. Ну-ка, скажи мне, не задумываясь, где хранилась соль?
– В коридоре, в хозяйственном шкафу. Там стоит железная банка с надписью «Сахар», в ней соль.
– Вот-вот, – хмыкнула Ирина, – а еще рядом в емкости «Рис» был насыпан геркулес, а в коробке, обозначенной как «Гречка», отчего-то обнаружились пуговицы. Кстати, молотый черный перец никто не держит возле ванильного сахара…
Я горестно вздохнула:
– Хочешь сказать, что…
– Именно, – хмыкнула Ирина, – потратила несколько дней и разгребла весь этот ужас. Теперь везде порядок, иди сюда!
Я покорно вышла в коридор. Ирина распахнула створки шкафа, и мой взор уперся в безукоризненно чистые полки, застеленные клеенкой в бело-красную клетку.
Банки стояли по росту, словно солдаты на плацу.
– Теперь все как у людей, – тарахтела Ирина, – мука в «Муке», рис в «Рисе», пшено в «Пшене»… Полный ажур! И больше не путай. Где взяла, туда на место и поставь. Через неделю привыкнешь и поймешь, как это удобно.
Я мрачно вздохнула. «Все как у людей!» Да у людей как раз в шкафчиках царит беспорядок. Это какой же надо быть занудой, чтобы так ранжировать емкости для круп и специй? И потом – мы с Томочкой всю жизнь держим соль в «Сахаре» и теперь будем путаться!
– Нравится? – гордо поинтересовалась Иринка.
– Очень, прямо до зубовного скрежета, – пробормотала я.
– Отлично. И в постельном белье тоже разобралась…
Ирина принялась распахивать шкафы и демонстрировать до отвратительности аккуратные полочки, где стройными стопками лежали пододеяльники, простыни, наволочки… Представьте, все они были выглажены…
– Мы вообще-то не гладим постельное белье, – пробурчала я.
– Да? – вскинула вверх брови Ирина. – Неряхи! Кстати, и в ванной…
Я удрученно молчала. У нас с Томусей есть хорошая подруга Лиза Волкова. Замуж она вышла поздно, в тридцать лет с лишним, причем по невероятной любви. Все знакомые только посмеивались, когда Лизавета заводила песню с постоянно повторяющимся припевом: «Павел – необыкновенно умен, добр и хорош собой. Павлуша – лучший из мужчин».
И вдруг год тому назад все с изумлением узнали об их разводе. Однажды Лиза прибежала к нам и, рыдая, объяснила, что случилось.
– Девочки, – шмурыгала она носом, – просто ужас!
– Он тебе изменил? – осторожно поинтересовалась Тома.
– Нет.
– Пил втихую? – поинтересовалась я.
– Что ты! – возмутилась Лизка. – Павлик – идеальный муж!
– Тогда в чем дело? – хором спросили мы.
– Аккуратный слишком!
– Так это хорошо, – с недоумением вымолвила Тамара.
– Нет! – выкрикнула Лиза. – Слушайте!
Мы разинули рты. То, что рассказывала Лиза, походило на пересказ глупой кинокомедии. Павел маниакально ставил чашки в сушке ручками только в одну сторону. Если Лизавета, не слишком утруждая себя, запихивала кружки на решетку как попало, Павлуша моментально размещал их в прежнем строю. Стоит ли говорить, что в шкафах у них царил идеальный порядок, а тумбочки в спальне у кровати напоминали ящик заключенного, ежесекундно готового к шмону. Продукты в холодильнике ей следовало размещать по раз и навсегда определенному плану. Йогурты – слева, кефир, масло и молоко – справа. Если какой-нибудь из пластиковых стаканчиков фирмы «Данон» случайно перекочевывал на другую полку, Павлик мгновенно возвращал «беглеца» в «стойло». Стиральный порошок, мыло, шампунь – все имело свое место, и Лизе потихоньку стало казаться, что она сходит с ума. Окончательно добили ее полотенца.
Приняв ванну, мокрую махровую простынку полагалось сложить в четыре раза – именно в четыре – и повесить на специальную никелированную вешалку. Причем нижний край простынки нужно было выровнять параллельно полу… Впрочем, так же требовалось поступать и после мытья рук. Павлик не делал жене никаких замечаний, он просто молча входил после нее в ванную комнату и принимался перевешивать полотенчики, которые Лизавете ни разу не удалось пристроить как положено.
Лизино терпение лопнуло, и она подала на развод. Павел оказался интеллигентным до конца. Никаких свар он не заводил, а просто пристроился на работу в Германии и уехал из России, оставив Лизавету хозяйничать в квартире. Та радостно жила, как хотела, не обращая особого внимания на порядок.
– Чего же ты сейчас ревешь? – удивилась я.
– А ты представь себе, – взвизгнула Лиза, – прихожу сегодня домой, иду в ванную, а там, а там…
– Что? Что?
– Полотенца по линеечке выровнены, мыло лежит точно в центре мыльницы, и все мои кремы по росту расставлены, – причитала Лизка, – значит, Пашка вернулся. Нет, домой не пойду, останусь у вас, вот тут на коврике. Не могу жить в идеальном порядке!..
– Скажи мне спасибо, – сказала Ирина, – и, пожалуйста, вешайте полотенца аккуратно, вот так, как сейчас!
Я посмотрела на идеально развешанные полотенца и вздрогнула. Нет, это ужасно!
На Слободскую улицу я приехала к одиннадцати утра. Она находилась в самом центре и тянулась от Таганской площади вниз. Самая настоящая старомосковская улочка, тихая и какая-то провинциальная, заставленная невысокими домами. Есть в нашей столице подобные заповедные местечки. Возле станции метро «Таганская» шумела веселая летняя толпа, вовсю торговали палаточники, лотошники и несколько супермаркетов. Но стоило свернуть за угол большого серого дома и пройти метров сто, как перед глазами возникала совсем другая картина.
Между могучими деревьями были натянуты веревки, на которых сохло белье. Возле ободранных цельнометаллических качелей стоял большой деревянный стол, вокруг которого сидели несколько мужиков; чуть поодаль на скамеечке устроились две старушки с вязаньем, а из окон кирпичной пятиэтажки долетал хриплый басок: «Человек в телогрейке…»
Я подошла к бабулям и поинтересовалась:
– Это Слободская, восемнадцать?
– Она самая, – вздохнула бабуся с ярко-красным носком на четырех спицах, – ищешь кого?
– Квартира девять в каком подъезде?
– Кто у нас там проживает? – спросила вторая бабка, тоже с носком, но серым.
– Сироткин Яков.
Старухи разом вздохнули, но промолчали. Судя по их мгновенно поджатым губам, я поняла, что они знают о нужном мне человеке много «хорошего», и спросила: