– Пальчики оближешь. А где ты его взял?
– На углу площади Рисорджименто, в кафе-мороженом «Старый мост».
– Там, где всегда полно народу? Я думала, что они дарят вафельные конусы с мороженым, судя по очереди, которая там в любое время суток.
Баби улыбается и берет ложечкой большой кусок мороженого. Кладет его в рот и дает ему медленно растаять.
– Нет-нет, это потому, что мороженое действительно вкусное, оно сливочное.
– И правда.
Она закрывает глаза, все еще наслаждаясь мороженым.
– Это не мороженое, а мечта, сон, как ты… – Потом она снова их открывает. – Но я так никогда и не проснусь? Как ты думаешь?
– У тебя сегодня какие дела?
– Ты уже устал от меня? Ты устал приходить сюда каждый день?
– Я надеялся успокоиться, больше не хотеть тебя. Надеялся, что это постоянство меня как-то успокоит, удовлетворит меня, но этого не произошло. Каждый раз, когда я тебя касаюсь, это что-то волшебное. Ты такая вкусная, что этот вкус никогда не приедается.
Тогда Баби встает и подходит ко мне близко, берет из моих рук мороженое и ставит его на стол. Садится на меня верхом и целует, не отрываясь. Наши языки холодны от мороженого, а на наших губах, нежных, идеальных, еще остался вкус всех малейших оттенков счастья. Меня изумляет, что никогда, ни разу ни один наш поцелуй не был «фальшивым». Потом она перестает целоваться, но держит свои губы около моих, закрыв глаза, вдыхая мой запах. А потом она их открывает.
– Скажи мне правду. Как ты думаешь, с рождением вашей дочки что-нибудь изменится?
– Нет.
И я снова ее целую, испуганный собственной откровенностью.
122
Совещание по поводу сериала с двумя кураторами «Рэтэ» – Акилле Пани и Мариленой Гатти – длится все утро. Но в конце концов результат оказывается именно таким, как мы ожидали.
– Поздравляю, отличные сценарии, это будет большой успех.
Акилле Пани кажется по-настоящему довольным. Ему лет шестьдесят, он лысый, у него круглые очки для зрения и седые усы, он толстенький. Как мне говорил Ренци, он занимается этим делом уже целую вечность, и всякий раз, когда предстоят выборы, всегда ходят слухи, что директором станет, скорее всего, он. Однако вместо этого он получает разве что небольшую прибавку к жалованью. Марилена Гатти моложе, ей примерно сорок пять лет; она не стремится к руководящей должности и полна энтузиазма.
– Ну наконец-то! Это именно то, чего хотят телезрители. Я так рада, что прошли именно вы. Мне бы не стоило этого говорить, но я читала сценарии Оттави, и, честно говоря, они слишком заезженные. У нас уже такие зрители, что у них атрофировались пальцы, они не переключают каналы и даже не понимают, что смотрят. Мы должны их разбудить.
Акилле Пани ее укоряет:
– Марилена, но мы же не читали ни сценарии, ни сюжеты другого сериала.
– И правда, я перепутала.
Мы с Ренци смеемся.
– В этой работе путаться нельзя!
– Это, как всегда, полуправда.
– Точно.
Тогда мы встаем и провожаем их до двери. Акилле энергично пожимает мне руку.
– Да и подбор исполнителей мне очень нравится.
– Да, мы пытались взять способных. Вокруг их столько, и непонятно, почему всегда берут одних и тех же. По крайней мере, можно было бы разбавить уже привычные лица новыми – чтобы поэкспериментировать и дать возможность и другим.
И Марилена тут же соглашается.
– Вот именно. А Оттави берет всегда одних и тех же, даже в разные сериалы, так что люди уже путаются, какой сериал они смотрят!
– Марилена!
– Но мы даже не видели, кого они предлагают для проб… Да поняла я, поняла.
– Мы прямо сегодня перечислим второй транш платежа. Когда вы думаете начать снимать?
Я смотрю на Ренци.
– В следующем месяце мы будем готовы.
– Отлично.
Они уходят довольные. Мы закрываем дверь и возвращаемся в конференц-зал. К большому щиту прикреплены фотографии артистов. На пороге появляется Аличе.
– Хотите знаменитейший кофе?
Ренци ей улыбается.
– Вообще-то было бы неплохо шампанского.
Я его ругаю:
– Нам бы тут все пить! Сходите за кофе.
– Сейчас я его вам приготовлю. – Она бросает взгляд на фотографии на щите. – Именно такими я себе и представляла героев сериала. Мне просто не терпится его увидеть.
И она, как всегда веселая, исчезает. Я с удовлетворением смотрю ей вслед.
– Что ж, выходит, Аличе – лучшее приобретение года. Слава богу, что хоть ее у нас не увели.
– Она не предательница.
– Чивинини хуже всех.
– Он уже написал на меня заявление в полицию. Потребовал возместить бог знает какой ущерб, и теперь всем этим занимаются адвокаты…
– Ты потерял голову. Надо сохранять хладнокровие и ясность ума… – Я его с удовольствием передразниваю: – Ты же не драчун, не так ли?
– Нет!
– Ну и отлично: так поддерживается легенда, и уже непонятно, кто из нас двоих что сделал.
Я вижу, что Ренци раздражен, и пытаюсь сгладить ситуацию.
– Я бывал в передрягах и похуже. К счастью, на самом деле не произошло ничего серьезного.
– Понятно. Во всяком случае, я ошибся и не могу себе это простить. Это больше не повторится.
– Ну и отлично. Ты помнишь, я все ждал, когда же ты ошибешься? И вот я дождался. Можно, я скажу тебе правду? Это самая лучшая ошибка, которую ты только мог совершить. Он получил по заслугам. Он лицемерный, продажный, неблагодарный. Скажу тебе больше: я сделал бы то же самое. Так что спасибо за твою ошибку, потому что я уже достаточно ошибался.
В дверь стучит Аличе.
– Можно?
– Пожалуйста.
– Вот ваше кофе. – Она входит, ставит чашки на стол и собирается выйти из кабинета. – Закрыть дверь?
– Да, спасибо.
Мы остаемся одни.
– Ну вот, мне кажется, мы уже далеко продвинулись. Режиссер – Дамарио, его нам дали они, но он был среди тех, кого мы хотели взять. Сценарии понравились, и они сегодня оплачивают второй транш.
– На нем мы отлично заработаем, потому что, с учетом расходов, которые мы согласовали, нам удалось сэкономить тридцать процентов.
– А почему?
– Они захотели работать по новой формуле. Выпуск – «под ключ». Они заключают любой договор под определенную стоимость, которая ниже прежней. Учти, что мы не заботились о том, чтобы выбрать лучшее – в смысле места действия, количества статистов, эпизодических ролей. Но мы, не прилагая усилий, зарабатываем то же самое. А теперь представь Оттави, Пирожка: как он раздувал расходы!
– Молодец, Ренци. На следующей неделе, не забудь, мы должны представить новый проект сериала для следующего сезона на «Рэтэ».
– Все готово, мы снова будем конкурировать с Пирожком и двумя другими компаниями поменьше.
– Не знаю, удастся ли нам пройти и на этот раз…
Ренци поднимает чашечку кофе, словно собираясь чокнуться.
– Конечно, удастся.
Я повторяю его жест, и мы пьем, потом я ставлю чашечку на стол. Среди прикрепленных к большой доске фотографий артистов я вижу и фото Дании Валенти. Ренци это замечает.
– Это маленькая роль… Только три эпизода.
– Ну и правильно сделал. Калеми будет приятно, что мы следуем его советам.
– Она его больше не интересует. Насколько я знаю, он нашел какую-то другую «дочурку»… Это одолжение, которое я сделал непосредственно ей.
– Молодец. Это ты правильно делаешь, что все равно поддерживаешь отношения. Никогда не знаешь, как оно обернется… А с Терезой у тебя как?
– Мы не созваниваемся.
– Даже не знаю, что тебе сказать. В подобных случаях, что не скажи, все будет невпопад.
Ренци вздыхает.
– Я столько осуждал других, и вот сам оказался в этом положении. Мне кажется, на небесах это сделали нарочно: они увидели, что я – человек надежный и самоуверенный, и захотели подвергнуть меня испытаниям, как еще одного Иова…
– Но что тогда остается мне? Все вместе взятые сериалы бессильны передать то, что я сейчас переживаю.
– Ого, даже так?
– Хуже.
– Расскажешь мне?
И я говорю ему с улыбкой:
– Нет.
– Ну и правильно, как мне кажется.
Тут, словно судьба меня подслушивала, мне звонит Джин.
– Любимый, я у мамы, зашла к ней просто так, все было спокойно, но у меня отходят воды! Мы едем в больницу Святого Петра – в ту самую, которую мы выбрали с доктором Фламини.
– Хорошо, увидимся там.
Я нажимаю «отбой» и смотрю на Ренци.
– Ну вот, как раз начинается новая серия. Заголовок: «Аврора скоро родится!»
123
В офисе я ни с кем не прощаюсь, сажусь в лифт и пулей вылетаю из здания. Однако прежде чем ехать, я должен сделать один звонок.
– Привет, Баби, ты уже вышла?
– Нет, только собиралась.
– Я не смогу прийти, извини.
– А что случилось? Ты забыл, что у тебя совещание? Или собираешься пообедать с другой? – Я слышу, как она смеется. – С любовницей любовника! Учти, я тебя предупредила: если застану, я тебе этого не прощу…
Мы договорились всегда говорить друг другу все, я не могу ей солгать.
– Девочка вот-вот родится, я еду в больницу.
У нее внезапно меняется тон.
– А, ну извини…
– Почему «извини», при чем тут?.. Я этого не знал. Но никакой трагедии не произошло. Я надеюсь…
Тогда она снова переходит на веселый тон:
– Ну что ты! Ты прав. Ну не знаю, я, наверное, сказала что-то неуместное. Поезжай, милый, поезжай. И прими мои поздравления. И все-таки пришли мне эсэмэску, дай знать, что все в порядке.
Баби заканчивает разговор. Не в силах себя сдержать, она начинает плакать. Потом смотрит на себя в зеркало, чувствует себя нелепой и начинает смеяться. «Ну вот, посмотри на себя, просто ужас, ты плачешь, как дура. Сколько я уже не плакала? Целую вечность. А ведь ты должна быть за него рада, это должны быть слезы радости, потому что иначе ты, выходит, не умеешь любить. Он перед этим не заехал к тебе? Но так и должно быть. Теперь ребенок есть и у него. То есть на самом деле у него двое детей, или, по крайней мере, полтора!» И она снова начинает смеяться, а потом берет мобильный.