– Я не думаю, чтобы она планирует о чем-то спорить. Думаю, ей хочется лишь поговорить. У нее нет сил, она умирает.
Тогда Баби возвращает ему листок. Ренци его складывает и убирает обратно в карман.
– Если вы не хотите, я вас прекрасно понимаю. Оказаться лицом к лицу со страданием неудобно. Недавно неудобно было и мне. Но теперь, когда я тут, с вами, пытаюсь вас убедить, сделать что-то для Джин, я чувствую себя лучше. Я рассуждаю эгоистически. Если бы вы пошли к ней, это было бы жестом любви по отношению ко всем… Иногда, когда мы делаем добро, это как-то заглаживает наше чувство вины. По крайней мере, так происходит со мной. – Потом он ей улыбается. – Но я должен делать добро и во многих других случаях.
Джин держит на руках Аврору, когда слышит стук в дверь.
– Войдите.
Входит Ренци, закрывая за собой дверь.
– А вот и я.
– Ну как? Как все прошло?
– Хорошо.
Джин ему улыбается.
– Я была уверена, что у тебя получится. Впусти ее и проследи, чтобы меня не беспокоили ни по какому поводу. И предупреди меня, если узнаешь, что Стэп вот-вот придет.
– Нет, не беспокойся, он занят.
– Хорошо. Можешь подождать до тех пор, пока я не закончу? Это не займет у меня много времени.
– Хорошо. Я ее впущу?
– Да.
Джин кладет Аврору обратно в коляску, садится в кресло, поправляет платье и на секунду закрывает глаза. А потом снова слышит, как стучат в дверь.
– Войдите.
И Баби входит. Так, лицом к лицу, наедине, они встречаются впервые. Джин часто ее видела, но всегда издалека. А вот Баби, наоборот, разве что на фотографиях. Они немного разглядывают друг друга. Потом Баби протягивает ей руку.
– Привет, я Баби. Мне жаль, что мы знакомимся в таких обстоятельствах.
Джин смотрит на руку, протянутую к ней. Потом смотрит Баби в глаза и, наконец, пожимает ей руку.
– Тебе что-нибудь дать?
– Спасибо, нет.
– Это моя дочь Аврора.
Баби подходит к коляске. Девочка непоседливая, она шевелится, машет ручками и ножками и наконец улыбается.
– Какая красавица…
– Спасибо. Я знаю, что и у тебя есть ребенок, Массимо. Более того, скажу честно: я видела его на фотографии. Он тоже очень красивый, и я все знаю. – Баби собирается что-то ответить, но Джин ее останавливает. – Я не хочу ссориться. Я долго все обдумывала. Это естественно, что я была зла на вас двоих, особенно на тебя, но на самом деле это потому, что, когда эти вещи случаются, человек не может посмотреть со стороны. Так вот, я пыталась это сделать и поняла, что я страшно виновата. Виновата в том, что любила человека, который не был моим.
Баби на нее смотрит, но ничего не говорит, принимая эту мысль молча.
Джин разводит руками.
– Видишь ли, я поняла эту вещь, самую главную. Что бы ни случилось, и даже если ты его разлюбишь, даже если он не останется с тобой, он будет твоим навсегда. Именно этому чувству я смертельно завидую, но знаю, что не могу ничего поделать. Это даже не поражение, а самая прекрасная природа вещей. Это именно то, чего бы я так хотела – любовь.
Баби растрогана. Ей хотелось бы, чтобы этого не было видно. Ей почти стыдно слушать эти слова, но в этом описании она узнает именно то, что испытывает к Стэпу.
Джин ей улыбается.
– Я знаю, что это так, это совсем не плохо, вы оба не виноваты, и вы зря пытались этого избежать…
– Да.
– Но теперь я хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что важное.
Баби смотрит на нее с удивлением, но, не зная, что именно может попросить у нее Джин, решает не отвечать, а слушать.
– Я хочу, чтобы ты сделала Стэпа счастливым, чтобы наполнила его жизнь любовью, чего не удалось сделать мне. Мне бы хотелось, чтобы вы были вместе, как прекрасная семья, без размолвок и проблем. Но если это будет невозможно, если у вас не получится, то тогда не давай ему терять больше времени. Ну вот, это все, что я хотела тебе сказать. – Потом Джин садится в кресло. – Прости меня, но я немного устала. Садись и ты, если хочешь.
Баби садится на диван напротив нее.
Джин берет со столика стакан и отпивает немного воды.
– Может, ты тоже хочешь пить, я бы тебе налила, но у меня нет сил, прости.
– Не беспокойся, я сама, это не проблема… – Баби берет другой стакан, стоящий рядом, и наполняет его.
– Я рада, что ты пришла. Ты могла не согласиться.
Баби отпивает немного воды и ставит стакан на стол.
– Да, я могла бы и струсить. Но я не такая.
Джин ей улыбается.
– Любой мог бы подумать, что, будучи при смерти, легко произнести слова, которые я сейчас произнесла. Но это не так. Я действительно так думаю. Я его очень люблю, и совершенно не важно, в каком я состоянии. Но я была бы эгоисткой, если бы удерживала его при себе. Если человека любишь, то чего хочешь больше всего на свете?
– Чтобы он был счастлив.
– Вот именно. Точно. И он может быть с тобой счастлив.
Они немного молчат. Джин смотрит в окно. День прекрасный, она чувствует, как пригревает солнце.
Баби хотелось бы что-то сказать, но она удивлена этими словами, она ожидала совсем другого. Теперь она чувствует себя даже неловко.
– Мы были бы хорошими подругами.
Джин поворачивается к ней и улыбается.
– Нет. Мы были бы «враждебными подругами», к сожалению, прямо, как в фильме «Мачеха».
Тут Баби внезапно чувствует, как у нее сжимается сердце. Она понимает, какая она особенная, эта девушка, и признает, что сама она – не такая. «Я бы никогда не была способна произнести подобные слова. Я пришла бы в бешенство, я бы подумала, что она – нахалка, которая увела мужчину, а теперь я умираю, ухожу, и эта может делать то, что ей хочется, – и я бы не могла ничего не поделать, не могла бы бороться».
– Джин, мне так жаль, что я тебя узнала в таком положении. И еще мне жаль, что все так случилось. Прости меня. Я никогда не смогла бы повести себя так, как ты, ты лучше меня.
Джин улыбается.
– Для кое-кого – не слишком. Но и так хорошо. А теперь мне надо немного отдохнуть.
Баби встает и идет к двери.
– Пока. Спасибо, что зашла. И помни, что ты мне это обещала: сделай его счастливым.
141
Когда днем я возвращаюсь в «Куизизану», меня ждет приятный сюрприз. Я стучу в дверь.
– Можно?
– Конечно!
Джин одета и накрашена, играет с Авророй.
– Привет, любимая, как ты?
– Гораздо лучше, меня ничего не беспокоит.
К сожалению, в этом заслуга только морфия. Этим утром, когда мы пересеклись с профессором в коридоре, он задал мне вопрос, из которого я понял все.
– Вы же скоро вернетесь, правда?
– Да.
Джин поправляет редкие волоски на затылке Авроры и смотрит на меня очень довольная.
– Видел, какая она красивая?
– Да.
– Мне кажется, она на тебя очень похожа.
– Неправда, мне кажется, что на тебя – больше.
– Да, разрезом глаз, но лицо и рот – именно твои.
– Может, и да.
– Ты будешь иногда обо мне вспоминать, встречаясь с ней взглядом?
– Да, даже если она будет в гостях у какой-нибудь подруги.
Потом я нежно глажу ее по руке, лежащей на покрывале, и она мне улыбается.
– Я хочу выйти, я видела тут, рядом, садик, он очень красивый. Не хочешь отвести меня туда?
Так мы оказываемся на аллее. Здесь тихо, машины шумят далеко. Слышно чириканье какой-то птички, а солнце опустилось уже низко. Аврора спит в коляске. Мы подходим к небольшому розарию и останавливаемся. Стены домов вокруг нас окрасились в оранжевый цвет. В какой-то части Рима солнце уже заходит, но мы этого не видим.
– Самые красивые закаты видны на проспекте Франции. – И ей пришла в голову та же мысль, что и мне. – Сколько раз я видела их из-за твоей спины с мотоцикла. – Потом она поправляет покрывало на Авроре. – С ней я узнала счастье, самые сильные эмоции, и все это – благодаря тебе.
– Не говори так. Я так ошибся.
– Да, я знаю, но потом ты же сам передумал, правда?
– Да.
Джин подходит к розарию, аккуратно берет розу, подносит ее к носу. Закрывает глаза и вдыхает ее аромат.
– Иногда меня изумляет запах роз. Он такой особенный, он мне так нравится. Я хочу, чтобы Аврора пахла розами.
– Да, так и будет.
– И еще я хочу, чтобы к восемнадцати годам у нее было платье вишневого цвета, чтобы на этот день рождения она получила прекрасный букет роз, и чтобы носила кулон с нашими именами… – Потом она внезапно останавливается. – Мне бы столько всего хотелось. Только теперь я ценю каждую мельчайшую деталь жизни, хотя я и видела ее каждый день.
– Любимая, но ты же никогда не была рассеянной. Ты всегда торопилась, но умела получать удовольствие.
– Да, особенно когда мы ходили ужинать! – Джин смеется, искренне веселясь – с той легкостью, которая появлялась у нее столько раз в самые прекрасные моменты, прожитые нами вместе.
– Да, правда, было приятно смотреть, как ты ешь. Ты ешь лучше всех на свете, и с таким удовольствием, как никто другой.
– Спасибо! На этот раз я тебе верю и принимаю этот комплимент.
Потом мы садимся на скамейку поблизости и немного молчим.
– Сегодня я видела Баби.
Я ошеломлен. Не думаю, чтобы она шутила.
– Как ты ее видела? В каком смысле?
– Она пришла меня навестить.
– Но я ее больше не видел и не слышал, я тут ни при чем.
– Я знаю. Это я ее пригласила. Мне помогла Паллина, потому что она знала, где я могу ее найти. А потом Ренци убедил ее со мной встретиться.
Я молчу. И спрашиваю себя, почему. Что она хотела узнать? Почему она захотела причинить себе такие страдания? Но Джин спокойна. Наконец, она берет мою руку и ее гладит.
– Я думала, что, может, было бы правильно познакомиться. Ведь по сути мы обе любим одного и того же мужчину, и, может, тот же самый мужчина любит и нас, хотя и по-разному. Тебе нравится такое решение?
Я ничего не говорю.
– Она мне понравилась. Очень. Обычно, когда одна женщина встречает другую, у которой был роман с ее мужчиной, то она не может себе объяснить, что он мог в ней найти. Это глупо, но она забывает о собственных достоинствах и думает: «Но почему он выбрал меня, если ему нравится такая?» А вот у меня такой мысли не было. По сути, когда вы были вместе, это именно я встряла между вами, влюбившись в тебя. Хотя ты этого и не знал. – Джин смеется. – Тебя полюбила именно я. Я безумно тебя любила, и я тебя получила. И родила от тебя дочь. И теперь я прошу у тебя только одно. Может, ты вернешься к Баби, или у тебя будет другая девушка, ты сам это решишь, но я хочу, чтобы в любом случае растил Аврору ты. Твоя любовь к ней должна быть на первом месте, прежде твоей любви к кому-нибудь другому, потому что в тебе будет и моя любовь, значит, ты должен любить ее за двоих. А если твоя женщина не будет любить Аврору, как свою дочь, то, прошу тебя, не позволяй этой женщине делать ей больно. Ты спос