– Я пытался сделать ее такой счастливой, какой она никогда не была. Я столько слышал о тебе; она мне каждый день что-нибудь рассказывала; ты был для меня как сын. Я давал ей советы, как с тобой обращаться, как сладить с твоим характером, но не знал, что однажды ты обратишь свою ярость против меня, доведешь меня до такого состояния… – Он робко улыбается. – Что такое? У тебя не хватает смелости на меня посмотреть? Ну и зря. Ты был таким дерзким, таким суровым… А теперь тебе стыдно? Посмотри на меня. Это сделал ты. И еще будешь этим гордиться, не так ли?
И тогда я оборачиваюсь. И вижу эту его уродливую улыбку, этот почти нелепый оскал из-за вывихнутой челюсти… Он продолжает на меня смотреть. Теперь он совсем не боится. Он почти бросает мне вызов, хочет, чтобы меня это уязвило. И я уязвлен. Может быть, он это замечает.
– Вот и подумай: несмотря на все это, я продолжал очень сильно любить твою мать. И если я должен был заплатить эту цену, то согласился ее заплатить, но это несправедливо, что именно тогда, когда мы наконец-то могли быть счастливы, я ее снова потерял.
И больше он ничего не говорит. Мы сидим так, в тишине, на этой скамейке, в замешательстве, вызванном общей болью. Мы – каждый по-своему – любили одну и ту же женщину. Но я не могу принять его без оговорок, целиком. И потому я встаю. Мне бы хотелось что-нибудь сказать, но мне кажется, что «прости меня» или «мне жаль» не имеют смысла. Предпочел бы я его не встречать? Оставить его в моем прошлом со всеми его грехами – таким, каким я его увидел в тот день? Не знаю. Больше всего меня терзает, что он знает то, чего я никогда не узнаю. В чем именно мама была несчастлива? Почему? Что сделал ей папа? Вот, и все это принадлежит женщине, которой уже нет, и этому постороннему, понапрасну обезображенному человеку, ревниво скрывающему эту тайну за своей неопределенной улыбкой.
Так что мне едва удается процедить: «Я пошел». Но и это, как мне кажется, уже много.
43
Я прихожу в офис, закрываюсь в кабинете и принимаюсь просматривать проекты, смотрю ролики с несколькими программами, которые мне прислали из-за границы. Вот забавная немецкая игра, а вот неплохая французская развлекательная программа. И она очень хорошо сделана: двум семейным парам задаются вопросы про их способности адаптироваться во время путешествий; все это сопровождается роликами и показами местных достопримечательностей. Это позволяет совершенно по-новому, без скуки, познакомиться со страной. Финал игры позволяет семье, которая дошла до этого этапа, получить какую-нибудь составляющую поездки. Можно выиграть полет бизнес-, эконом-классом, люксовый номер в пятизвездочной или в четырех-, трехзвездочной гостинице и так далее – в зависимости от того, как участники игры отвечают на вопросы. Неплохо. Людям нравится путешествовать, нравится видеть, как семья оказывается в более или менее сложном положении, а в конце им интересно узнать, куда она отправится в отпуск, поедет ли с комфортом или в менее удачных условиях. Завтра нужно будет сказать Ренци, что предпочтительны именно эти две программы. Мне на мобильный приходит сообщение: «Привет, любимый. Сегодня я пойду ужинать с Антонеллой, Симоной и Анджелой. Если хочешь поесть дома, я сходила в магазин, и в холодильнике для тебя много всякой вкуснятины. Или можешь сходить поужинать с друзьями. Но только с друзьями мужского пола, ладно? Люблю тебя. Время от времени позванивай мне. Эй, ты помнишь, кто я такая? Я та, на которой тебе следовало бы жениться!»
Она меня всегда смешит. Звоню ей.
– Ты меня так бросаешь?
– Но мы же ничего не планировали!
– Нет, но я как раз думал…
– Ну так думай и дальше. Видишь ли, пропадают огромные возможности…
– Куда вы пойдете обедать?
– Думаю, что в «Мет» или в «Дулкамару» в Мульвиевом мосту. Когда мы будем там, пришлю тебе сообщение. А ты что собираешься делать?
– Не знаю. Еще немного поработаю, потом что-нибудь перекушу тут, в кафе, и вернусь домой, не волнуйся.
– Все в порядке?
– Да, все в порядке. А почему ты спрашиваешь?
– Не знаю. Сегодня я по тебе ужасно скучала, не знаю, что это со мной такое. Внезапно я испытала странное ощущение, мне до смерти хотелось тебя обнять. Серьезно, я даже расплакалась.
– О Господи!
– Ну вот, я знала, что ты так ответишь. Вместо того чтобы быть ласковым и заботливым, ты поднимаешь меня на смех.
– Солнышко, но это же чтобы разрядить обстановку!
– Да-да, ты всегда смеешься у меня за спиной. Я тебя веселю. Тебе следовало бы платить мне жалованье, как твоему личному шуту!
– Но я смеюсь не над тобой, я смеюсь с тобой. Я по тебе тоже очень скучал.
– Ну конечно, теперь ты это говоришь, чтобы меня успокоить, но я-то знаю, что, закончив со мной говорить, ты посылаешь меня ко всем чертям. Я так и вижу, как ты сейчас машешь рукой…
– Клянусь, она у меня в кармане.
– Вот видишь? Это потому, что ты хотел ею махать!
– Но я это сказал нарочно! Ты же у меня дурочка.
– Ты прав, я немного капризная; наверное, это из-за беременности…
– Почему? Что-то не в порядке?
– Нет, успокойся! Просто из-за беременности я стала эмоционально уязвимой, и поэтому, если хорошенько подумать, то это все из-за тебя.
И мы продолжаем шутить в том же духе. А потом, когда прощаемся, она говорит, что в любом случае не задержится, что ей бы хотелось остаться дома, обнимая меня.
– Нет-нет, поезжай, поезжай с подругами, развлекайся.
– Уф!
Наконец мы заканчиваем. Я еще немного остаюсь у себя в кабинете, прощаюсь с девушками, которые уходят домой, с Аличе, оставляющей для меня на столе записи по завтрашнему дню, и, наконец, с Джорджо, который останавливается в дверях.
– Хочешь, составлю тебе компанию?
– Нет-нет, иди.
– Значит, компания тебе не нужна?
– Нет, спасибо.
– Точно? – Он смотрит на меня с улыбкой и поднимает бровь.
– Оставайся, если хочешь.
– К тебе придет девушка?
– Какой же ты подозрительный. Я остаюсь здесь один, поработать на благо «Футуры» и подумать о нашем будущем….
– И о будущем твоего ребенка. То есть одного из твоих детей.
И он начинает смеяться, но потом сразу же разводит руками, извиняясь:
– Да ладно, я пошутил. И все-таки… Есть какие-то новости?
– Нет, никаких, все тихо.
– Ну и хорошо. Знаешь, как говорится? «Лучшая новость – отсутствие новостей». Тогда я с тобой прощаюсь. Зато новости о сериале у нас, думаю, скоро будут.
– Серьезно? Мне любопытно.
– Пока я еще ничего точно не знаю, но надеюсь, что очень скоро смогу тебе что-нибудь рассказать. Во всяком случае, звони мне по любому поводу, удачного вечера.
И он тоже уходит, оставляя меня в офисе одного.
Я включаю классическую музыку, открываю пиво и располагаюсь на диване переговорной, думая о том, что мне было бы приятно увидеть по телевизору. По-моему, именно этот вопрос должен задавать себе автор – точно так же писатель, когда он пишет книгу, так же и сценарист на съемках фильма. Что хотят видеть люди? Какую историю они захотели бы услышать? И так мне приходят в голову кое-какие идеи. Я беру блокнот и кладу его на подлокотник дивана. Время от времени кое-что записываю, пополняя блокнот заметками, идеями, которые приходят мне в голову. Мне любопытно знать, существуют ли они уже, эти идеи, думал ли уже кто-нибудь о них. Я допиваю пиво, бросаю бутылку в стоящую рядом корзину и ухожу. Сажусь в машину и решаю поехать обедать в ресторан «Бернинетта» на улице Пьетро Каваллини, около площади Кавура.
– Привет, Раффаэле! – здороваюсь я с сыном Дарио, хозяина ресторана. – А где папа?
– Только что ушел.
– Хорошо, передавай ему от меня привет. Где я могу сесть?
– Здесь.
Он сразу же освобождает для меня стол и сажает меня в уголок, из которого я могу видеть весь ресторан. Он полон, он всегда полон. Тут действительно отличная еда, и мне смешно при мысли, что ему удалось отлично пережить кризис, даже не обновив обстановку. Секрет, по моему мнению, – в закупках, которые делает хозяин. Может, когда-нибудь и его сын Микеле тоже станет опытным, и именно с ним, кто знает, это заведение станет еще успешней. Он приносит мне пиво, а потом я заказываю артишоки по-еврейски и красную пиццу с помидорами и острым красным перцем.
– И еще давай две жареные трески…
Раффаэле улыбается.
– Несмотря на то, что ты ешь, Стэп, ты совсем не меняешься.
Он уходит, и я улыбаюсь при мысли о том, что он – неисправимый вегетарианец, но при этом ему приходится подавать блюда, которые ему совершенно не нравятся. Он бы всех от них отговорил, но, конечно, учитывая его роль в ресторане, он, разумеется, не может этого делать. Со мной здоровается Джованни, один из официантов. Я ему улыбаюсь. Неутомимые труженики, отличные профессионалы, официанты снуют среди столов. Некоторые из них были свидетелями возникновения этого заведения и сделали состояние вместе с ним. Уж не знаю, как они воспринимают этот успех – не ощущают ли они его отчасти своим, не хотят ли большего признания, и получили ли они его…
– Вот пиво, а вот блюдо, которое я хочу дать тебе попробовать: немного спагетти с сыром и перцем, по-особому приготовленные…
Микеле меня удивляет, принося мне это блюдо, которого я не заказывал. Я его пробую.
– Пальчики оближешь. Просто отлично.
Довольный, он улыбается и уходит. Так же всегда поступает и его отец. Микеле подходит к только что прибывшей паре и готов выслушать, что они закажут. Вижу, как он кивает, улыбается, но не предлагает ничего нового. Это постоянные посетители, привыкшие к своим классическим блюдам. Я оглядываюсь. Нет, здесь я никого не знаю. В этом ресторане хорошо то, что сюда приходят люди разного возраста, все понемногу. За одним столиком сидит семья с несколькими бабушками, за другим – парочка двадцатилетних, еще за одним – супруги, которым за сорок, с ребенком пяти или шести лет, за другим – четверо приятелей-парней, едва достигших совершеннолетия. Они смеются, шутят, модно одеты. Мы были не такими. Мы обедали прямо в куртках, носили распоротые джинсы, американские рубашки, ковбойские сапоги, широкие ремни. Мы были уже взрос