Я смеюсь.
– Да нет же. Она прекрасна! Сладость сливок и терпкость этого кофе лучше всякого наркотика. Совсем как ты.
– Вот так-то лучше.
Она притягивает меня к себе и целует.
Я все еще это помню, отлично помню.
На следующий день я привожу ее на мотоцикле именно сюда, съесть две граниты.
– Погоди, пока ее не ешь. Ты должна сесть на ступеньки.
Мы садимся у подножия этого фонтана в центре площади.
– А теперь приготовь ложечку; граниту и сливки нужно есть вместе. Да, вот так… А теперь засунь ложечку в рот и закрой глаза.
Баби следует всем моим указаниям и, наслаждаясь гранитой, закрывает глаза. Потом она их открывает и улыбается.
– С ума сойти! Она изумительная! А я действительно такая вкусная?
– Когда мы трахаемся – да!
– Дурак!
И, естественно, она меня долго колотит по спине, но мы продолжаем смеяться и есть эту граниту, как будто мы – два иностранца в нашем собственном городе. Мы цитируем песню Баттисти: «Попросить туристические буклеты моего города и провести с тобой день, посещая музеи, памятники и церкви, говоря по-английски… и вернуться домой пешком, обращаясь к тебе на „Вы”».
Каждый из нас произносит по одной фразе из этой песни, вплоть до последней, которую мы произносим хором: «Просите, Вы меня любите или нет? Я этого не знаю, но я тут!»
Ну вот. Иногда воспоминания накатывают внезапно, ты не можешь их остановить и не можешь их уничтожить. Я не отрываю взгляда от этого уже пустого стаканчика из-под граниты. Она лучше всякого наркотика. Совсем как ты. Но теперь она уже кончилась. А я должен вернуться на работу.
64
В офисе я вижу Аличе. Она приводит в порядок какие-то бумаги.
– Ренци ушел?
– Да, он со мной попрощался и оставил некоторые проекты, чтобы привести их в порядок. Он сделал на них кое-какие пометки.
Я подхожу поближе, чтобы посмотреть, что там написано, и Аличе мне их передает. К каждому проекту приклеен стикер с заметкой: «просмотреть», «использовать для одного из сюжетов развлекательной передачи», «ненужное», «купить» с тремя восклицательными знаками. Я читаю название последней передачи: «Золотые фигурки». Это идея своего рода телевизионной «Монополии»; в ней участвуют только публичные люди из самых разных сфер: политики, кино, футбола, телевидения. Игроки должны составить свой альбом. Я читаю фрагменты из сценария, правдоподобные вопросы о жизни разных персон. Если герой угадывает, он берет свою фигурку и соответствующую денежную сумму, таким образом пополняя свой альбом. Зрители следят за соревнованием, слушая правду и выдумки о многочисленных известностях. Неплохо.
– Хорошо, спасибо. – Я возвращаю бумаги Аличе, и она возобновляет работу каталогизатора. Направляясь в кабинет, замечаю, что у Симоне горит свет. Дверь открыта, так что я останавливаюсь у порога и стучу. Он работает за компьютером в наушниках, но, увидев меня, улыбается и снимает их.
– Поздравляю, я узнал о невероятной сенсации в мире сериалов.
– Да уж, мы очень довольны.
Я закрываю дверь, беру стул и сажусь перед ним.
– Мы ходили в «Хилтон» и отмечали это у бассейна. Нам подавали блюда на открытом воздухе, в беседке, что, честно говоря, совсем неплохо, а потом я катался по городу и купил себе это… – Я надеваю шляпу. – Тебе нравится?
Симоне смотрит на меня с удовольствием.
– Здорово! Ты в ней немного похож на босса… Но ведь ты и есть босс! В любом случае она тебе действительно очень идет.
Я удовлетворенно улыбаюсь. Потом снимаю шляпу, поигрываю ей, похлопываю ладонью по тулье, делая нечто вроде складки, но стараюсь не встречаться глазами с Симоне.
– Знаешь, когда-нибудь я с удовольствием отметил бы твой успех, это было бы по-настоящему здорово…
Я поднимаю взгляд и улыбаюсь. Он слегка смущен.
– Да, конечно, мне тоже было бы приятно.
– Но если тебя выгонят из «Футуры», это вряд ли произойдет…
– Тогда будем надеяться, что меня не выгонят.
– Я тебя не спрашиваю, с кем ты сегодня встречался, потому что, если ты мне соврешь, мне придется тебя уволить. И я боюсь, что ты можешь совершить подобную глупость.
Теперь он смотрит на меня отважно, не испытывая неуверенности, почти весело.
– Я видел Паолу Бельфьоре.
– Но мы тебя просили с ней не встречаться.
– Мы обедали вместе.
– Это неважно, что ты делал и чего не делал. Ренци сказал ясно. Она – бомба. Тебе достаточно ее коснуться, и мы взорвемся.
– Я ее не касаюсь.
На этот раз улыбаюсь уже я.
– Тебе двадцать три года. Я прекрасно помню себя в этом возрасте. Если бы подобная ей мне понравилась и проявила бы ко мне хотя бы малейший интерес, то я бы не стал никого слушать. Значит, я тебя понимаю, но не говори мне ерунды.
– Послушай, Стефано, не знаю, что со мной случилось. В Чивитавеккья я встречался с девушкой, и мне было очень хорошо. Но дело в том, что с Паолой у нас происходит что-то невероятное. Она всегда говорит мне то, что мне хотелось бы от нее услышать, и ведет себя точно так, как я себе воображаю… – Симоне смотрит на меня так, словно он хотел бы найти во мне друга, с которым можно было бы поделиться подобным. – С тобой никогда такого не случалось?
– Случалось.
– Ну вот, значит, ты можешь меня понять. Знаешь, от таких вещей невозможно отказаться…
– Ты прав, это нелегко. В моем случае за меня это решила судьб а.
– А если бы этого не произошло? Ты бы согласился принять решение и больше никогда с ней не встречаться или потерял бы работу?
– Может, я бы совсем погиб, но этого не случилось. А вот за тебя судьба не решит. Ты должен думать сам. Значит, ты можешь или продолжать у нас работать, или тебе придется оставить нам этот формат и уходить работать в какое-нибудь другое место. Может, тебе еще представятся возможности, но я тебе скажу одну вещь. Паолу Бельфьоре очень любило большое начальство. Куда бы ты ни пошел работать, когда там узнают, что ты обременен этим, так сказать, «преимуществом», от тебя избавятся. Это все равно что приносить в дом тротил с зажженным фитилем. Это всегда и исключительно будет вопросом времени.
Симоне смотрит на меня молча, а потом кивает:
– Ну хорошо.
– Что значит «ну хорошо»? Это значит, что ты продолжаешь работать, сохраняешь верность своей девушке из Чивитавеккья и остаешься у нас, или твое «ну хорошо» значит: «Ну хорошо, я ухожу с Паолой Бельфьоре»?
– Это значит: «Ну хорошо, я продолжаю работать с вами».
Я встаю.
– Я не Ренци. Сейчас ты берешь передо мной обязательство. Это твоя последняя возможность. Если я узнаю, что ты мне соврал, ты уволен. Мне жаль, но я разозлюсь, и сильно. Значит, если ты хочешь подумать об этом еще немного, скажи мне.
– Нет, не хочу. Я уже принял решение.
Тогда я подаю ему руку, и Симоне ее пожимает.
– Мы сказали друг другу все. Ты уверен, правда?
Тогда Симоне Чивинини берет свой мобильный, что-то в нем ищет. Потом он нажимает на кнопку вызова и, пока происходит дозвон, пристально на меня смотрит. Я слышу, как кто-то отвечает, слышу веселый, радостный голос человека, который счастлив, что ему позвонили. Симоне на секунду прикрывает глаза, а потом начинает говорить:
– Привет, Паола. Да, мне тоже хотелось тебя услышать, но, к сожалению, я должен тебе сказать одну вещь. Моя девушка очень ревнива. Сегодня она была в том районе и видела нас с тобой вместе в баре Антонини. Она очень разозлилась. Я ей пообещал, что мы с тобой больше никогда не будем ни встречаться, ни разговаривать. – Симоне замолкает. Предполагаю, что Паола ему что-то говорит. – Нет. Я ей пообещал. – Молчание. – Да, и мне тоже жаль, очень жаль. – Опять молчание. Потом Симоне улыбается. – Да, конечно, разумеется, мы можем созваниваться по работе. Не сомневайся, как только начнутся пробы, или запустят передачу, о которой мы говорили, я тебе позвоню. – Недолгое молчание. – Да, и я тоже надеюсь.
Симоне прекращает разговор. Он смотрит на меня, кладет телефон и разводит руками.
– Теперь ты мне веришь?
– Да, конечно. Но не устраивай так, чтобы с завтрашнего дня тут у нас ежедневно проходили пробы, ладно?
Он смеется.
– А я и не подумал… Тогда надеюсь, что мы сделаем очень много передач. Вот тогда я буду оправдан.
Я иду к себе в кабинет, закрываю дверь и открываю ящик шкафа. Там, под стопками бумаг, лежит белая рубашка, и я надеваю ее вместо той, что на мне. Я вспоминаю, что эту сцену уже видел в кино. Харрисон Форд должен идти на важную встречу, однако он не возвращается домой, потому что чистая рубашка у него уже в офисе. Фильм назывался «Деловая девушка», в нем играли Мелани Гриффит и Сигурни Уивер. Забавное кино! Девушка, которую играла Мелани, осуществляет свою мечту – добиться успеха со своим проектом. Помню, что фильм кончается хорошо. Там была одна милая шуточка Мелани Гриффит, которая заставляет замолчать Харрисона Форда: «Мой мозг создан для дел, а тело – для греха». К тому же там была эта идея – держать чистую рубашку в офисе, так что я могу прямиком отправиться на ужин к Паллине, не заходя домой. Иногда даже просто фильм способен навести на отличную мысль.
– Пока, Аличе, пока, Сильвия, увидимся завтра.
Вскоре я выхожу из подъезда. Я снимаю с мотоцикла цепь, вставляю ключи и завожу мотор. Потом застегиваю шлем и сажусь на мотоцикл, включаю первую скорость, мгновенно пролетаю площадь Мадзини и выезжаю на бульвар Лунготевере. В вечернем потоке мотоцикл ловко маневрирует среди машин. По крайней мере, пятьсот двадцать евро на руль, взломанный тем чертовым воришкой, были потрачены не зря.
65
Когда я подъезжаю к дому Паллины, вечеринка уже в разгаре. На четвертом этаже грохочет музыка, на балконе толпятся люди, а перед подъездом припарковано множество мотоциклов и скутеров. Скольких же она пригласила? Я даже и не представлял, что будет что-то подобное. Качаю головой, надевая на мотоцикл цепь и прочно прикрепляя ее к ближайшему столбу. Потом нажимаю на кнопку домофона и слышу, как из колонок звучит песня «I feel good». Кто-то выходит на балкон и машет руками в такт музыке. Тут же появляются две девушки и начинают танцевать вместе с ним. Я не могу его узнать; он не похож ни на кого из старых друзей. Тут же передо мной открывают дверь подъезда, даже не спросив, кто звонил по домофону. Это меня отвлекает, и я теряю интерес. Вечеринка похожа на одну из тех, что мы устраивали в прежние времена, когда все приходили без приглашения и обчищали квартиры. Я уже в лифте. Будем надеяться, что с квартирой Паллины этого не произойдет. Я бы этого не допустил. Выхожу на четвертом этаже и вижу, что дверь квартиры открыта. Не знакомые мне парень и девушка весело разговаривают на пороге. У него в руке бутылка «Бека», у нее – самокрутка, но не с марихуаной, хотя это было бы ожидаемо – у девушки в носу пирсинг, а все ее волосы собраны во что-то вроде растаманского тюрбана. Они отходят в сторону, давая мне пройти, но я даже не успеваю войти в гостиную.