– Смотри-ка, кто пришел! – кричит Паллина, выбегая мне навстречу. – Стэп!
– Да ладно!
Человек за пультом делает музыку чуть потише. Я его узнаю, это Луконе. Ему всегда нравилось изображать из себя диджея, хотя и получалось убого.
– Великий Стэп, добро пожаловать, это твой вечер! – говорит он в микрофон, транслирующий это заявление во все расставленные по квартире колонки, так что теперь уже не остается никакого сомнения, что я прибыл. И один за другим – из кухни, из разных углов гостиной, из маленького кабинета – приходят люди, давно потерянные, но не забытые друзья.
«Привет, Стэп», «привет, брат», «я узнал, что ты женишься… мои соболезнования».
Некоторые начинают смеяться. С балкона приходит тот, кто танцевал с двумя девушками.
– Скелло! А снизу я тебя не узнал!
У него коротко подстрижены волосы, он элегантно одет. Даже побрился.
– Стэп!
Он меня обнимает. Ого, он даже надушился. Скелло похож на улучшенную версию себя.
– Да ты ли это?
Он смотрит на меня с изумлением.
– А что такое? Ну, может, я похудел.
– Нет, ты не понял. Либо ты побывал в Лурде, либо… Но ведь не может быть природного чуда такого масштаба!
Он и сейчас смеется, как раньше, и кашляет, почти изнемогая от одышки, демонстрируя, что уж в этом-то он не изменился и по-прежнему очень много курит.
– Привет, брат… какой сюрприз!
Приходят Хук, Сицилиец, Паломбини, Маринелли и еще многие, многие другие – те, кого я потерял из виду, те, кого, насколько я помнил, уже могло не быть в живых. И у всякого находятся свои слова, улыбки, шутки.
– А с тобой мы уже виделись, совсем недавно… – говорит Сицилиец, словно желая похвастаться перед другими нашей дружбой, якобы никогда не прерывавшейся.
Потом меня обнимает Паллина.
– Эй, оставьте его в покое, вы его задушите… Если вы мне его испортите, то кто потом выйдет за него замуж?
Одна девушка, сидящая рядом, на диване, с несколькими подружками, ей улыбается:
– Да выйдут за него замуж, выйдут, оставь его…
Я ее узнаю только теперь, это Маддалена: какое-то время мы с ней встречались – до того, как я познакомился с Баби; до того, как она стала ревновать к Баби; до того, как они подрались, но я не успеваю ничего сказать, как Паллина подталкивает меня на кухню.
– Посмотри-ка, кто это!
Стоящий ко мне спиной и колдующий над плитой человек оборачивается ко мне с улыбкой. На нем большой черный фартук с нарисованным быком и надписью «МАТАДОР».
– Привет, Стэп, как дела?
Банни вытирает руки о фартук, подходит ко мне, протягивает правую руку, обхватывает ею мою и тянет меня к себе: так мы здоровались в свое время, так было принято здороваться в нашей среде. Он хлопает меня по спине и обнимает, словно мы братья. Но моим братом был Полло, а ты – Банни, и теперь ты встречаешься с Паллиной, которая была его женщиной. Я закрываю глаза. Но Полло больше нет, а Паллина есть, и она устроила все это для меня, себя и для Банни, чтобы получить мое одобрение, но она меня еще ни о чем не спрашивала, хотя так или иначе спрашивает меня об этом сейчас. И мне кажется, что я вижу Полло – он улыбается и кивает:
«Не мешай ей, пусть делает, что хочет. Ты не можешь не радоваться за других. Меня здесь больше нет».
У меня сжимается сердце, но это так. И я, отходя от Банни, ему улыбаюсь.
– Ого, какой аппетитный запах… Что готовишь?
– Тебе нравится?
Банни снова начинает помешивать деревянным половником в большом котелке.
– Это полента. Ох, я тут кашеварю еще с четырех дня, потею у плиты весь божий день. Так что если сегодня я обожрусь, все равно, я уверен, не потолстею, обманув ожидания весов!
Он смеется над своей шуткой, а потом смотрит на меня и ищет что-то в моем взгляде. На секунду, только на секунду это выглядит так, как будто он хочет быть совершенно уверен, что я одобрил их выбор. Но, может, мне так только кажется, однако Паллина рассеивает все мои сомнения.
– Ладно, я его отсюда уведу; пусть поздоровается с другими.
Она берет меня под руку и, как только мы выходим из кухни, прижимается головой к моему плечу и шепчет мне:
– Спасибо…
Я ей улыбаюсь, но на нее не смотрю.
– Он неплохо выглядит, похудел.
– Правда?
– Да, он выглядит лучше.
Она сжимает мою руку еще сильнее, словно этой последней фразой я окончательно благословил их пару: это, разумеется, не в моей компетенции, но если им нужна моя улыбка, то как я могу им в ней отказать? Мы продолжаем здороваться с людьми.
– Привет, Марио, привет, Джорджа.
Потом Паллина замечает нескольких человек вокруг стола, с пустыми стаканами в руках, они пытаются крутить бутылки.
– Извини, Стэп, но выпивка кончилась. Я скоро вернусь, подожди.
Она убегает, сделав это предупреждение, как будто я не умею передвигаться без посторонней помощи.
В углу комнаты мне улыбается Маддалена, но Хук, находящийся рядом с ней, сразу же прижимает ее к себе, заставляет ее себя поцеловать, а потом пристально на меня смотрит, словно говоря: «Теперь она моя, понял?» Но я не придаю этому значения и, как ни в чем не бывало, поворачиваюсь в другую сторону. Ну и возьми ее себе! Я наливаю себе выпить и, прихлебывая холодную фалангину, смотрю на них. Это ребята былых времен – те, что устраивали мотогонки, те, что врывались на вечеринки, занимались многочисленными грабежами. Мне кажется, что прошла целая вечность, что все это уже так далеко. Они смеются, шутят, передают друг другу пиво, косяки. И я слышу кое-какие разговоры.
– Да о чем речь… он развозит пиццу по домам. А вот Додо нашел себе классную работу: он работает охранником в автомастерской на вокзале Термини.
– Да ты что!
– Да, тысячу двести в месяц, он не имеет права оттуда отлучаться. А сколько там иностранок, попадающих впросак!
И они смеются, словно это – высшая цель и самое заветное, долгожданное желание, наконец-то исполненное. И мне вспоминается роман Джека Лондона, «Мартин Иден». В начале книги он моряк, но ради нее, ради Руфи, становится успешным писателем. Увидев ее однажды на ступенях дома, он влюбляется в нее без всяких причин, потому что уж такая она, любовь. Проходит время, и Мартин Иден, уже став богатым и успешным, приходит к Руфи модно одетым. Все счастливы: это идеальный жених, которого хотят для нее родные. Однако когда Мартин видит ее снова – теперь, уже научившись читать и писать, – видит с высоты своего нового знания, и слышит, как она говорит и рассуждает, чего он раньше, естественно, не мог оценить, он понимает, что Руфь, девушка, ради которой он сделал все, ради которой изменил свою жизнь, на самом деле просто дура. И тогда он возвращается в свою среду, к тем вечно пьяным морякам, которые не умеют ни читать, ни писать. Все, что он сделал в своей жизни; люди, которых он узнал; новые пути, которые он прошел, – все это заставляет его понять, что с прежними друзьями у него уже нет ничего общего.
– Эй, Стэп, да что у тебя за лицо? Что ты такой грустный? Думаешь о женитьбе, а?
Это передо мной скачет Скелло, пытаясь меня рассмешить. Но с этими ухоженными волосами, с этой неожиданной элегантностью он тоже кажется совершенно неуместным.
– Нет, на самом деле я думал о том, как все изменились. А ты – особенно.
– Да ты что! Если что и изменилось, то, может, только мое социальное положение… Я работаю, у меня хорошая машина, я снимаю квартиру в Париоли, классно одеваюсь, но внутри я ни капельки не изменился. Это ты думаешь, что я изменился!
И он, задыхаясь, смеется своим обычным смехом вперемешку с кашлем. Да, это правда: в этом он никогда не изменится.
– Хорошо, я рад за тебя. И чему я могу приписать эту невероятную и радикальную перемену?
– Ну, знаешь, люди растут, набираются нового опыта. – Скелло прикладывается к бутылке пива и делает большой глоток. – И так или иначе немного меняются. – Он громко рыгает. – Но не слишком! – И снова смеется.
Тут из кухни с большим подносом поленты, по краям которой, среди дымящегося соуса, разложены кусочки маринованных телячьих потрохов и колбасок, приходит Банни.
– Господа… Полента подана! – говорит он.
Несмотря на то что весна, все возвращаются в квартиру с балкона, встают с диванов, приходят с лестничной площадки. Стол, можно сказать, берут штурмом. Передают друг другу картонные тарелки, ножи, вилки, салфетки, а Банни возвращается на кухню и вскоре выходит оттуда со вторым подносом, тоже полным поленты, соуса, кусочков колбасок и телячьих потрохов в маринаде.
– А вот еще одна. Посторонитесь!
Кто-то отодвигается в сторону, и, когда я внезапно его вижу, меня загораживают Хук и Маддалена. Судя по всему, он развлекается, болтает с Паломбини, размахивает руками, в которых у него пластиковая тарелка и вилка. Но кто же он? Почему мне кажется, что я его знаю? А потом меня осеняет. Это как мгновенная вспышка, как кинопленка, которую быстро отмотали назад, а потом стали прокручивать снова, в замедленном темпе, останавливая ее в нужный момент, когда передо мной появляется он. Он, этот чертов воришка – тот самый, который взломал у меня руль, и из-за него мне пришлось заплатить автосервису «Хонды» пятьсот двадцать евро. Как же мне повезло, что я пришел на эту вечеринку! Я на ходу останавливаю Банни, который возвращается на кухню.
– Сандро, сделай мне одолжение: встань позади меня и никого не пропускай.
– Разумеется, Стэп. Без проблем.
Он мне улыбается. Он ничего не знает, не знает, что произойдет. Но, что бы там ни было, его это устраивает. Как и в прежние времена, хватило одного знака, без лишних слов. И вот я быстро иду к столу. Молодец, Паллина, я рад твоему выбору, вот тебе мое благословение. Парень продолжает болтать с Паломбини и вдруг видит, как толпящиеся перед ним люди расходятся в стороны, один за другим: мы идем вперед, аккуратно их отодвигая. Тогда ему становится любопытно, и он прекращает болтать. И видит меня. Он смотрит, как я быстро, не раздумывая, прямиком иду вперед. И только в конце он начинается таращиться, но уже слишком поздно. Он бросает тарелку и вилку и поворачивается, чтобы убежать, но я его мгновенно настигаю. Я беру его за горло сзади, сильно сжимая его правой рукой, а левой хватаю все имеющиеся у него волосы и толкаю его к первой открытой балконной двери.