Маркантонио, Гвидо, Луконе и Банни обнаружили рулетку, да еще с сукном и фишками или, может, принесли ее сами. Во всяком случае, они устроили самое настоящее казино посреди диванной, на большом столе, с которого официанты уже убрали посуду. Они весело играют, окруженные некоторыми из этих красивых девушек, так что подхожу и я, обменивая на фишки немного денег.
Луконе радостно кричит: «Ну, давайте, делайте ставки, делайте ставки, а то скоро ставок уже… rien… принимать не будут!» на своем макароническом французском. Некоторые девушки весело смеются, другие даже не обращают на это внимания. И я ставлю на восемнадцать, заранее зная, что даже если и выиграю, я не увижу ни одного евро.
– Одна из женских ножек… семерка!
Они смеются и пьют шампанское. Некоторые выигрывают, но многие проигрывают. Кто-то меняет деньги на фишки. Музыка грохочет.
– Привет. А ты знаешь, что я приходила в твой офис? Мне там очень понравилось.
Я оборачиваюсь. Она здесь и смотрит на меня с улыбкой. Она загорелая, очень смуглая. У нее зеленые глаза, короткие черные волосы, пухлые губы, лукавая улыбка и идеально ровные белые зубы. На ней вишнево-красное платье с таким широким вырезом сзади, что видна вся ее точеная спина. Наверное, она спортсменка, у нее сильные руки. Она смотрит на меня уверенно.
– Меня зовут Джада. Мне бы хотелось с тобой замутить.
Я удивлен этими словами, удивлен тем, как она на меня смотрит – серьезно и пристально.
– Да, но…
Я сконфужен и, как дурак, не нахожу слов для ответа. Но она смеется.
– Да ладно, я пошутила! Дело в том, что вы устроили для меня нелепые пробы. Какой-то Чивинини сказал мне: «Попытайся сказать что-нибудь, что могло бы меня смутить!» И тогда я вывернулась вот так: сказала то же, что и тебе сейчас… С той только разницей, что на тебя эти слова произвели впечатление, а на него – нет.
Она начинает смеяться, потом становится серьезной, наклоняет голову набок и смотрит на меня с любопытством.
– Что такое? Ты разозлился? Но я пошутила…
Она мне улыбается, а потом пожимает плечами, словно говоря: «Да ладно, не бери в голову» – и, поднимая подбородок, указывает на бутылку шампанского.
– Нальешь мне немного выпить?
Я смотрю на нее серьезно.
– Нет, это ты мне налей. Я же виновник торжества.
Она поднимает бровь, пристально на меня смотрит, а потом хохочет.
– Да, точно, ты прав. Помиримся?
– Конечно! А ты пока наливай.
Джада удаляется, идет за бутылкой. Я на нее смотрю, и она это чувствует: идет с прямой спиной и не слишком виляет бедрами. Потом она оборачивается, берет бутылку шампанского, два бокала и возвращается ко мне. Она все время смотрит мне прямо в глаза, не опуская взгляда. Она красива и знает это. Джада передает мне один из бокалов и наливает шампанское. Я слежу, как она это делает, и она все улыбается.
– Значит, завтра ты женишься.
– Да.
– Ты уверен?
– Да.
– Думаешь, ваш союз будет вечным, как ты пообещаешь?
– Не знаю.
Джада наполнила и свой бокал. Она ставит бутылку и смотрит на меня с удивлением.
– Как это не знаешь?
– Я же не один. Ведь женятся вдвоем, знаешь ли.
– Конечно! Но я имела в виду тебя. Ты думаешь, что ваш брак никогда не распадется?
– Не знаю.
– Да как это ты не знаешь?
– А если бы я потерял память, как в том фильме с Ченнигом Тейтумом, «Клятва»? Ты его видела?
– Да, отличный фильм. Я плакала.
– А тебе легко расплакаться?
– Если это хороший драматический фильм, то да, он меня может тронуть, но в жизни я плачу очень редко. Однажды я очень много плакала из-за одного парня, который заставил меня страдать. И с тех пор я поклялась, что больше никогда не буду плакать из-за мужчины.
– Но ты же не знаешь, может, и будешь.
– Нет, знаю.
– Ты могла бы плакать из-за меня.
Она смотрит на меня с удивлением.
– Из-за тебя?
– Конечно. Если я сейчас сломаю тебе руку, то ты еще как заплачешь.
– Ну и дурак же ты. Давай лучше выпьем!
Мы поднимаем бокалы, чтобы чокнуться, и тут опять раздается вой сирены. Гвидо, который знает сценарий всего того, что должно произойти на этой странной вечеринке, дает всем указания.
– Выходим, выходим.
Мы выходим к ограждению на палубе. Над нами – звезды, впереди – большая полная луна. На бесконечном идеально синем небе начинают взрываться фейерверки. Красные, желтые, зеленые, фиолетовые, один в другом, один за другим, безостановочно… Они поднимаются от моря и взлетают вверх, все выше и выше, над нашими головами, на высоте тридцати, сорока метров, и раскрываются, как большие зонтики. Не успевают они исчезнуть, как под ними взрываются другие, поменьше: они, распадаясь на отдельные огоньки, падают в море. Они постоянно меняют свой цвет: красные, оранжевые, они превращаются в каскады белого, зеленого цвета. Один за другим, непрерывно взрываясь… Джада берет меня под руку, прижимается ко мне и говорит, не глядя на меня: «Это прекрасно». А потом кладет голову мне на плечо и прижимается ко мне чуть сильнее. Я смотрю на нее с удивлением. От ее задиристости не осталось и следа: теперь она кажется нежной, покорной. Эти изменения кажутся мне очень странными: я начинаю думать, что ей заплатили. Фейерверк над морем продолжается. Я смотрю чуть дальше, против света, и в сотне метров от нас вижу плот. На нем – самый настоящий артиллерийский расчет с маленькими и большими стволами, устремленными в небо. А чуть дальше в темноте на волнах покачивается деревянная лодка, в которой сидят два человека. Думаю, это они начали всю эту впечатляющую пальбу. Потом установленная на плоту большая центральная пушка выпускает ракету. Она замирает на двадцатиметровой высоте и взрывается с грохотом. Вскоре поднимается ввысь и вторая, взлетая метров на десять выше первой, но с таким же грохотом. Третья ракета взлетает выше двух предыдущих, замирает наверху, в небе, и со страшным гулом и каскадом искр завершает салют.
– Браво! Превосходно! Потрясающе!
Некоторые свистят, и все аплодируют. Я слышу, как хлопает пробка еще одной бутылки шампанского, которую открывают, как будто сейчас Новый год. Подходит официант, наполняет наши бокалы. Джада мне улыбается и, глядя мне в глаза, чокается со мной и произносит еще один тост:
– За все то, чего ты хочешь, за твои желания…
– И за твои тоже.
– Нет, ты же виновник торжества. Сегодня вечером можешь попросить меня обо всем, что пожелаешь.
– На пробах полагалось говорить и это?
Она смеется.
– Нет-нет, это я придумала только сейчас.
Мы переглядываемся. Она подносит свой бокал к губам, а потом медленно его выпивает, не отводя своих глаз от моих. Она недурна, эта Джада. Красивая, остроумная, загорелая, улыбчивая, чувственная, дерзкая…
Снова звучит сирена; на этот раз – дважды. Джада допивает шампанское и ставит свой бокал на соседний столик.
– Нам нужно уходить. Жаль.
Она наклоняется вперед, нежно целует меня в губы и удаляется.
– А куда вы уходите?
– Нам так велели. После салюта, после двойного сигнала сирены мы все должны покинуть яхту…
Она смотрит на меня в последний раз и улыбается, но какой-то странной, почти грустной улыбкой.
– Да, ты прав. Может, я еще буду плакать из-за тебя. И тебе не придется ломать мне для этого руку.
И она уходит на корму вместе со всеми остальными. Я вижу Луконе, Скелло, Банни, девушек, Маркантонио, еще кого-то, кто обнимается, но я его не узнаю… Некоторые, напившись, пошатываются, как, например, Хук, которого пытаются поддержать две девушки.
– Да держись же ты! Ты же тяжелый!
– Ничего подобного, я в форме… Я сделаю счастливыми вас обеих.
Все начинают рассаживаться в только что прибывшие шлюпки. Одни спускаются в них по трапу, другие прыгают прямо с палубы. Потом лодки одна за другой отплывают от яхты. Некоторые машут мне рукой на прощание, другие целуются. Бог знает, какое актерское будущее пообещал Луконе этой девушке, но, учитывая, как она вокруг него суетится, видимо, блистательное. Жаль, что он не имеет к кино совершенно никакого отношения. Да, он время от времени участвовал в массовках – но только для того, чтобы заработать пару евро и безуспешно попытаться, даже и там, подцепить какую-нибудь девушку.
Ко мне подходит Гвидо.
– Ну как? Тебе понравилась твоя вечеринка?
– Очень.
– Хорошо, я рад.
Он меня обнимает, а потом и сам идет к трапу. Я уже собираюсь идти за ним, но он меня останавливает.
– Нет-нет. – Гвидо мне улыбается. – Ты, капитан и экипаж остаетесь здесь. Наслаждайся этой сорокадвухметровой яхтой, для сна у тебя есть люксовый номер. Его открыли только сейчас, в него никто не входил.
– Но ты мне ничего не объяснил. Почему, зачем эта яхта?.. А завтра что?
Гвидо мне улыбается и садится в катер.
– Насладись твоей последней бутылкой в люксе. А завтра, когда проснешься, наготове будет катер, который доставит тебя на сушу. Если захочешь…
И, больше ничего не сказав, уплывает на катере и он. Человек, который управляет катером, поддает газу, разворачивает его, и он, описав широкую дугу, исчезает в ночи.
Я вижу капитана яхты, машущего мне рукой издалека. Он говорит мне: «Спокойной ночи» – и уходит в свою каюту.
Тишина, одиночество… Яхта опустела, исчезли все. Думаю, на ней как минимум восемь матросов, но больше никого нет. Они все убрали и вымыли, яхта опять в идеальном порядке; матросы сделали все очень быстро, ловко, деликатно, не обнаруживая своего присутствия слишком явно.
Я смотрю в сторону суши. Уже глубокая ночь. На некоторых виллах кое-где остались открытые окна, но огни не горят. Луна стала красной; теперь над морем царит только она, в сопровождении легкого ветерка и невероятной тишины. Слышится плеск маленьких волн, ласкающих киль этого большого судна.
Я снова вхожу в диванную и медленно иду к последней каюте на носу яхты. Свет в коридоре приглушенный; этот корабль идеален даже в мельчайших деталях. Над дверью из тикового дерева красуется надпись: «SUITE». Я ее открываю. Люксовая каюта огромна; она занимает всю носовую часть яхты. В ней – большая двуспальная кровать, напротив нее – два светлых дивана, один из которых длиннее, впереди – стеклянный журнальный столик с металлической окантовкой. В углу стоит бежевая кушетка, позади которой – стеллаж со встроенным в него плоским музыкальным центром с большими колонками фирмы Bang