– Все к торту, прошу вас…
Кто-то направляет людей, как большой табун, к площадке, находящейся чуть ниже. В центре возвышается огромный торт, на верхушке которого – фигурки жениха и невесты.
– Стэп, Джин, идите сюда, вставайте сюда, вперед.
Мы подчиняемся приказам главного распорядителя, господина с темными напомаженными волосами, в смокинге. Он будто сошел с экрана одного из тех американских фильмов, действие которых происходит во времена сухого закона, когда запрещалось пить и продавать спиртное, но при этом процветала контрабанда, а самогонные аппараты прятали в зарослях тростника. Все автомобили были черными и высокими, и из них всегда выходил такой, как он, и начинал стрелять из автомата. Но на сей раз он внушает больше доверия: у него в руках лишь огромнейшая бутылка шампанского. Когда мы оказываемся с ним рядом, он тотчас же открывает пробку, которая вылетает с оглушительным шумом, описывает приличную дугу и исчезает где-то в кустах, за людьми. Кто-то передает нам два бокала, и контрабандисту удается наклонить большую бутылку и налить нам шампанского. Одновременно за нами слышится другой хлопок, и над нашими головами один за другим раскрываются разноцветные фейерверки, и Джин, улыбаясь, стискивает мою руку.
– Они тебе нравятся? Думаю, что это сюрприз Адельмо, сына дяди Ардизио. Помнишь, я тебе о нем говорила.
Ну да, Ардизио – тот самый, который так летал на своем самолетике над военной базой, что всегда была опасность, что он кого-нибудь подкосит.
– Да, очень, они очень красивые.
Я вижу людей, которые, задрав головы кверху, к звездам, восторгаются этими разноцветными вспышками, и встречаюсь взглядом с Гвидо. Он улыбается мне издалека, чувствуя себя и сообщником, и виноватым – но не настолько, как я сам. Не успеваю я погрузиться в ощущение своей вины, как слышу крик:
– Ныряние в торт!
И какие-то подозрительные личности, намеренно спрятанные среди гостей, вылетают справа, слева, из середины и даже из-за меня, действуя в соответствии с идеально продуманным планом и с безупречной синхронностью. Не успеваю я пошевелиться, как вижу, что Джин сначала пугается, а потом смущается. Я передаю ей мой бокал, и меня подхватывают ребята из «Будокана». Еще мгновение – и я оказываюсь перевернутым головой вниз, в руках Луконе, Скелло, Банни, Сицилийца, Хука, Бласко, Маринелли и еще кого-то, кого мне не удается увидеть. Черт, они пришли все – может быть, только для того, чтобы насладиться этим моментом. Мне кажется, что Джин противоположного мнения. Она кричит, со всей точностью и определенностью: «Нет, прошу вас, нет!» Но уже слишком поздно. Меня поднимают и заталкивают с головой в большой торт. И пока я барахтаюсь в этих сливках и в этом креме, чувствуя, как размягчаются безе и сдоба, расплющиваясь от моих самых невинных ударов головой, на меня нападает смех. Почему в такой момент, как этот, меня так упорно смущает мой проклятый ум? Какой, интересно, была свадьба Баби? Чинной, благовоспитанной, элегантной? И как ее, интересно, отмечали друзья Лоренцо? Готовили ли они комическую сценку? Подбирали ли хвалебные слова специально для них двоих? Или ограничились классической поэзией, одним из затасканных стихотворений Джебрана? Или потревожили Шекспира либо бог знает какого другого поэта? Когда я выныриваю из торта, кто-то обтирает меня полотенцем, кто-то счищает с лица сливки, кто-то наскоро чистит мою одежду. И я, как еще никогда прежде сладкий, наконец, открываю глаза и вижу перед собой Джин: она весело улыбается и совсем не злится из-за того, что испортили торт. Она берет меня за руку.
– Давай, пошли танцевать; Франки и его «Кантина» уже играют!
Мы бежим мимо людей с бокалами шампанского и тарелками с остатками той части торта, которую удалось спасти от моего «ныряния». На танцплощадку мы выходим под звуки песни «Сентябрь» группы «Земля, ветер и огонь». Кажется, что наши сердца бьются именно в этом ритме, и мы весело танцуем под музыку. Вскоре к нам присоединяются друзья и подруги, и все это превращается в самую настоящую вечеринку. Подходят несколько других пар, постарше, и начинают танцевать в привычном им ритме, совершенно не ощущая себя неуместными, и даже рискнув исполнить несколько па вдвоем. Франки и «Кантина» сразу же подстраиваются под их ритм и удивляют нас песней той же группы – «Танцуем ритмично», а потом – песней «Праздник» группы «Кул и компания». И все вместе они танцуют очень слаженно – прямо как эта изумительная группа. Несколько официантов ходят по краю танцплощадки с подносами, полными бокалов шампанского. Руки, удивительно синхронно, подхватывают их на лету, и я – в том числе. Музыка продолжается. В какой-то момент начинает звучать «Все еще жив», и Франки удается воспроизвести манеру исполнения группы «Би Джиз». Скелло выходит в центр танцплощадки – в отчаянной, но забавной попытке подражать Джону Траволте. Потом Франки и «Кантина» исполняют и другие песни: «Королеву танца» группы «АББА», потом – хит Рода Стюарта «Da Ya Think I'm Sexy?», потом – песню «Daddy Cool» группы «Бони М.» и «Wake Me Up Before You Go-Go» дуэта «Wham!». Все танцуют как сумасшедшие. На танцпол выходят и другие, даже мой отец с Кирой и Паоло с Фабиолой. Они одни: видимо, оставили кому-то детей и, судя по всему, развлекаются. Ничего не поделаешь: музыка восьмидесятых поистине замечательная, и радиостанции, звучавшие на шоссе в сторону Браччано, были совершенно правы. Я ненадолго останавливаюсь и подхожу к столу с крепкими напитками – выпить рома. Кто-то меня обнимает, какая-то девушка меня целует… Ах, нет, это Джин, и я пьян, а она смеется и возвращается на танцплощадку с Элеонорой и Иларией, которая, судя по всему, здесь единственная, кто не заморачивается по поводу своего платья – старомодного, как у бабушки, – но отлично танцует и скачет.
– Чудесный праздник! – Гвидо меня обнимает. – И вчера, и сегодня ты выиграл в бинго, а?
Он качает головой и уходит. Я не успеваю ему ответить, но только знаю, что ненавижу и само слово, «бинго», и эти игровые заведения с отвратительными карточками, курящими людьми и тем словно записанным на магнитофон голосом, который весь день без остановки объявляет номера. Я об этом кое-что знаю, потому что Полло, пока не замутил с Паллиной, встречался с какой-то Наташей, которая работала в заведении бинго около площади Фьюме, выстроенном на месте кинотеатра «Красное и черное». Я составлял ему компанию, когда нам приходилось ее ждать, в обмен на пиво.
– Давай, оно тоже бесплатное… Хочешь пива? Даже и не пытайся!
Это была его любимая глупая шутка. Я скучаю по тебе, Полло. Мне бы хотелось увидеть тебя сегодня здесь – увидеть, как ты смеешься, пьешь и танцуешь с Паллиной. И мне бы хотелось знать, да, мне бы хотелось тебе помочь или, по крайней мере, черт побери, об этом поговорить, хотя бы поговорить, чтобы не узнать все вот так, из письма, столько времени спустя. Я беру ром и выпиваю его одним махом.
– Дайте мне еще рома!
И, дожидаясь следующего стакана, я смотрю, как ты, Джин, танцуешь, смеешься и легко двигаешься. Ты веселая, красивая, спокойная.
– Вот, пожалуйста.
– Спасибо.
Я выпиваю его залпом, как если бы ром мог отвлечь меня от этих мыслей, как если бы он мог принести мне облегчение. Мне следовало бы сказать тебе все, Джин? Но не произошло ничего, да… то есть… в общем… И я в одиночестве смеюсь. Я имел в виду, что меня это совершенно не волнует, именно это я и хотел сказать. Но вот что я должен по-настоящему признать – так это то, что я пьян. Но я не успеваю об этом даже подумать, как в мои мысли вторгается чей-то голос.
– А вот и сюрприз!
– Ну, папа, из-за тебя меня чуть не хватил удар!
– Извини. – Он смеется. – Свадьба удалась на славу! А эта группа, которая играет, – просто фантастическая!
И именно тут, прямо как знак судьбы, Франки и «Кантина» начинают играть песню «YMCA» группы «Village People», и все слаженно повторяют движения руками.
– Папа, а ты не хочешь с ними потанцевать?
– Ты что, с ума сошел? Нет, эту я пропущу, мне бы не хотелось, чтобы меня неправильно поняли… Впрочем, я говорил тебе о сюрпризе, касающемся твоего свадебного путешествия… – Он вынимает из кармана конверт и дает его мне. – Вот оно, это оно, тебе хотела подарить его мама. Мне кажется, это прекрасно; самые красивые острова, какие только можно найти, объехав вокруг света. – Я смотрю на конверт, открываю его; там только листок с реквизитами турагентства. – Я сделал все, о чем она меня просила перед тем, как… да, в общем, перед тем, как умереть. Она мне сказала, что если ты когда-нибудь женишься, то ей бы хотелось, чтобы ты отправился в это путешествие. Она оплатила его сама. – Я рассматриваю этот листок, чтобы не смотреть ему в глаза. И слышу, как он говорит дальше: – Вы выезжаете завтра вечером, в половине девятого, так что времени хватит для всего. Мама тебя любила, очень любила. Тебе не стоило устраивать весь тот скандал, бить Амброзини. Она и его любила.
И он уходит.
Поднимая глаза, я вижу, как он исчезает среди танцующих. Он тоже начинает махать руками, пытаясь попадать в такт с другими, но у него не получается, ему это совершенно не дано. Следовательно, он знал? Или понял все потом? Я больше ничего не понимаю. И меня начинает тошнить. Я едва успеваю скрыться за кустами, обогнать щебечущую парочку, обойти другую парочку, целующуюся, и добежать туда, где уже никого нет. Я сгибаюсь и извергаю из себя все.
Вскоре я вхожу в туалет, устроенный в маленькой кабинке возле церкви, и несколько раз споласкиваю лицо холодной водой, полощу рот. Ополаскиваю лицо еще раз. И стою вот так, опираясь на умывальник, смотрю на себя в зеркало и качаю головой. В двух вещах я уверен: в том, что мне не хватает мамы, и в том, что мой отец – действительно большая скотина.
72
Элеонора почти сталкивается с Маркантонио.
– Нет, не могу в это поверить. Ты пришел!
– Почему бы и нет? Я обожаю свадьбы…
– При условии, что она не будет твоей, правда?