– Не знаю, – отвечаю я и улыбаюсь. – И даже не смогу этого узнать. Может быть, потому, что здесь снимали фильм «Изгой»: именно на этом острове оказался Том Хэнкс. Но вообще это острова Маманута.
– А, вот оно что. Теперь мне стало понятней.
В следующие дни мы развлекаемся напропалую. Часто гуляем по острову – общей площадью, наверное, всего несколько километров – и часто обедаем в бунгало, где слуга всегда в нашем распоряжении, а обслуживание – безупречное. По вечерам мы ходим в островной ресторан; столики там стоят далеко друг от друга, и всегда очень спокойно. Народу немного, потому что здесь всего десять бунгало. Кроме нас, есть еще несколько пар в свадебном путешествии, но днем такое впечатление, будто у каждой них – собственный пляж. Только однажды вечером в ресторане играла музыка, а потом проходили соревнования по танцам лимбо, в которых мы в конце концов победили единственных опасных для нас соперников – парочку совсем молодых неаполитанцев, которым не было и двадцати. Девушка была вся увешана побрякушками и, склонившись назад под планкой в последний раз, проиграла, может быть, именно из-за их тяжести.
– Но вы все равно молодцы!
– Спасибо!
– Вы такие молодые.
– У нас в Кампании все женятся рано, и нам хотелось сбежать.
Мы не очень поняли, что они на самом деле имели в виду, но они не закрывали рта ни на минуту и все время болтали: она – о своих украшениях, он – об обувной фабрике отца, о новых иностранных рынках, о России, которую они для себя открывали, о жизни в Китае, где можно и работать, и покупать, и еще о многом другом. О нас же они не узнали ничего – кроме того, что мы вы играли.
– А это что такое? Вкусно…
– Это кава. Никогда не пробовали?
– Нет.
Мы с Джин переглядываемся.
– Сразу видно, что вы в первый раз на островах Маманута… Все смеются, и мы вместе с ними пьем этот странный напиток.
Человек в очках (видимо, биолог или представитель фармацевтической компании, которая пытается разместить этот продукт на рынке), похоже, прекрасно его знает.
– Это корень растения Piper methysticum Forster, растертый между двумя камнями. Напиток из него дает ощущение благополучия… Вы его чувствуете?
Неаполитанка, практически уже под кайфом, закрывает глаза и расслабляется, слишком широко улыбаясь и, похоже, почти отключаясь:
– Я – да, мне отлично.
Джин говорит мне на ухо:
– По мне, так у него легкий солодовый вкус, и ничего больше.
Мы с ними прощаемся и, вернувшись в наше бунгало, сразу же открываем бутылку ледяного шампанского, чтобы отметить нашу победу.
– Ну, это совсем не кава со вкусом солодки.
Бассейну с москитами мы предпочитаем море. Снимаем с себя все и бросаемся в него. Вода горячая. Такое впечатление, будто мы в фильме «Голубая лагуна». В воде много планктона, и, когда мы плывем, светящиеся полосы из него повторяют наши движения. Все видится мне идеальным, и мой разум словно дает мне небольшую передышку, хотя в глубине души я понимаю, что просто избегаю тревожных вопросов, и эта передышка, к сожалению, всего лишь бегство. Потом мы обнимаемся, Джин прижимается ко мне, обхватывая ногами мою талию. Светящая над нами луна – красная, но не от того, что мы ее смущаем.
Мы проводим дни, расслабляясь по полной. Время от времени я просматриваю уведомления на мобильном, но все знают, что у нас свадебное путешествие, и не мешают. Обедать мы ходим в хижины, где готовят рыбу и морепродукты на гриле: мы едим креветок, лангустов и омаров. Днем мы подолгу гуляем по пляжу, усыпанному белым мелким песком, полоса которого становится все уже и уже, пока не теряется в море. По вечерам мы ходим в разные рестораны, где время от времени исполняют маорийские танцы. Весь день мы ходим в купальниках. Воздух всегда горячий, но не сырой, а на закате иногда дует легкий ветерок, едва колеблющий маленькие флажки над некоторыми из немногочисленных домиков.
– Тебе нравится, любимая?
– Очень! Твоя мать сделала нам прекрасный подарок.
– Я люблю ее еще больше, и теперь мне хотелось бы обнять ее так, как я, может быть, не обнимал никогда.
– Тогда обними меня. Я уверена, что она это почувствует.
Я крепко прижимаю к себе Джин. Я растроган, у меня на глазах слезы. Я так счастлив, что мы отправились в это путешествие, и спрашиваю себя, любил ли я хоть когда-нибудь мою мать так, как люблю ее сейчас, и сумел ли я ей показать свою любовь. Наша жизнь состоит из упущенных возможностей сказать то, что нужно. Джин отстраняется и целует меня в губы.
– Я тебя люблю.
– И я тоже. Я всегда думал, что никогда не женюсь.
– Тогда бы ты не увидел эти чудесные места.
– Но, может, я бы сюда приехал, чтобы снять несколько сцен для сериала.
– Нет, ты бы вырезал их из сценария. Ты начинающий продюсер и не можешь позволить себе такие траты.
– Это да.
Джин трогает свой живот.
– Думаю, это место – настоящий рай. Обещаешь, что мы еще вернемся сюда с малышом?
– Обещаю.
– И даже с братиком или сестричкой?
– Уже?
– Ну ладно, не будем об этом больше… Но ты же доставишь мне удовольствие? Подумаешь об этом, ладно? Ну пожалуйста.
Когда она говорит мне эти слова, я как раз вхожу в бунгало, и у меня сжимается сердце. «Подумаешь об этом, ладно? Ну пожалуйста». Это те же самые слова, которые написала мне в записке Баби. Я поворачиваюсь к Джин и улыбаюсь.
– Ну конечно, любимая, я подумаю.
83
– Васко, ты будешь стараться делать уроки или нет? Что ты тут нацарапал, смотреть противно! Даже непонятно, сделал ли ты ошибку или нет. Учительница поставит тебе отметку только из доверия.
– Учительница говорит, что я бойкий.
– Бойкий – это не то, каким нужно быть в школе. Быть бойким – значит не спать за партой, а ты должен быть умным, воспитанным и грамотным.
– Все вместе?
– И даже больше. Но пока ничего другого я тебе не скажу, а то ты запутаешься.
– Ладно.
Васко опять начинает корпеть над учебником и высовывает язык, стараясь писать как можно лучше. Даниэла смотрит на него с любовью и улыбается. Филиппо, рядом с ней, смотрит на нее с любопытством.
– А как ты думаешь, моя мать обращалась со мной так же?
– Хорошо или плохо?
Филиппо на секунду задумывается.
– Не знаю, хорошо или плохо, но наверняка – с любовью. И к тому же, мне нравится, что ты обращаешься с ним, как со взрослым.
Васко отрывается от учебника и смотрит на него сердито.
– Конечно, она обращается со мной, как со взрослым, я же взрослый.
Филиппо оправдывается:
– Да-да, ты прав, это я запутался.
Васко продолжает писать. Филиппо оборачивается к Даниэле и скалится, словно говоря: «Надо же, какой упрямый!» А она отвечает ему беззвучно, одним губами: «Они все слышат». Филиппо кивает и снова говорит в обычном тоне:
– Хочешь немного свежего сока, Дани? Я его только что выжал.
– Спасибо, нет.
– Как хочешь.
Филиппо наливает себе немного сока, пьет его, потом споласкивает стакан и, перевернув его, ставит над раковиной.
– Я пойду играть в футбол, а потом останусь ужинать с Пьетро и другими. Созвонимся позже. А завтра утром мы увидимся?
– Завтра у меня университет.
– Хорошо, тогда созвонимся завтра, может, в обед.
– Ладно.
Они целуются в губы, и Филиппо прощается с Васко, ероша ему волосы.
– Пока, чемпион. Не перезанимайся, ладно?
– Эй, смельчак, скажи это маме!
Даниэла делает вид, что смотрит на него сердито.
Филиппо поднимает руки, словно оправдываясь.
– Ну хорошо, хорошо, ты права, я сказал не то, что надо!
Потом он берет сумку и уходит.
Даниэла качает головой и улыбается; ей хорошо с ним. У них роман уже больше четырех месяцев, но, прежде чем начать встречаться, они общались еще два месяца. Вот уже полгода Васко видит этого парня у себя дома, и, судя по всему, ему с ним хорошо. Они шутят, смеются, и, когда Филиппо ее целует, Васко не ревнует. Даниэла думала и об этом и, когда такое случалось, краешком глаза следила за тем, как он прореагирует, но Васко, судя по всему, не обращал на них внимания. Но все равно нужно быть начеку: она прочитала несколько книг о детях и знает, что иногда они бывают отличными актерами: они все слышат и все видят и страдают по самым разным поводам. Они внимательные и очень чуткие, и Васко никогда не должен думать, что он на втором месте, и это для Даниэлы – самое важное. Ради него она от многого отказалась и счастлива, что это сделала: она и не думала, что сумеет быть такой взрослой. Она смотрит на сына и про себя улыбается. «Взрослой… А что я скажу моему сыну, когда он станет спрашивать меня о папе? Я ему скажу, что папа, к сожалению, умер, когда он родился? Я солгу, чтобы он не узнал, какой я была в молодости – легкомысленной, сговорчивой, наркоманкой? Не лучше ли ему об этом сказать, чтобы он всего этого избежал? И как он ко мне отнесется, если я скажу ему правду? Он перестанет меня уважать? Он станет меня презирать? Перестанет слушать? Станет страдать, и его ничего не будет интересовать? Каким он станет потом?»
Даниэла продолжает смотреть на сына. Он наклонил голову и время от времени высовывает язычок, пытаясь научиться писать аккуратно или, может, просто закончить уроки. Словно внезапно почувствовав, что на него смотрят, Васко сияет, улыбается и внезапно поднимает голову.
– Когда я закончу, можно мне играть в «Братьев Марио» восьмого выпуска?
– Пока думай об уроках, а потом посмотрим. И не отвлекайся: ты должен еще понимать, что переписываешь, и научиться читать гораздо лучше. Так что сегодня вечером хорошую сказочку почитаешь мне ты, а я под нее засну.
Васко улыбается; он прекрасно понимает, что мама шутит. Внезапно звонит домофон. Васко, очень удивленный, снова отвлекается от учебника.
– Кто это?
– Наверное, Джулия; она говорила, что зайдет ко мне поболтать.
Васко быстро слезает с табуретки.
– Что ты делаешь? Куда ты?