Линн присвистнула, услышав процент наценки.
— Были еще CD-плееры. В магазине хороший плеер, скажем «Сони», можно было купить где-то за сотню баксов, а на рынке их толкали по триста, и немцы в очередь выстраивались.
— Ого!
— Точно говорю.
— Похоже, ты настоящий спец, — заметил я.
— Ну, типа того, — ответил Рамси.
— Сочту это очередным да. Кстати, Конрад торговал на черном рынке? — спросил я.
Такая внезапная смена темы не испугала Рода.
— Когда я туда попал, у меня не было машины, так что он попросил у меня талоны и мы вместе их толкнули.
— Они ведь все равно тебе были без надобности?
— Именно. Все так делали, — согласился Рамси.
— И на всех базах одно и то же? — спросил я.
— Ага.
Важнее было другое: мы с Рамси нашли общий язык. Я уже упоминал, что все люди общаются по-разному. Одни прямо говорят, что думают, другие ходят вокруг да около, третьи предпочитают, чтобы ты сам за них все сказал, а четвертые и вовсе не хотят ничего говорить. Чем быстрее найдешь общий язык с собеседником, тем лучше. В дальнейшем при возникновении трудностей (а они возникают всегда) ты можешь поднять интересующую вас тему и вернуть разговор в нужное русло. Я не возражал, чтобы Рамси прикидывался шлангом, лишь бы он продолжал болтать.
На этот раз мы получили более полное представление о том, что творилось на базе в Германии, насколько там ценились деньги и как Рамси и Конрад относились к нарушениям закона. Отношение Рода в целом описывалось фразой: «Все нарушали, чем я хуже?» Большим вопросом оставалось, в каких еще схемах они принимали участие. Стала ли для Рода торговля «Мальборо» на черном рынке первым шагом на пути к шпионажу?
На первый взгляд все казалось довольно прозрачным. Конрад больше десяти лет служил в Германии, так что знал там всех и каждого. Рамси же, похоже, умел нашкодить в любом месте — он был любитель острых ощущений. Стоило добавить к этому бордели, проституток и наркотики — и все стрелки указывали в нужном направлении. И все же солдаты испокон веков гонялись за юбками, а наркозависимость была типична для многих служащих за границей еще с печальных вьетнамских времен. Но лишь единицы отваживались продать родину.
Конечно, проще всего нам с Линн было пойти напрямик. Подыграть Роду, поболтать с ним о пустяках, а затем, в самый неожиданный момент, задать ему главный вопрос: «Ты участвовал в шпионаже?» о у него было три возможных ответа — или четыре, если добавить: «Что ты подразумеваешь под шпионажем?» — и ни один нас не устраивал. Он мог сказать: «Нет, и я требую адвоката», — и тем самым поставить на всем крест. Не было бы ни допросов, ни дела, ведь все доказательства лежали в Москве. Или же он мог сказать «нет», но не попросить адвоката. Мы продолжили бы играть в нашу игру, но он бы понял, где финишная черта, и начал бы дозировать информацию (или не давать ее совсем).
Он мог воскликнуть «да!», посыпать голову пеплом в горьком раскаянии и закатить истерику, к которым он, кажется, склонен не был. Но и в этом случае — даже если бы он поклялся на стопке Библий, что предал родину, и взмолился, чтобы судья отправил его на виселицу, — мы все равно должны были бы найти доказательства его вины. Нам нужно было подтверждение, что Род действительно находился там, где утверждает, что он действительно встречался с Дмитрием Шпионовым или другим секретным агентом и действительно передавал заклятым врагам Америки те документы, в передаче которых его обвиняют. С ума сойти, да? Но в такое положение нас поставили следственные злоупотребления шестидесятых и семидесятых, а Род Рамси был слишком умен, чтобы об этом не знать.
Лучше уж было до поры до времени ходить вокруг да около того, что мы на самом деле хотели узнать, и говорить о еде, бензине, сигаретах, такси, шоколадках, кино, CD-дисках, ресторанах, вине, хлебе, проститутках, марихуане, героине. О чем угодно, только — не дай бог! — не о шпионаже. К тому же каждое новое откровение помогало нам лучше понять, кто такой Род Рамси и на что он способен.
В тот день я поставил задачу разузнать немного больше, ни в коем случае не удовлетворяя информационный голод Рода. Часа через два я решил, что эту задачу мы выполнили. Пока этого было достаточно. Маленький трейлерный парк загудел бы, как улей, если бы Род продолжал каждый день просиживать часы в компании двух посетителей, которые хоть и были одеты как можно неприметнее, все равно привлекали к себе внимание.
Само собой, когда мы пошли к машине, поливавший лужайку сосед уставился на нас с недоумением. В ответ на его безмолвный вопрос мы помахали и широко улыбнулись Роду, словно знали друг друга всю жизнь, и Род помахал нам, улыбнувшись такой же широкой улыбкой.
Глава 5Триумф и отчаяние
26 августа 1988 года
— Просыпайся!
От моего крика проснулся бы и мертвый. Корнер поднял голову и выглянул из-за кипы бумаги у себя в кабинете. Вздрогнула даже Линн, а она видела, как я набираю номер.
Но мне как раз и нужно было разбудить мертвого, потому что Род на другом конце провода, похоже, еще не продрал глаза. Может, он был с похмелья или просто плохо спал (совесть замучила?), но когда он наконец-то снял трубку, его голос звучал на октаву ниже обычного. Его: «В чем дело?» прозвучало, как из склепа.
Я ответил как можно оживленнее:
— Утром пришло кое-что из Германии. Мы с Линн хотели узнать, сможешь ли ты сегодня найти для нас время?
— Конечно, — чуть взбодрившись, ответил Род. — Только дайте мне немного…
— Понял. Не договаривай. Приедем через час. Кофе хочешь?
Он даже не стал отвечать.
Мое оживление было несколько вымученным. Наблюдение накануне вечером затянулось. Была уже полночь, когда мы наконец получили приказ возвращаться на базу, и половина второго, когда я погладил дочку по голове. Переставив будильник на 6.00, я лег в постель, но Род Рамси стоял на пороге, закрывая мне путь в страну сновидений.
Отдел корреспонденции нас снова не порадовал. Мы ничего не получили ни из штаб-квартиры, ни из Вашингтонского регионального отделения, ни от военных, ни от атташе по правовым вопросам из Бонна, который (предположительно) помогал немецкой стороне расследовать дело.
Первые несколько часов рабочего дня я потратил на заполнение формы FD-302 для проведенного накануне допроса и проверку фактов с Линн. К 9:30 мы оба устали бездействовать и решили перейти в наступление. Тогда-то я и позвонил Роду: оглушительное «Просыпайся!» стало чистой импровизацией. И, похоже, сработало.
Все соседи Рода стояли возле своих почтовых ящиков в ожидании, что меня очень удивило, пока не вспомнил, что сегодня день выплаты социальных пособий. В богатом на пенсионеров Солнечном штате он давно считался едва ли не государственным праздником. Мы с Линн уже примелькались всем, кто жил по соседству с Родом, и многие нас приветствовали. Линн царственно махала им в ответ, прямо как королева Елизавета, пока я (дитя привычки) проверял, не держат ли они в руках оружие. К счастью, оружия у них не было, а изрядно помятый Род с зачесанными назад волосами уже ждал нас возле своего трейлера.
Я протянул ему кофе и пакет с кубинскими тостами (смазанный маслом кубинский хлеб, поджаренный на гриле), и мы оба приступили к еде. Линн поела по дороге, но я решил позавтракать вместе с Рамси.
— Мы не хотели тебя беспокоить, — наконец сказал я, чувствуя, как масло течет по подбородку, — но наш атташе в Германии прислал один вопрос.
Линн ничем не выдала себя, хотя знала, что я несу полнейшую чепуху.
Род оторвался от еды, жадно глотнул кофе с молоком и наконец сказал:
— Валяй.
— Он спрашивает, посещал ли Конрад Соединенные Штаты после выхода в отставку.
— Посещал. Тогда я еще жил в Бостоне, не в Тампе.
— Я думал, ты здесь прямо после армии поселился.
— Нет, я некоторое время жил в Бостоне, а потом мама сюда переехала.
— Понятно. — Интересно, почему это раньше не всплыло? — И что Конрад делал в Штатах?
— Навещал своих родственников в Огайо.
— А тебя навестил? Заехал в Бостон?
— Да, но это был просто визит вежливости.
— Визит вежливости?
— Он сам его так назвал. Точно помню, именно так он и выразился.
— И что же это был за визит?
— Да обычная встреча. Он рассказал мне, что творится в Германии и на базе. Потом уехал. У него была пересадка.
— То есть просто поболтали?
— Ага. Вспомнили старые времена.
Новый вопрос: знали ли в ВРО об этом визите? Если знали, собирались ли они нам о нем рассказать? Впрочем, пока они не рассказали нам вообще ни черта.
— И когда это было? — спросил я.
— Точно не скажу, но уж точно после того, как я провалил анализ мочи [тот же ироничный тон], и до того, как мама сюда переехала. Может, весной 86-го?
К тому времени Конрад уже несколько лет был на примете у ВРО. Какая прекрасная возможность арестовать его на американской территории, чтобы судить в американском суде! Вот черт…
— Он один приезжал?
— Кажется, да. По крайней мере, ко мне на встречу он пришел без семьи.
— А подарки привез какие-нибудь?
— Подарил мне маленький колокольчик — в Германии такие часто продаются в аэропортах и сувенирных лавках.
— Колокольчик? Странный выбор.
— Да нет. Из Франции привозят маленькие Эйфелевы башни. Из Германии — колокольчики. Ничего особенного.
Линн сказала что-то по-немецки, и я предположил, что это было нечто вроде: «Точно, у меня их целая полка». Я различил лишь три слова — da, mein и glocke — и решил, что последнее как-то связано с глокеншпилем из школьного оркестра. Впрочем, что бы Линн ни сказала, это помогло разрядить обстановку и поднять нам всем настроение.
— Вот видишь? — улыбнувшись, спросил Род. — Линн знает. Она мир повидала.
Судя по его тону, он полагал, что мои знания о мире ограничиваются центром Тампы.
— Ладно, ладно, сдаюсь, — сказал я, поднимая руки. — И куда ты дел этот колокольчик?