— С Рамси будем снова встречаться? — спросил Корнер.
— Конечно, но придется подождать денек, пока мы все не согласуем, — ответил я. — Надо заручиться поддержкой со стороны военных, немцев и шведов. Если братья Керцик смогут рассказать еще кое-что, мы сумеем ближе подобраться к Рамси. Знание — сила. Мы не можем вечно ходить вокруг да около. Мне нужно узнать больше. Мне нужно изучить все дело — от начала и до конца.
— Не забывай, — напомнила мне Линн, — завтра суббота. До понедельника никто ничего не сделает.
Может, и так, но я понимал, что покоя до понедельника мне тоже не видать. Плакали мои планы на длинные, сонные выходные и долгожданное воссоединение с семьей. Не стоило и сомневаться, что оба дня я буду погружен в лихорадочные размышления.
У вас бывали моменты, когда вы обожали свою работу? Когда вы просыпались окрыленным и окрыленным ложились спать? Когда вам казалось, что вы работаете не напрасно, что ваша жизнь и ваш труд имеют истинный смысл? Не то чтобы работа была легкой — вовсе нет, — но перед вами открывались новые горизонты. В жизни была цель. Был вектор. В конце тоннеля маячил огонек.
Именно так началась для меня следующая неделя — я достиг нирваны трудоголика. Мы с Линн набросали десятки зацепок. Мы разработали стратегию, наметили график. Мы оба перечитали заполненные формы FD-302. У каждого из нас появился длиннющий список вопросов, которые необходимо было прояснить, и множество схем с возможными вариантами ответов и дальнейших шагов.
Мы снова встретились с Родом — и снова пришли по его приглашению. За те несколько дней, что мы не появлялись, он, похоже, успел по нам соскучиться, но мы не говорили ни о чем серьезном, просто болтали о пустяках, пока проверялись наши зацепки.
А затем, уже в разгар работы, начались пробуксовки. Я хотел назначить встречу с представителями ВРО, чтобы обменяться информацией и определить все белые пятна, но мне прямым текстом приказали не высовываться и знать свое место.
Я напомнил всем инстанциям, что у нас происходит. Род Рамси косвенным образом сотрудничает со следствием, но нам нужно больше знать о деле, чтобы задавать ему верные вопросы. Однако мне велели притормозить.
Затем я совершил ужасную ошибку и спросил о месте преступления. «Какое еще место преступления?» — спросили меня. Я ответил: «То самое, откуда украли документы». Но оказалось, что ВРО не проводило осмотр места. Тут я понял, что все не так плохо, как мне казалось, — все гораздо хуже.
Тридцать первого августа 1988 года мне позвонила мама Рода Рамси и спросила, не провинился ли в чем-то ее сын. Меня тронул этот звонок, и мы говорили довольно долго. Я заверил ее, что виноват только Конрад, а ее сын Род помогает мне и немцам в расследовании. Знакомый адвокат сказал ей, что Роду лучше ни с кем не говорить. Так бы и следовало поступить, ответил я, если бы Род был главным подозреваемым. Но дело ведется против Конрада, а не против него. Она поблагодарила меня за поддержку, и я с тяжелым сердцем повесил трубку. Кем надо быть, чтобы солгать испуганной матери? Прокрутив в голове наш разговор, я пришел к выводу, что порой ложь бывает оправдана. И все же мне претило водить маму Рода за нос. Может, виной было мое католическое воспитание — я подозревал, что монахини не одобрили бы моего притворства.
На следующий день, 1 сентября, приписанный к делу агент Вашингтонского регионального отделения Билл Брэй связался со мной и попросил перестать общаться с Рамси.
— Перестать? — удивился я. — Я только начал расследование. Это полный бред.
Через несколько минут мне позвонили с той же просьбой из штаб-квартиры. Я ответил точно так же: мы начали расследование в соответствии с рекомендациями ФБР и Министерства юстиции и собираемся вести его со всей тщательностью.
Около двух часов дня я получил телетайп от большого начальника из штаб-квартиры: период дознания завершен. Всего через девять дней после первого допроса Рода Рамси, когда мы не без труда нашли с ним общий язык, нам приказали больше не говорить с Рамси ни при каких обстоятельствах.
Глава 6Обходные пути
В ФБР, как и в любой большой организации, существуют приказы и предписания. Приказы нужно выполнять, если не хочешь в одночасье скатиться аж на пять ступеней по карьерной лестнице и оказаться в дорожном патруле Айдахо без каких-либо перспектив. Предписания, однако, часто носят рекомендательный характер. Они исходят — в ФБР — от работающих в штаб-квартире людей, которые, получив повышение, потеряли связь с реальным миром.
После отстранения от дела мы с Линн несколько дней варились в собственном соку, пока не решили, что получили все же предписание, а не приказ, и слишком серьезно к нему относиться не следует. Мы сошлись во мнении, что лучше всего его проигнорировать. К тому же дел у нас было невпроворот.
К примеру, братья Керцик. Они не говорили всего, но шли на контакт охотнее, чем ожидалось. Именно они подтвердили, что шестизначный номер, переданный мне Рамси, был экстренным номером венгерской разведки. Раз уж они зашли так далеко, я подумал, что, возможно, они согласятся пойти немного дальше и рассказать, встречались ли они с Родом. По этому поводу я связался с Джейн Хейн, одной из немногих сотрудников штаб-квартиры, с которыми меня связывали долгие и доверительные отношения.
Мы с Джейн вместе работали в Нью-Йорке (тогда ее еще звали Джейн Ченовит), где выслеживали одних и тех же преступников, в основном атташе при ООН из стран Варшавского договора и их приятелей. Как и я, Джейн была прирожденным контрразведчиком. Теперь она занималась вопросами контрразведки в штаб-квартире, и я только что узнал, что ее назначили на дело Конрада. Джейн держали на коротком поводке, не давая ей развернуться, но лучше уж стреноженный друг, чем враг во всеоружии.
— Как дела, Джо? Давненько мы не виделись! — сказала она вместо приветствия, когда я разыскал ее в лабиринтах штаб-квартиры. — Чему обязана такой честью?
— Шпионам.
— Правда?
— Да, без шуток. Слушай, Джейн, мне нужна помощь с одним делом — я все натыкаюсь на препятствия.
— И устраивает их штаб-квартира? — Джейн всегда понимала, где искать источник проблем.
— Штаб-квартира и Вашингтонское региональное отделение.
— Выкладывай, — сказала Джейн. — Кстати, у меня все хорошо. Спасибо, что спросил.
Ладно, я действительно забыл о любезности, но Джейн прекрасно знала, каким одержимым я становился, когда получал серьезное дело.
— Это дело Конрада — как мне сказали, одно из твоих, — начал я. — Мы с напарницей допрашивали парня, который работал с Конрадом в Германии, его зовут Род…
— Ого! — перебила меня Джейн. — И кто санкционировал допрос?
— Корнер, — ответил я. Другого представления Джею не требовалось. Его знала вся штаб-квартира, не исключая и Джейн.
— Но с чего вдруг? У нас уже ведется расследование в отношении Конрада.
— Знаю, знаю. Вашингтонское региональное отделение. Военные. INSCOM. Шведы. В расследовании задействованы все, как здесь, так и за океаном. Только бедным родственникам из Тампы не дают сказать ни слова, хотя у нас, возможно, единственный американец, которого будут судить здесь, в Штатах. Предательство Конрада сыграло на руку нашему заклятому врагу, Советскому Союзу, но забудь — его уже отдали немцам. Немцам, Джейн. И судить его будут немцы, не мы. Это неправильно. Хуже того, нет никаких гарантий, что он будет осужден, а если и будет, нормальный срок ему, скорее всего, не светит.
— Давай не будем загадывать.
— Да ладно тебе, ты ведь знаешь, как у них все делается. Гюнтер Гийом[18] открыл Восточной Германии и Советам доступ к самым важным секретам НАТО, разрушил карьеру канцлера Вилли Брандта и получил всего тринадцать лет.
— Джо…
— К тому же, — не обращая на нее внимания, продолжил я, — это уже не дело контрразведки. Это уголовное дело, которое необходимо ускорить. Мы хотим решительно выступить против Рамси. Поэтому, Джейн, я и звоню, — к этому моменту я уже срывался на крик.
— Успокойся, Наварро.
— Понимаю, я на взводе. Но послушай…
— Джо.
— Ладно. Ты права. Извини. Меньше всего мне хочется раздражать друзей. Врагов и без того хватает.
— Так чем я могу тебе помочь?
— Мы хотим узнать, встречались ли братья Керцик с Рамси и смогут ли они опознать его по фотографии. Я понимаю, на это нужно одобрение штаб-квартиры, что занимает время. ВРО тоже заартачится, потому что там все хотят увидеть, как карта ляжет. Я представляю, сколько придется ждать судебных поручений, если обратиться в Госдепартамент или в Министерство юстиции. Но пойми, Джейн, у нас нет этих нескольких месяцев — нам нужно узнать все сейчас.
— Нам? — переспросила Джейн.
— Ладно, мне.
— Джо, я понимаю, что ты чувствуешь, но делом Керциков занимается шведская Служба госбезопасности, а не наша. Это расследование СЭПО, а СЭПО представляет суверенное государство.
— А Швеция соблюдает нейтралитет. Я тоже это знаю. Но у них в руках два человека, которые вступили в преступный сговор против США, и я хочу получить к ним доступ сейчас же, а не через шесть месяцев. Если ВРО не пошевелит задницей, мы с радостью сделаем все сами.
— Не знаю, Джо, — сказала Джейн. — Опознание по фотографии? Тут сразу пахнет уголовным преступлением, а мы пока не вправе говорить об уголовной ответственности.
— Джейн, прошу тебя! У меня девяносто дней, чтобы доказать Корнеру, что его карьера не под ударом. Девяносто дней, Джейн. Тик-так, тик-так. Время идет, но никто — ни штаб-квартира, ни ВРО, ни INSCOM — не ударяет палец о палец, а мне, черт возьми, приходится умолять, чтобы сдвинуть дело с места.
— Наварро, да успокойся ты! — Я снова переборщил.
— О боже…
Джейн подождала, пока я трижды громко выдохну, и продолжила:
— Проблема в том, Джо, что делом Конрада занимается ВРО, а теперь втянуты и немцы. Как мне сказали, оно уже почти закончено.