Глава 14«Так дальше продолжаться не может»
10 ноября 1989 года
— Если ты потерян… ла-ла-ла.
Стефани пела за столом, напоминая мне о тех днях, когда мы жили в Пуэрто-Рико. Они с Лусианой любили смотреть клипы Синди Лопер по каналу «Ви-Эйч-1». Они пели ее песни снова и снова. В акценте Стефани я слышал отголоски бразильского португальского Лусианы. Так же, как Лусиана, Стефани стучала пальцем по запястью, повторяя припев: «Время идет…».
Я помнил, как Стефани пела эту песню на каком-то конкурсе — громко, бесстрашно, увлеченно, — но вот когда и где это было? Прошло не так уж много времени, ведь ей всего восемь. Но казалось, пролетела целая жизнь.
Приняв душ, я оделся. Спалось мне опять беспокойно. Лусиана подняла над тостером английский маффин, словно спрашивая меня, хочу ли я есть.
— Может, йогурта и фруктов? — спросила она, надеясь, что я хоть раз позавтракаю вместе с ними, и, судя по тону, почти не сомневаясь, что я откажусь. Я заметил, что она смотрит не мне в глаза, а чуть в сторону, словно решила поговорить с моей копией, стоящей немного правее.
— Извини, милая, — сказал я, — не сегодня. Работа не ждет, как всегда.
Кажется, она пробормотала: «А когда?» — но я уже наклонился поцеловать Стефани в макушку и вдохнул ее запах, чтобы забрать его с собой этим прекрасным утром, когда воздух был чист после поздней грозы.
Но так просто ускользнуть мне не удалось. Когда я завел машину, Лусиана постучала мне в окно.
— Это дело, — сказала она, когда я опустил стекло, — что бы там ни было, это прямо obsessão, прямо… — Она замолчала, не в силах подобрать подходящее слово.
— …одержимость, любимая. Понимаю, со стороны так и кажется, но на самом деле все иначе. Это просто служба. Это моя работа. Это дело было сделано плохо. Я должен все исправить, пока преступники не ушли от закона.
— Рамси, — сказала она. — Ты все время повторяешь это имя во сне…
— Забудь его, — велел я. Мы взялись за руки, и это было, пожалуй, самым близким нашим физическим контактом за долгие месяцы. — Я не должен был его называть даже во сне.
— Понимаю, — ответила она, все еще не глядя мне в глаза. — Segredos.
— Нет, нет, — сказал я. — Никаких секретов, просто принцип необходимого знания.
— Джо, мне не нравится, что я ничего не знаю. Мне не нравится то, что это дело делает с тобой.
Мне хотелось ей все объяснить — рассказать, какой серьезный ущерб нанес Род Рамси этой стране, как сильно мы отстали и что стоит на кону. Но я не мог ничего сказать, да и Лусиана это знала. И все же она была не одинока. Мне тоже не нравилось, как это дело влияло на меня и моих домашних. Отъезжая, я подумал, как мало времени я провожу со Стефани, и мои глаза наполнились слезами. Я заставил себя переключиться на мысли о другом.
Наверное, лет тридцать назад бутербродная на Зак-стрит была вполне ничего, подумал я, садясь на свое обычное место у дальнего конца стойки. Но время ее не пощадило. Одна из пружин так и норовила прорваться сквозь красную пластиковую обивку моего стула.
Полгода назад именно это и произошло. Когда я наконец отцепил штаны от проклятой железяки, они оказались, как говорится в Бюро, не подлежащими восстановлению. Я шел обратно в офис, прикрывая руками свою пятую точку, и меня провожало немало взглядов.
— Где твоя лучшая половина? — спросила Линда, ставя передо мной чашку водянистого кофе. В то утро она была даже ершистее обычного: я в жизни не видел такого количества пирсинга, сережек и разномастных татуировок. — Сегодня она паркует машину?
На мгновение я задумался, бывала ли здесь Лусиана. А если и бывала, то какая Линде разница?
— О, — сказала Линда, хлопнув меня по руке, — вот и она.
Обернувшись, я увидел Муди, которая направлялась ко мне.
Тут до меня наконец дошло.
— Муди? Она мне не жена!
— Да ладно! — поразилась Линда. — Вы ведь не разлей вода!
— Вон ее муж — вон тот, рыжий, — сказал я, показывая на Муди, который сидел за дальним столиком с группой агентов по уголовным делам.
— Да чтоб мне провалиться! — воскликнула Линда. — Я в жизни их вместе не видела — он всегда сидит с этими желторотиками.
Каким-то образом Муди поняла, о чем мы разговариваем, и, усевшись рядом, первым делом сказала:
— Поверь мне, Линда, за него я бы в жизни не вышла. В здравом уме за него ни одна женщина не пойдет.
— И на том спасибо, Муди, — бросил я без обиды. Я уже давно не питал иллюзий по поводу своей популярности.
Линда нарушила неловкое молчание:
— Знаете, по вашим разговорам не скажешь, что вы не женаты. Вам как обычно?
— Сегодня с кашей, — ответила Муди, поглаживая живот. — Малыш все утро кувыркается. Нужно покормить этого зверя.
Конечно, мы с Терри проводили вместе чертовски много времени: в бутербродной, где мы разрабатывали стратегию общения с Родом на ближайший день; в офисе, где постоянно ходили из моего кабинета на пятом этаже в ее кабинет на шестом, часто переговариваясь шепотом; в машине, на которой катались туда-сюда между Тампой и Орландо; даже (возвращаясь к романтической теме) в гостиничных номерах, хотя там нам в основном составлял компанию самовлюбленный предатель родины.
Была ли Линда единственной, кто считал, что мы женаты или хотя бы крутим роман? Вероятно, нет. Если вычеркнуть Рода из уравнения, налицо были все характерные признаки. Их заметил бы и ленивый. Я задумался, не рассматривала ли Лусиана такую возможность. А Род?
— Тебе не кажется, что мы многовато времени проводим вместе? — спросил я, когда Линда принесла чай для Муди.
— Кажется? Да я в этом уверена. Как твоя жена вообще терпит такую преданность работе?
— С трудом, — ответил я, вспоминая, что утром она даже в глаза мне не смотрела. — Я ее не виню. В этом году муж и отец из меня был так себе. Сегодня утром Стефани пела свою любимую песню, а я вдруг понял, что уже несколько месяцев не слышал, как она поет. Месяцев, не недель! Дерьмово это.
— Когда вы с Лусианой в последний раз ходили на свидание или в кино? — спросила Муди.
Я задумался, но Муди сама ответила на свой вопрос.
— Держу пари, больше года назад. Джо, ты никогда не берешь отпуск. Ты работаешь вдвое и втрое больше остальных.
— Знаю, знаю.
— Кстати, выглядишь ты сегодня на редкость дерьмово.
— Спасибо. Мне довольно часто это говорят.
— Нет, правда, ты ужасно выглядишь.
Она замолчала и опустила взгляд, пока я наблюдал, как мои коллеги собираются на завтрак. Снова подняв голову, Муди посмотрела мне прямо в глаза.
— Ты ведь это делаешь?
— Что именно?
— Изучаешь меня, пока я говорю. Смотришь на изгиб моих бровей, проверяешь, подношу ли я руку ко рту. Господи, да ты, возможно, надеешься, что я начну курить, чтобы ты мог изучать полет дыма!
— И что, ты тоже скажешь, что язык тела — полный бред?
— Нет, Джо, не бред. Совсем не бред. Он работает. Но, Джо, это же я!
— Сила привычки.
— Джо, я твоя напарница. Ты должен хоть кому-то доверять. Ты должен хоть в кого-то верить.
Доверять? Верить? Эти слова вдруг показались мне реликтами из давно забытого языка древних племен.
— Я не сказал тебе. Два дня назад я съехал с дороги, возвращаясь из Орландо. Я заснул за рулем.
— Джо!
— Это все ты виновата — решила поехать на двух машинах. Будь ты со мной, я бы не задремал до самого дома.
— Ага, конечно. Вероятнее, мы бы оба погибли. Что случилось?
— На I-4 была авария. Я поехал по шестидесятой. Как оказался около Лейкленда или Плэнт-Сити — не помню точно. Потом почувствовал, как меня всего трясет, а зубы стучат друг о друга, словно я фигурка на приборной панели. Я ехал по клубничному полю.
— Ты в порядке? Ты обратился к врачу?
— Нет, я не в порядке, но я выжил. Более того, машина тоже не пострадала. Ночью прошел дождь, так что к утру она была почти чистой.
— Ты сообщишь об этом в отчете?
— Спроси через несколько дней. Посмотрим. Пострадала лишь моя гордость. На поле остался след длиной ярдов двадцать, вот и все — забор я не повалил.
— Почему тогда плечо потираешь? Похоже, оно тебя беспокоит.
— Потянул, наверное. Ключица ходит ходуном. Возможно, я порвал связку. Ремень довольно сильно натянулся.
— Так, понятно, — сказала Муди, когда Линда поставила перед нами тарелки: бублик с плавленым сыром для меня и огромный завтрак для Терри. — Ты сегодня же отправишься к врачу.
— Ага, — сказал я. — И кто же найдет для этого время?
— Джо, так дальше продолжаться не может. Наступит день, когда тебя привезут на «Скорой» и одним растянутым плечом дело не ограничится.
— Да все и так уже трещит по швам, Муди, — сказал я, когда она приступила к яичнице и сосискам.
— Например?
— Не строй из себя психоаналитика. Дома тяжело. Лусиана все твердит, что это несправедливо: что я должен проводить время со Стефани, что ей нужна помощь по дому. Ей нужен муж, а не convivado.
— Что еще за convivado?
— «Сожитель» по-португальски.
— Ой! Джо, тебе бы надо разобраться с домашними делами. Правда. Что Лусиана сказала об инциденте на дороге?
— Я ей не сказал. Как? Она мне даже в глаза не смотрит. Мы несколько месяцев не завтракали и не ужинали вместе. Я начинаю бояться. О чем мне вообще с ней говорить?
— Боже, Наварро, порой ты бываешь эгоистичной свиньей.
— И снова спасибо, Муди. Именно это я и хотел услышать сегодня утром.
— Именно это тебе и нужно услышать сегодня утром. — Муди понизила голос и чуть не выплевывала слова сквозь стиснутые зубы. Парень, сидящий чуть поодаль от нас, навострил уши, стараясь не упустить ни звука из нашей мыльной оперы. — Черт, да ты ведь мог погибнуть! И что тогда?
Я молча смотрел на Муди. Я понимал, что она права, но усталость давала о себе знать, а плечо и правда болело. Мне и самому казалось, что здоровье вот-вот подведет меня.