реален, и моим долгом было найти его и привлечь к ответственности, сколько бы преград мне ни поставило начальство.
Было и объяснение ФБР: многие агенты страдают от депрессии, но держат это в секрете, чтобы не поставить под удар желанную пенсию после двадцати пяти лет работы. В итоге они обращаются к алкоголю и другим порокам. Что ж, хотя бы этого я пока сумел избежать.
Сам я решил, что истощен морально и духовно. Я потерял веру во многое и был вынужден столкнуться с тем, чего никак не предвидел. Другие отделения то и дело нарушали мои планы. ВРО и штаб-квартира ФБР проявляли неуступчивость, а затем и скептицизм. Мы часами готовились к допросам, чтобы все прошло гладко. Я все время боялся, что Рамси скроется. Меня пугали подозрения, что у Рода есть и другие секреты, что были другие сообщники и что у Советов есть все, чтобы развязать и выиграть войну. Я вынужден был снова и снова лгать Рамси и его матери, чтобы они не обратились к адвокату, и мне постоянно приходилось выдумывать новые способы вытянуть из Рода еще один секрет, который спрятан у него в рукаве.
Все это тяжким грузом легло на мою психику.
Возможно, свою роль сыграл и экзистенциальный ужас. С 1947 года высоколобые сотрудники «Бюллетеня ученых-атомщиков» переводят стрелки так называемых Часов Судного дня: минутная стрелка то приближается, то удаляется от полуночи — того момента, когда случится глобальная катастрофа. Почти два года я был одним из крайне узкого круга людей, которые понимали, как на самом деле близка эта «полночь». Все, что я делал — изматывающая подготовка, бесконечные марафоны допросов и упрямое нежелание мириться с отказами, — отчасти подстегивалось страхом, что Америке (а может, и всему миру) осталось недолго. Род Рамси дал отчаянным людям все средства для начала апокалиптической войны. Он предоставил выбор им, а не нам.
Я знал немало агентов, которые ни разу не испытывали потребности оглянуться на законченное дело. Я и сам был таким. Но это дело обычным не назвать, как и Рода трудно считать ординарным преступником. Так или иначе, он оставался со мной все долгие дни тех девяти месяцев, которые я провел в кровати, гадая, выздоровею ли я когда-нибудь. Честно говоря, бывали моменты, когда я думал, что прежним мне уже не стать. Да и как тут станешь?
Пребывая в странном сумеречном состоянии, когда меня настигла депрессия и болезнь высосала из меня все силы, я все гадал, почему Род в итоге рассказал мне все свои секреты. Эта мысль вертелась у меня в голове. Она всплывала в запросах от прокуроров и в разговорах с немногими посетителями, которые осмеливались войти в мой темный мир. Вариантов было много: перенос (на каком-то уровне он хотел быть мной), нарциссизм (синдром самого умного из присутствующих), угрызения совести и так далее. Пожалуй, все это сыграло свою роль, за исключением разве что угрызений совести, ведь Род не чувствовал вины и был лишен морального компаса. Но лучший ответ дал человек, который изучил Рода и его мотивы не хуже меня самого, — его адвокат Марк Пиццо.
— Дело в том, Джо, что ты его соблазнил, — сказал Марк где-то через год после вынесения приговора по делу Рода, который пошел на сделку о признании вины. — Все, что ты делал, шло вразрез с тем, что он видел в бесконечных полицейских сериалах. Он думал, что сможет тебя переиграть. Он не заметил, как ты медленно и коварно склонял его к сотрудничеству.
— Правда? — спросил я.
— Его признания заняли сто тридцать семь страниц. Ты представляешь, какой это кошмар для адвоката?
— Я об этом не думал.
— Я тоже хотел это выяснить, — сказал Марк. — По условиям сделки, Род был обязан сотрудничать с властями до вынесения приговора. Однажды я прямо спросил его, зачем он сделал столько признаний, зачем сам залез в петлю. Знаешь, что он ответил? «Из-за Джо. Любого другого я послал бы куда подальше, но Джо не проявлял агрессии. Он уважал меня. Никогда ничего не записывал. Через некоторое время я почувствовал, что могу ему доверять, хотя и понимал, что на ответное доверие рассчитывать нечего. Я ничего не мог с собой поделать».
В те дни все было как в тумане, но я знал, что секреты Рода спровоцировали изменения в тайном мире разведки, безопасности и ядерного вооружения. «Надежную» систему коммуникаций армии необходимо было реконструировать, чтобы снова обеспечить ее защищенность. Пока наивные немцы выходили на демонстрации против установленных на их территории ракет «Першинг-2», Конрад и Рамси скомпрометировали эти ракеты.
Системы проверки надежности персонала с допуском к секретной информации тоже не оправдали себя, поэтому военным предстояло полностью их переработать. Нужно было также допросить всех шпионов, завербованных Рамси и Конрадом, и выудить все их секреты. Необходимо было изменить и важнейшие процедуры. Кого теперь следует выбирать на должность хранителя документов? И по каким критериям? Как хранить и уничтожать документы?
Я был уверен, что список дел можно продолжать бесконечно, но я лежал в постели, задернув шторы, за которыми палило беспощадное флоридское солнце, и мне казалось, что все это происходит в далекой галактике. Заниматься этим предстояло не мне, но в голове я снова и снова прокручивал различные сценарии, из-за чего уставал еще сильнее. В делах оставалось еще немало зацепок, немало белых пятен — и я упрямо возлагал их на свои плечи.
В конце концов я сумел выбраться из депрессии. Я почувствовал себя достаточно здоровым, чтобы выйти на работу, хотя возвращение в SWAT и в команду наблюдения с воздуха решил пока отложить. Пока меня не было, дел по контрразведке ничуть не убавилось. Джей Корнер обрадовался моему возвращению. Программа поведенческого анализа позволила мне применить навыки ведения допросов и анализа невербальной коммуникации, а также дала мне шанс работать с прекрасными агентами, которые многому могли меня научить.
Арест Рода Рамси не положил конец этому делу. Еще семь лет я давал показания на многих процессах в федеральном суде в Тампе. Джеффри Рондо и Джеффри Грегори приговорили к восемнадцати годам лишения свободы. Келли Тереза Черч, в девичестве Уоррен, армейская машинистка, которая вошла в четвертое поколение шпионской сети Конрада и Рамси и была завербована Конрадом после увольнения Рамси, получила двадцать пять лет. Рода приговорили к тридцати шести годам — и вполне заслуженно.
Как ни странно, много лет я получал рождественские открытки от него и его матери. Мне было сложно понять их мотивы, но я полагал, что они оба знали: у меня была работа, которую я старался выполнить как можно лучше. Не раз в своих посланиях из тюрьмы Род благодарил меня за то, что я стал для него примером. Он не держал зла ни на меня, ни на миссис Муди. Впрочем, через некоторое время я попросил отделение в Тампе прекратить контакты с Родом. Я больше не хотел читать его писем. Я просто не мог.
Клайд Ли Конрад в 1998 году скончался от сердечного приступа в тюрьме «Диез» в Кобленце. Ему было всего пятьдесят лет. Крестному отцу этой шпионской сети Золтану Сабо повезло больше. Он до сих пор живет в Австрии, так называемой нейтральной стране, и не предстал перед судом в США. Более того, Сабо до сих пор получает свою армейскую пенсию — такое нарочно не придумаешь. Средства переводят ему на счет. Однажды я несколько дней беседовал с ним в одном месте, которое мне нельзя называть. Почему-то он не захотел приехать в Тампу с ответным визитом.
Даже сегодня у меня волосы встают дыбом при мысли о том, как ужасно, почти фатально была нарушена безопасность Запада в результате шпионских действий Клайда Конрада и Рода Рамси.
На суде по делу Конрада в Германии председатель судейской коллегии Фердинанд Шутх заключил, что, если бы Советский Союз решил напасть на Запад, прибегнув к информации, которую предоставили Конрад и Рамси, у НАТО осталось бы лишь два варианта: «капитуляция или применение ядерного вооружения на территории Германии». Эти взвешенные слова сотрясли и разведку, и армию. Никто не подозревал, что все было так плохо.
Другие сочли возможные последствия еще более страшными. При вынесении приговора Рамси — в федеральном суде в Тампе в августе 1992 года — генерал Гленн Отис, который в 1983–1988 годах занимал должность главнокомандующего американским контингентом в Европе, в своих письменных показаниях сообщил, что шпионская деятельность Рамси и Конрада лишила Запад всего оборонительного потенциала. Она сделала нас такими уязвимыми, что если бы Советы решили развязать полномасштабную войну, опираясь на данные своей разведки, поражение «было бы неизбежным». Такое заявление не применялось ни к одному другому делу о шпионаже за всю историю США. Повторяю: поражение Запада, включая Соединенные Штаты, было бы неизбежным.
Конрад и Рамси не оставили Америке и всему западному миру ни единого шанса. Ни Берлинский кризис, ни даже Карибский не гарантировали Западу поражения. Немецкий и американский суд были единодушны в этом. В анналах «холодной войны» и американской истории нет ничего, что могло бы с этим сравниться.
За девять месяцев, проведенных в постели, я часто задавал себе вопрос, о чем мне рассказало это дело. Каждый день приносил новый ответ. Порой я думал, что речь о везении, ведь именно везение помогло мне заметить, как дрогнул сигаретный дым Рамси. Иногда казалось, что оно дало мне понимание: ни одну систему безопасности нельзя считать полностью защищенной и любые хищники могут нанести ей ущерб. Шпионаж всегда представляет угрозу и может приводить к тяжелым последствиям. Нам, следователям, следует копать как можно глубже и не допускать мысли, что нам все известно, ведь такого никогда не бывает. Нам также не стоит забывать, что не все в Бюро и в Вашингтоне готовы стоять за нас горой. Как сказал мне один опытный коллега: «Каждый агент ФБР — кузнец своего счастья».
На более глубинном уровне дело Рамси рассказало мне о человеческой слабости — алчности, гордыне, зависти, презрении, о гибком преступном уме и о том, что случается, когда они остаются без контроля. Оно рассказало мне о времени, когда мы были всего в нескольких минутах от катастрофы, и она оказалась бы неминуема, если бы карты легли немного иначе. А еще оно рассказало мне о тщедушном, печальном и жалком гении, жизнь которого могла сложиться гораздо лучше. Весь его потенциал, все зло — вот что я никак не мог забыть.