я музыка из глубины зала, покрытого рифленым железом. Потом шум стартера. Как будто бы рядом, но все-таки слишком далеко, чтобы точно определить направление. Справа? Слева? Она сделала несколько шагов по тротуару. Но ошиблась. Услышав позади гул мотора, удивленно обернулась, но увидела только пару быстро удаляющихся красных огней.
Линдсей нашла ее на тротуаре. Джульетта не двигалась, словно окаменела. Категорически отказалась возвращаться в зал, даже за вещами, ждала, пока Линдсей принесет ее пиджак с сумочкой и вызовет такси, которое увезет ее прочь. Она чувствовала себя грязной. Будто вывалялась в дерьме. И хотела лишь одного: как можно скорее покинуть эту страну. Вернуться в настоящую жизнь.
Линдсей села в такси рядом с ней, на заднем сиденье. Джульетта смотрела в окно, не произнося ни слова. Линдсей взяла ее за руку. Она не протестовала. И ничего не чувствовала. Ее ничто не раздражало. Линдсей что-то говорила. Такова уж она, эта канадка. Все время говорит. Платье прилипло к телу. Машина умудрилась поймать на дороге все ямы, и один раз они даже ударились головами о крышу, по счастью, обтянутую мягкой обшивкой. Это был старый «рено». «Наверное, мне мозги отшибло таким же вот грузовиком, — в ярости думала Джульетта. — Как последняя идиотка гоняюсь за этим психом». Она чувствовала, как ее мысли разъедают сердце, прогрызая в нем дыры. Но ничего не предпринимала: только через такие вот дырки и можно выбраться из этой ямы. Пусть все теперь будет иначе. Но когда-то она сумеет посмеяться над этим. Над своей наивностью. Упрямством. Правда, еще не скоро. Пока там открытая рана, разрыв, к которому надо привыкнуть. И все из-за какого-то гадкого трусливого борова.
— …Там были двое мужчин, — произнесла рядом Линдсей. Джульетта замахала руками.
— Прекрати! Не хочу ничего слышать! Понимаешь? Ничего.
Линдсей тем не менее продолжила:
— Когда ты вскочила и бросилась вон из зала, за тобой пошли двое мужчин. Они сидели за столиком позади нас. Понятия не имею, кто такие, но могу поклясться: они следили за тобой.
— Мне все равно, понимаешь? Все равно. Нет и не может быть ни одного объяснения, которое могло бы исправить ситуацию. После всего, что он сделал. А ведь Ортман предупреждал меня. И Нифес. И ты. Все. Дамиан сумасшедший. Кончим на этом. Больше ни слова. Иначе я выхожу.
Линдсей замолчала, выпустила ее руку, отодвинулась как можно дальше, глядя с осуждением. Джульетта выдержала ее взгляд: канадка первой опустила глаза. Таксист что-то спросил, Линдсей тихо сказала несколько фраз по-испански. Джульетта расслышала название своей гостиницы и еще какое-то «Бартоломе Митре» 140. Следующие десять минут они в ледяном молчании ехали по ночным улицам. Джульетта больше ни разу не взглянула на Линдсей. Только когда такси остановилось перед отелем, снова повернулась к ней. Но увидела только затылок. Джульетта вылезла из машины и захлопнула за собой дверцу. Машина тронулась. Она пошла к двери и остановилась, роясь в сумочке в поисках ключа. Такси затормозило. Линдсей вышла из него и пошла к ней. Она не подняла головы, пока не оказалась прямо перед Джульеттой. Потом посмотрела ей в глаза, высоко вскинув брови, и протянула руку.
— Прости, — сказала она. — Раз уж ты завтра улетаешь, я решила хотя бы пожать тебе на прощание руку. Мне было интересно с тобой общаться. Желаю удачи. О'кей?
Джульетта вдруг с удивлением осознала, что познакомилась с Линдсей только вчера. Вчера? Чувство времени отказывалось это признать. Ей казалось, что разговор с Ортманом состоялся несколько месяцев назад. А Берлин? А Государственный оперный театр? Когда это было?
— Я не права, прости, — проговорила она. — Надеюсь, мы когда-нибудь увидимся снова, когда я уже стану нормальной… то есть, ну, когда вся эта история закончится.
Линдсей хотела что-то добавить, даже открыла рот. Но вместо этого достала из сумочки листок бумаги и ручку и попросила Джульетту написать свой берлинский адрес. Пока та писала, Линдсей подбежала к ожидавшему ее такси и что-то сказала водителю. Тот завел мотор и включил фары. Линдсей вернулась, протянула Джульетте визитку и взяла листок с адресом.
— Ты правда завтра улетаешь? — спросила она.
— Да. По крайней мере постараюсь… Нифес права. Танго — не для меня. А тангеро тем более.
Она попыталась улыбнуться, но у нее не очень получилось.
— Но я все равно с удовольствием прочитаю твою книгу, когда она выйдет.
— Договорились. Обязательно пришлю тебе экземпляр. Линдсей снова пожала Джульетте руку, потом крепко обняла ее за плечи.
— Ты сказала, там были двое мужчин? Каких?
Линдсей покачала головой.
— Наверное, я все выдумала.
— Выдумала?
— Да… Может, когда-нибудь я увижу тебя на сцене? В балете?
— Может быть.
— Счастливого пути.
— Спасибо. За мате и за все…
Линдсей сделала несколько шагов спиной вперед, спрятав руки в карманы, потом, склонив голову набок, послала ей воздушный поцелуй, развернулась и исчезла внутри машины, больше не оглядываясь. Джульетта смотрела ей вслед, пока такси не скрылось за поворотом. Потом открыла ключом подъезд, вошла внутрь и тут же, совершенно обессилев, прислонилась к железной двери. Она закрыла глаза и вновь увидела силуэт Дамиана, исчезающий за темно-коричневым занавесом. И двоих мужчин, которые поднялись, чтобы последовать за ним.
Выдумала?
Она вошла в холл, и ее остановил портье, протянув плотный конверт. Видеокассета, о которой она уже и думать забыла. Вскрыв пакет, она поискала записку от Лутца, но ее не было. Потом сунула кассету в сумку и вернула портье пустой конверт.
— Basura? — спросил он, красноречиво изображая, что выбрасывает что-то ненужное.
— Basura, — устало подтвердила она и почувствовала, что новое слово прекрасно подходит к ее нынешнему состоянию.
Мусор.
22
Той ночью поднялся ветер.
Но не такой, какой она знала. Это был говорящий ветер. Только о чем он говорит, оставалось тайной. Он кружил над колодцами дворов, как лапа хищного зверя. Правда, сам зверь при этом оставался невидим. Ощущалось лишь его присутствие — где-то южнее, далеко внизу, в лабиринте бесконечных пустых улиц. Ветер был не тот, что в сказках, — никакого веселого лица из облаков, с надутыми щеками, гнавшего перед собой бабочек или осенние листья. Этот ветер был злым и бездушным. Он кашлял, рвал и дергал, шипел и гремел, не смиряясь ни с одной преградой, встречавшейся у него на пути. Под его яростными ударами всю ночь стучало окно. Один раз сверкнула молния, и тотчас раздался удар грома, столь сильный, что Джульетта укрылась с головой одеялом, опасаясь услышать звон разбитого стекла. Несколько часов она лежала без сна, не в силах сомкнуть глаза, ожидая каждого нового порыва как удара плетью.
Под утро присела на корточки возле стены, укутавшись в промокшую от пота простыню. Где-то снаружи оборвавшийся провод или кабель бился о водосточную трубу. Или стучал о стену раскрытый ставень. А может, какой-то демон гвоздями прибивал к циферблатам все стрелки часов в городе, чтобы время остановилось. И никогда не настало утро. Ветер все шипел и фырчал, проносясь над городом, по пути от края земли в самый конец мира.
Память постоянно воскрешала в ее сознании одни и те же картины, в которых не было смысла. Силуэт Дамиана, скрывающийся за занавесом, — вот он, настоящий шок. И не только потому, что тот убежал, едва заметив ее. Снова загадка. Одна из этих проклятых загадок, окружающих ее здесь повсюду. Они скоро сведут ее в могилу. Джульетту шокировали собственные чувства, пробужденные странным происшествием. Оказывается, она по-прежнему в его власти, точно так же, как в их первую встречу. Абсолютно бессильна против него, совершенно беспомощна. Что в нем такого? Что так притягивает ее? Откуда такая тоска, такая потребность в нем? Она не в силах до конца разобраться в собственном чувстве, но твердо знает: оно не сводится к обычным отношениям мужчины и женщины. В нем есть что-то совсем другое. Она ощущает это каждую секунду, когда пытается прислушаться к себе, и не находит объяснения. Что в нем такого, что заставило ее прилететь сюда, в эту открытую всем ветрам, наполовину разрушенную столицу мировой скорби? Что произошло сегодня в зале с крышей из рифленого железа, когда она вскочила с места, надеясь разгадать загадку, сводившую ее с ума?
Наконец началась гроза. Именно ее полночи предрекал зловещий ветер. За окном выросла стена дождя, текучий шлейф уносящихся прочь южных чудовищ. Джульетта открыла балконную дверь, прислушалась к шуму падающей на землю воды и жадно втянула прохладный, свежий ночной воздух. Дождь. Какое все-таки чудо — дождь!
В последний раз она смотрела на часы в половине пятого. Когда очнулась вновь, было уже светло. Она вышла, устроилась в кафе за углом и снова, как в первый день, с удивлением отметила разнообразие блюдец, тарелочек и чашек, остающихся на столике после обыкновенного завтрака. Расплатиться ей удалось, только подойдя к стойке бара, потому что официант, которого она несколько раз подзывала рукой, так и не нашел времени принести счет. Но благодаря этому она увидела фотографию. Возле впечатляющего скопления маленьких сахарниц на прилавке лежала газета «Эль Кларин». Крупный заголовок сообщал о встрече правительства Аргентины с представителями Международного валютного фонда. Ниже помещалась фотография, самая обычная в подобных случаях: в каком-то переговорном зале собрались мужчины в темных костюмах. На переднем плане, глядя в камеру и улыбаясь, пожимают друг другу руки двое из них. Рядом, чуть позади — множество сопровождающих лиц, самые главные из которых названы в подписи поименно. Ей бросилось в глаза одно из имен — Фернандо Альсина, государственный секретарь по экономическим вопросам.
Она взяла газету. Имя набрано третьим по счету, значит, сам он стоит непосредственно за своим президентом. Джульетта долго его разглядывала. Он не смеется. Похоже, и в камеру не смотрит, скорее куда-то внутрь себя. Стоит очень прямо. Полнота только подчеркивает его значимость, которую он, впрочем, умеет выразить даже осанкой. Он не выше да и не особенно шире других мужчин, но места на фотографии занимает на удивление много. Высокий лоб поблескивает. На нем темный костюм с золотыми пуговицами. Светлоголубая рубашка. Темно-красный галстук в бежевую крапинку. О