вается к действию, что его черед наступает, и спешит вооружиться, запасается деньгами и грамотой». [249]
Крестьянская реформа меняла или требовала смены всех форм общественной жизни и не только крестьян, но всего общества, ибо крепостное право обусловливало все стороны общественной жизни, оно было ее телом, скованным цепями, тормозившими развитие общества. По справедливому замечанию акад. В.П. Безобразова, важно было не то, что над 20-ю миллионами душ тяготело крепостное право, важно было его общее растлевающее значение для всего населения. Пока существовал указанный произвол одного лица всего только над 20-ю душами, не могло быть и речи о водворении права в России. [250]
Анализ крестьянской реформы представляет не только научно-исторический, но глубокий социально-философский интерес. Во-первых, как бы мы ни оценивали ее результаты, могла ли она быть лучше, или хуже, несомненно одно, что она знаменовала, пусть трудный и противоречивый, переход от сословного к гражданскому обществу. Одно это позволяет оценить ее как социальную революцию, осуществленную «сверху». Во-вторых, крестьянская реформа затрагивала самые существенные, жизненно важные интересы всех сословий, а потому она протекала в условиях острой социально-политической борьбы от консервативных плантаторов до радикальных революционеров, действующих «во имя народа» и потому особенно безрассудно опрометчиво. Либеральное направление в этом противостоянии испытывало на себе сильное давление как справа, так и слева, но полно было решимости довести реформу до логического конца и в силу этого вынуждено было идти на компромиссы. К тому же, как во всякой реформе, конец ее не мог быть определен заранее. Однако в этом противостоянии заинтересованных сил непосредственно не было представлено основное лицо - крестьянин, или как его позже назовет Т.Шанин «Великий немой». Даже радикальные революционеры, клявшиеся его именем, стремясь облагодетельствовать его, сделали все, чтобы сорвать реформы. В- третьих, можно, конечно, говорить об односторонности реформы ее незавершенности, но вот уже прошло 140 лет со дня обнародования Манифеста, прошло три революции «снизу» и одна «перестройка», или как ее можно охарактеризовать «революция сверху», и ныне мы стоим в преддверии каких-то новых контрреформ, а крестьянский вопрос, то есть вопрос о земле как средстве производства и самого существования земледельцев, остается до сих пор нерешенным. В-четвертых, как показал опыт Великих реформ 60-70-х годов социальная революция, основанная на смене собственности и радикальном изменении социальной структуры общества, предполагает ее политическое завершение и закрепление, или что на тогдашнем языке обозначалось как «завершение здания».
Александр-реформатор, взявший на себя ответственность за осуществление реформ, понимал это вопреки сомнениям Александра-самодержца. И все же логика здравого смысла победила в нем. Но импровизация истории судила иначе.
Социально-философская реконструкция крестьянской и других связанных с нею реформ, как самых радикальных в истории России, позволяет построить прогностическую модель реформ, осуществляемых сверху и тем самым выявить общую логику их реализации.
Проведению реформ предшествует более или менее длительный период их ожидания. В России ожидание крестьянской реформы началось с Манифеста о вольности дворянской 1762 г. Освобождение дворян от обязательной царевой службы, казалось бы, должно освободить и крестьян от необходимости их «кормления», чем, собственно, было вызвано крепостное право. О том, что такое ожидание имело место, свидетельствуют прокламации Пугачева. Новое напряжение ожиданий было обусловлено национальным подъемом в связи с окончанием Отечественной войны 1812г., в которой огромную роль сыграли крестьяне, особенно тех губерний, через которые прокатилась наполеоновская армия. Однако в ответ на свои ожидания крестьяне услышали из уст просвещенного монарха сакраментальную фразу: «Крестьяне - верный наш народ, да получат мзду от Бога». «Общество» же в пылу торжеств забыло о своих оставшихся в рабстве вчерашних братьях по оружию. Только декабристы попытались напомнить правительству о существовании данной проблемы, но и у них она отошла на второй план перед политическими требованиями. Только позор поражения в Крымской войне переполнил чашу терпения всего общества и перевел ожидание в предчувствие неизбежности перемен.
Вторым моментом, предшествующим и подготавливающим неизбежность реформ, является общенациональный кризис, вызванный накоплением внутренних противоречий, но, как правило, спровоцированный внешними обстоятельствами. Так причины кризиса накапливались с начала 50-х годов царствования Николая I, решительные реакционные меры которого только загоняли его вглубь, начало же войны лишь дало отсрочку. Поражение в войне породило волну национального негодования. Разрядка неоправданных ожиданий порождает социальную анархию неорганизованных действий различных социальных групп. Одной из форм ее проявления на Руси были бунты. На этот раз национальное негодование было канализировано либеральной идеологией.
Общественное мнение, сформированное сильной идеологией, позволяет направить общественное негодование в единое русло, придав ему тем самым необходимую мощь. Этому в значительной мере способствуют доступные данной эпохе средства массовой информации, в частности в эпоху реформ эту функцию выполняли легальная либеральная журналистика, вполне овладевшая приемами эзопова языка, подцензурные записки и письма и, наконец, бесцензурная зарубежная журналистика, образцом оперативности которой может служить свободная печать Герцена.
Инициатором радикальных реформ выступает наиболее конструктивно мыслящая часть правящей бюрократии, если такая находится, ибо только она имеет силу и власть провести реформу через все препоны общественного давления со стороны различных заинтересованных сил. Не случайно радикальные реформы называют «революцией сверху», противопоставляя ее «революциям снизу».
Осуществлению радикальных реформ предшествует создание социальных моделей. Однако, как правило, ни одна из них не совпадает с итоговым вариантом и тем более реальными результатами реформ. И это понятно: любая реформа есть внедрение идей в живую плоть социального тела, которое сформировалось в старых условиях и худо-бедно приспособилось к ним. Реформа же всегда означает пере-стройку, пре-образование сложившихся отношений и потому весьма болезненно воспринимается всеми затрагиваемыми слоями общества. Реформа возможна на основе компромисса за счет их интересов. Отсюда неудовлетворенность, перерастающая в недовольство всех заинтересованных слоев общества, отсюда давление и критика слева и справа, осуществляемых реформаторами мер, отсюда же постоянные колебания последних «слева-направо». И тем не менее реформа может быть результативной только в случае ее последовательного непреклонного осуществления. Более того, любая радикальная реформа, преобразующая базисные отношения общества, а таковой, безусловно, была крестьянская реформа, вызывает цепную реакцию, требующую продолжения ее во всех смежных областях. То есть успешное осуществление радикальной реформы всегда выливается в «пакет реформ» и предполагает их завершенность.
Перестройка общественных отношений в результате реформ, внедрение новых институтов болезненно воспринимается обществом, во-первых, потому, что она не соответствует в полной мере и не может соответствовать его ожиданиям. Неудовлетворенность порождает нестабильность, а при определенных обстоятельствах вызывает смуту в обществе. Это порождает «тоску по былому порядку», что расчищает почву реакции в лице сильной авторитарной власти. Однако в недрах пореформенного хаоса зарождаются и крепнут новые отношения и институты, которые становятся катализаторами развития новой системы отношений. Отсюда амбивалентно непредсказуемый исход радикальных реформ: либо, преодолевая сопротивление реакции, реформы будут доведены до конца и закреплены политически государственным законом, либо восторжествует реакция, и тогда неизбежная стагнация общества, чреватая революционным взрывом.
С проведением реформ 60-70-х годов завершился период русского классического либерализма, подготовившего почву ликвидации сословного общества и его перехода к обществу гражданскому. И хотя этот процесс был заторможен эпохой контрреформ, под покровом реанимации самодержавия вызревали новые, классовые отношения, а вместе с ними и новые противоречия и проблемы. Их решение потребовало иных критериев оценки и, главное, иных ориентиров. Одним из ответов на этот запрос общества стал новый этап в развитии русского либерализма - «новый либерализм».
Глава 3. Новый либерализм: смена парадигмы общественного моделирования
Новый либерализм формировался в условиях политической реакции середины 90-х гг. Это было сложное и противоречивое время. С одной стороны, отмена крепостного права и реформы правительства Александра II бесспорно способствовали капитализации российского общества и в какой-то мере придали этому процессу необратимый характер. С другой стороны, убийство императора (1881) активизировало консервативные силы, Александр III положил конец тем темпам и масштабам реформаторской деятельности двадцатилетнего правления своего отца. Время Александра III вошло в историю как время контрреформ. «После радужного настроения, светлых надежд и кипучей деятельности, наполнивших собой эпоху реформ, наступили годы полного и горького разочарования, и было от чего: светлые надежды не сбылись, победное шествие реформ остановилось, отчасти попятилось назад. Радужное настроение превратилось в мрачное, ироническое, дошедшее в некоторых до отчаяния или крайнего озлобления», - писал в 1888 году К.Д. Кавелин.