ласно неолиберализму заключается не только в праве каждого заниматься любым видом предпринимательской деятельности, но в праве пользоваться при этом поддержкой государства. Конкуренция должна быть fair play (честной игрой); неравенство включенных в нее сторон не должно идти так далеко, чтобы напоминало жизнь в джунглях. Поддержка слабого в конкурентной борьбе, вплоть до обеспечения его льготными условиями - обязанность государства.
Равенство, таким образом, интерпретировалось как равенство перед законом плюс равные шансы для каждого. Такое толкование предполагало поддержку государством того рода деятельности, в которой человек нуждается и потому правовое государство не может гарантировать подлинного равенства (равенство перед законом), если не в состоянии обеспечить социального равенства, равенства исходного пункта. Последнее становится реальностью только как результат соответствующей политики государства. Государство, не вмешиваясь в личную жизнь граждан, обязано помогать им своими положительными действиями. Поддержка слабых - это правовая обязанность государства. Таково главное credo социальной программы неолиберализма. Оно отличало его от либералов старой юридической школы, считавшей, что поддержка нуждающихся скорее задача благотворительности, нежели права. «Этому требованию, - писал в свое время Б.Н.Чичерин, (может удовлетворить уже не право, а иное начало - любовь. Тут приходится уже не охранять свободу, а восполнять недостаток средств /…/ Право одно для всех; человеколюбие же имеет в виду только известную часть общества, нуждающуюся в помощи. Если бы государство вздумало во имя этого начала изменять свое право, т.е. вместо установления одинаковой свободы для всех обирать богатых в пользу бедных, как этого требуют социалисты, то это было бы не только нарушением справедливости, но вместе с тем извращением коренных законов человеческого общежития». [280]
Возражая всему старому либерализму, Новгородцев оценивал приведенный тезис Чичерина, как одну из коренных ошибок правосознания XIX века, и доказывал, что, ставя целью права охрану свободы и отделяя от этого потребность в восполнении средств, старая теория забывала, что пользование свободой может быть парализовано недостатком средств. Вот почему, хотя «задача и сущность права состоит действительно в охране личной свободы, но для осуществления этой цели необходима и забота о материальных условиях свободы: без этого свобода некоторых может остаться пустым звуком, недосягаемым благом, закрепленным за ними юридически и отнятым фактически». [281]
Во имя гарантии свободы и достоинства личности - и как человека, и как гражданина (государство должно взять на себя заботу о материальных гарантиях свободы и в первую очередь в этой связи обеспечить на деле (принципами гражданского общества) право каждого на достойное существование, которое есть первейшее в системе правовых норм и непосредственно связано с практическими реализациями принципов демократии в общественной жизни. «Если есть какая-либо яркая и отличительная черта того нового воззрения, которое все более дает себя знать в различных общественных заявлениях, так это именно - признание за указанным правом не нравственного только, но юридического значения, - писал Новгородцев. - В этом случае на наших глазах совершается один из тех обычных переходов нравственного сознания в правовое, которыми отмечено прогрессивное развитие права. И, быть может, у нас в России ранее, чем где-либо, этому новому виду права суждено получить ясное принципиальное признание». [282] К сожалению, ожидания Новгородцева не оправдались. И сегодня социальная политика в стране игнорирует не только нравственное, но и юридическое значение этого требования. Между тем, повторим, оно есть исходный принцип либерализации общественной жизни, моделирования социальных изменений и их последствий в условиях трансформации социальных институтов на пути к демократизации. Оно есть и гарантия для верховной власти - от искушения и соблазнов, которые открываются стихией перестроечных реформ.
Итак, идея права (подчинения всех без исключения закону) дополнялась в новом либерализме идеей блага. Важно, что благо мыслилось как средство, обеспечивающее реальное равенство всех перед законом и уже по одному тому, как оправдание гегемонии закона, и в этом смысле - как орудие права. Соединение идеи права с идеей блага придавало толкованию права социальный смысл. (Еще одно основание для интерпретации новой идеологии именно как социального либерализма.)
Обращение к идее блага, таким образом, вносило коррективы в модель правового государства: во-первых, она не исключала государственного регулирования экономики с целью ориентации ее на человека и культуру, чего не принимал старый либерализм; во-вторых, эта модель освобождала понятие права от чрезмерного формализма, чего не хватало старому либерализму, причину чего новые либералы усматривали в ограниченности его философской конструкции.
Последняя основывалась, считали они, на «механической концепции общества», в рамках которой общество рассматривалось как «агрегат одинаковых атомов-граждан», которые, будучи поставлены в одинаковые условия, дадут максимум возможной энергии, поэтому при определении границ свободы и равенства всегда имеющееся между людьми различие (общественное, индивидуальное) не учитывалось. Этой концепции новые либералы противопоставили более органичное понимание общества как живой цельности, как единства многообразия, в котором каждый человек отличен от другого, занимает свое особое и незаменимое, т.е. индивидуальное место. Сфера личных прав интерпретировалась как своеобразная «непроницаемость отдельной личности для любого другого», важнейшим условием которой признавалось наличие минимума благополучия. Именно оно расценивалось как гарантия против любых попыток превращения человека в орудие чужой воли. Другими словами, предлагаемая интерпретация «непроницаемости личности» предполагала правовую и материальную защиту индивидуальности, придавая в глазах государства ее безусловной ценности «Юридический статус». Тем самым понятие равенства освобождалось от «привкуса фактической одинаковости» и очищалось до «понятия равноценности фактически различных между собой личностей». [283]
Итак, повторяем, если для классического либерализма деятельность государства связывалась главным образом с функцией охраны права, то для нового либерализма менялось содержание самой охранительной функции: запретам придавался смысл положительных предписаний с позиций справедливости.
Из так понятых отношений личности (ее прав) и государства (его функций) вытекала и новая трактовка отношений собственности. Классический либерализм основывался на римской идее собственности как неограниченном распоряжении принадлежащими индивиду вещами («полновластие лица над вещью»). В ее рамках ограничение права распоряжаться вещью рассматривалось как посягательство на свободу собственника, как насилие. Для нового либерализма собственность есть основание и гарантия личной инициативыi: это не принадлежащая индивиду «вещь», а «материальное поприще человека», основа его хозяйственно-предпринимательской деятельности и культурного творчества - как бы «самопродолжение личности в вещах». [284] Понятие собственности распространялось на условия труда, сам труд и продукты труда, в том числе духовного. Отсюда неприятие монополизации собственности (в равной степени и ренты - «незаработанного дохода») как сковывающей личную инициативу и творческие возможности человека в хозяйственной деятельности. Новые либералы объявили поход против монопольной собственности. В монопольной собственности вещь, предмет владения перестает быть поприщем творческой деятельности. «Монопольная собственность /…/ устраняет свободу инициативы. Вместо того, чтобы служить развитию производительных сил и побуждать к экономическому творчеству, она, напротив, потворствует косности, упраздняя конкуренцию». [285]
Признавая в качестве подлинной собственности только частную, новый либерализм был, однако, далек от того, чтобы не видеть другие тенденции в ее развитии. Так одновременно с усилением монополизации констатировалась и другая тенденция, суть которой видели в том, что собственность, оставаясь частной, все более социализируется (обобществляется), т.е. становится функцией хозяйственной жизни общества в целом. Будущее связывалось с развитием этого момента собственности, с «правовым опутыванием» отношений собственности (вплоть до обобществления вменяемой обществу части дохода). «Процесс обобществления собственности, - писал Гессен, - есть менее всего простая механическая «аккумуляция капитала». Это есть сложный органический процесс усиления взаимозависимости между отдельными предприятиями и все более и более тесного включения последних в целое народного хозяйства». [286]
Социальная политика должна учитывать, что, с одной стороны, собственность становится все более сферой общности, т.е. оправовляется, с другой стороны, обобществленная таким образом, она все более выступает частной, в смысле индивидуальной. (Соответственно, что важно и существенно, хозяйственная деятельность обнаруживает сходство с духовной в плане единства объективного и личного начала.) Тенденция, проявляющаяся в фактическом росте обобществления средств производства и возрастания роли государства в функционировании института собственности, отмечалась как наиболее перспективная и в плане выбора направления социального моделирования развития хозяйственной сферы. Чем более собственность обобществляется в смысле «опутывания» ее правовыми отношениями, выражающими интересы общества, тем очевиднее и ускореннее она социализируется, т.е. развивается в соответствующих требованиям времени и экономического роста формах.