Процессу социализации собственности соответствует процесс ее индивидуализации, т.е. установление творчески-активной связи между материальными средствами жизни и собственником. И обратно: чем менее индивидуализирована связь собственника с вещью, тем более антисоциальна данная собственность. В этом смысле процессу обобществления противостоит по сути и по форме огосударствление собственности: путем последнего можно только отменить и уничтожить собственность, но не обобществить ее. Подлинное обобществление предполагает «наличие множества собственников и потому не нивелировку собственности /…/, а усиление и рост ее индивидуализации». [287]
В связи с вопросом о собственности остановимся еще на одном моменте - на отношении нового либерализма к эксплуатации. Последняя толковалась как отсутствие того минимума благополучия, без которого невозможна свобода личности, как важнейший фактор превращения человека в средство реализации целей материального производства, другими словами в товар. Это зло современного общества, считали новые либералы; частично оно нейтрализуемо в пределах правового государства посредством повышения уровня благосостояния и благополучия народа. Но подобным образом, признавали они, нельзя решить вторую сторону проблемы, - связанную с приравниванием труда к товару, а человека к вещи. Эта проблема не разрешима в рамках правового государства, хотя в условиях последнего может быть снята ее острота. (В этом, кстати, неолиберализм видел одну из задач правового государства.) В его рамках, точнее его правовыми средствами, невозможно преодолеть и общий «дух капитализма», проявление которого виделось прежде всего в господстве материального производства (хозяйства, экономики) над общекультурной жизнью общества, в превращении целей развития материального производства (в частности, прироста прибыли) в цель всей общественной жизни.
Правда, оставаясь на позициях правового государства, новый либерализм и не ставил задачу борьбы с «духом капитализма», так как не отрицал его связи с частной собственностью, защитником которой был. Встав на путь оправдания и последовательной реализации регламента- ций по расширению государственных функций в сфере экономики, новые либералы вынуждены были бы в конце концов отказаться от главного принципа либерализма и правового государства. Поэтому речь шла фактически лишь о смягчении духа капитализма средствами подчинения хозяйственной жизни культурным целям человечества.
Итак, рассмотрение вопроса по обозначенным трем пунктам свидетельствует о следующем: социальный либерализм чрезвычайно расширял сферу деятельности государства. Обеспечение права на достойное существование и борьба с монопольной собственностью требуют усиления активности государства в области хозяйственной и культурной работы (школы, страхование, промышленность, земледелие, творчество). Это требование расценивалось как основа социального моделирования. Идеи права, свободы, равенства, собственности наполнялись новым содержанием, приобретая ярко выраженную социально-культурную ориентацию, делая реальным освобождение их от исторической ограниченности и излишней формализации. За ними в перспективе утверждался смысл, когда «свобода откроется нам не как произвол себе довлеющего атома Демократии, а как растущая сила творческой активности. Личность - как движение к сверхличным объективным началам жизни. Равенство - как равноценность незаменимых в своем Различии личностей и Собственность - как служение Общности». [288]
Такая позиция ставила во главу угла проблемы демократии - и как формы государственного устройства, и как принципа общественной жизнедеятельности.
Либеральная модель развития исходит из признания демократии формой правового государства. Важно, что в рамках этой модели демократия не сводима к принципу представительства. Новый либерализм весьма скептически относился к понятиям всеобщей воли или воли большинства, видя в них фикции, используемые в игре политических сил, и считая, что общий интерес не существует как нечто данное, а формируется как равнодействующая всех борющихся в обществе сил, под контролем государства. При этом меньшинство не может быть принесено в жертву большинства, односторонне подавлено большинством, а должно получить хотя бы частичное признание. Функция государства состоит в поддержке солидарных интересов людей - самого ценного с точки зрения общечеловеческих интересов, а значит, в обеспечении должных условий существования этого меньшинства. Важнейший параметр демократического государства, предупреждал С.А.Котляревский, «заключается в том, чтобы эта власть большинства не применялась со всей тиранической полнотой, чтобы у нее были пределы». [289] Сама же солидарность - это общественный идеал, следование которому составляет смысл и содержание государственной деятельности в правовом государстве. Последнее и есть по своей природе самая всеобъемлющая форма солидарности. Но не только в плане общественного единения, но и в плане реализации принципов парламентаризма: в плане солидарности правительства с представительством (не с партиями!) как выражением народного мнения. Здесь необходимо отметить следующее.
Одной из главных черт государственной власти, говорили новые либералы, является ее безличность: в правовом государстве господствуют не лица, а общие правила или правовые нормы. Для лиц, обладающих властью, последняя является не их субъективным правом, а правовой обязанностью, которую они должны нести как «общественное служение». Это и придает власти правовой характер, и делает ее подзаконной. Поэтому власть в правовом государстве всегда выступает носительницей какой-нибудь общественной идеи и в этом смысле должна иметь нравственное оправдание.
Это оправдание может включать стремление к утверждению величия страны, заботу о росте благополучия народа, упрочение правового порядка, усиление роли государства в регулировании общественных процессов, в частности экономической жизни, и т.п. Каждый из этих мотивов власти (или их совокупность) составляют одухотворяющую ее основу, без которой она в цивилизованном мире гибнет. Поэтому крайне важно, чтобы эта идея быта, чтобы она осознавалась и принималась как на уровне государственной политики, так и на уровне обыденного массового сознания, находила реализацию в социальном поведении людей, в деятельности отдельных групп, в политике (внешней и внутренней) государства в целом. «Отношения господства и подчинения утверждаются и укрепляются благодаря идейному оправданию их /…/ Чтобы существовать и быть признаваемой, власть должна себя оправдывать /…/ Только если власть способствует тому, что должно быть, только если она ведет к господству идеи права, только тогда мы можем оправдать ее существование, только тогда можно признать ее правомерной». [290]
Только с соблюдением этого условия власть способствует тому, что должно быть, в нашем случае - ведет к господству идеи права; только при соблюдении этого условия она может быть признана правомерной. Короче говоря, главным основанием власти является ее духовное, нравственное оправдание. Лишь это ведет к господству над ней права. И тогда становится возможным переход от демократии политической к демократии общественной. «Для демократии недостаточно одно механическое повиновение граждан государственному закону; от них требуется большее, чем соблюдение закона, большее, чем согласование с нормами права, требуется такая степень солидарности и подчинения своих интересов общему благу, которая не может охватываться никакой правовой нормой». [291] Конечно, чтобы демократия приобрела такой характер, необходимы условия, главным из которых является нравственное и духовное развитие личности, высокий духовный потенциал всего общества. Так идея власти (государства) увязывалась с идеей свободной личности, которая в таком новом контексте становилась политическим требованием.
Среди средств достижения подобной солидарности важнейшим считалась способность власти к компромиссам и терпимость к плюрализму мнений. «Задача всякого акта государственной власти заключается в том, - подчеркивал Гессен, - чтобы создавать общую волю, искать ее путем непрерывного сглаживания интересов, путем отказа определенных общественных групп от одностороннего господства в обществе их интересов, исключающих все другие». [292] Общая воля иррациональна как результат, но она конкретно-реальна как задача политического действия. Отсюда политическая программа либерализма: расширение избирательных прав, защита прав меньшинства, которое не может быть подавлено большинством, сглаживание классовых противоречий путем широкого обращения к компромиссам. Поскольку общая воля - это всегда не готовый факт, а скорее задание, то ни одна группа общества не может узурпировать ее. Избирательные права, привлечение к законодательству и управлению широких масс, непосредственно заинтересованных в способе решения государством новых задач, есть гарантия общего блага, что и является свидетельством демократической власти.
Отсюда вытекало признание множественности партий, выражающих интересы различных групп и вместе с тем необходимость правового ограничения их деятельности со стороны государства с целью недопущения диктатуры одной из них. «Если демократия, - писал Новгородцев, - открывает широкий простор свободной игре сил, проявляющихся в обществе, то необходимо, чтобы эти силы подчиняли себя некоторому высшему обязывающему их началу. Свобода, отрицающая начала общей связи и солидарности всех членов общения, приходит к самоуничтожению и к разрушению основ государственной жизни». [293]