Тримонт не маленький. Я много гуляю. Люблю ходить пешком. И до сих пор нахожу в городе такие места, о которых раньше даже не знал, что они существуют. Думаю, пока так будет продолжаться, я вряд ли почувствую себя здесь несчастным.
С Тор мы повстречались на вечеринке четыре года назад. Оказалось, что у нас есть общие знакомые. А еще она сказала, что мы с ней учились в одной школе, хотя я ее не помню. Она немного моложе, чем я; у нас были разные компании.
В то время я работал на строительстве большого моста в северной части штата. Она попросила показать ей фотографии стройки. Я отказался, потому что на самом деле это никому не интересно, но она настаивала, и тогда я открыл ей одну или две, объяснил, что на них, и сказал, чтобы она не изображала любопытство, если ей скучно, но она продолжала смотреть. Потом показала мне свои фото в роли Фесте в постановке «Двенадцатой ночи», где играли одни женщины, и тут оказалось, что я знаком с Мальволио, и мы еще поговорили об этом.
Мои родители уже умерли, а я живу в их старом доме, что некоторым людям кажется странным, хотя это вполне разумно с финансовой точки зрения. Через несколько месяцев после нашего знакомства Тор переехала ко мне. Еще через год мы с ней устроили большой праздник, когда она получила роль в комедийном сериале про туповатого старшеклассника, который занимается борьбой и втихомолку пишет гениальные стихи. Ей предстояло играть хозяйку книжного, дамочку с приветом: в своем магазине она устраивает поэтические чтения для любителей, где этот самый борец выступает под чужой личиной, и она оказывается единственной, кто его узнает.
После этого она снялась в паре информационных роликов и чуть не получила роль в рекламе. У нее есть свой агент, ей звонили, и она то и дело бегала на просмотры. Много играла в театрах, просто обожала эту работу, хотя платили за нее не очень; но нам хватало – у меня хорошая зарплата, да и мы с ней оба не из тех, кто любит сорить деньгами. Вот иногда начнешь вспоминать, да и поймешь, сколько уже прошло времени.
Тор как-то сказала, что если до тридцати она не начнет зарабатывать актерством столько, чтобы на это можно было жить, то бросит это дело. Чего ей на самом деле совсем не хотелось.
Тогда уже начинали ходить слухи о строительстве этого самого шопинг-молла, и я стал подбивать туда клинья. Прихожу как-то вечером домой, а Тор сидит в кухне, и на столе перед ней какие-то бумаги.
– Ты же помнишь Джоани? – говорит она мне.
– Которая из «Мышеловки»? Конечно.
– Я ее сегодня видела. И знаешь, чем она сейчас занимается? – Она взмахнула пачкой бумаг. – Она – стандартный пациент.
Мимо нашего маленького кофе-бара в уголке фойе ходят люди, одни в строгих костюмах, другие в одежде попроще. В отеле проходят несколько конференций сразу, но я не успеваю прочесть, у кого что написано.
Тогда я начинаю читать названия семинаров и биографии участников той конференции, на которую мы сюда приехали. «Стандартные пациенты и методика их подготовки». «Анализ заупокойных разговоров». «МУТА и симуляция проблемы».
Я бормочу вполголоса, Джонас поднимает голову и переспрашивает:
– А?
– Я говорю, «Еще раз об эпоксидной фиксации накладок», – повторяю я.
– А, ну да, – говорит он и снова опускает голову.
Я был не из тех сыновей, которые вечно ходят с мамой за ручку, но у нас с ней была одна страсть, которая нас объединяла, – мы обожали журналы для специалистов. В городе есть пара крупных книжных, где их продают – по крайней мере, раньше продавали, сейчас не знаю, может, люди на них в Сети подписываются. Короче, мы с ма обычно шли к Мейли, брали с прилавка первый попавшийся журнал и выбирали в нем парочку публикаций, причем с одним условием – ни она, ни я не должны были разбираться в том, что в них написано, не только как профессионалы, но даже и как любители.
Мы не просто прикалывались. Нет, нам, конечно, было смешно, и все же в нашем смехе звучало уважение. Даже так – почтительности в нем было куда больше, чем издевки.
Просто невероятно, до чего человек быстро учится. Полистав журнал всего каких-то пару минут, мы усваивали специфический жаргон и терминологию, проникались ощущением крупных противоречий, нерешенных проблем и даже внутренней микрополитики того или иного хобби. Мы с легкостью определяли, какую из публикаций оплатила компания, во главе которой стояли политические радикалы. О чем бы ни шла речь в статье, пара-тройка выражений из профессионального жаргона обязательно перекочевывала в мой персональный словарный запас: так, аквариумистика подарила мне рефугиум – разновидность убежища для рыбок, выражение «выбирать пазы» пожаловало из плотницкого дела, а «веерное депо» – из железнодорожного моделизма. Я начинал поддерживать ту или иную сторону в дискуссии, о самом существовании которой еще не подозревал считаные минуты тому назад. Могу поспорить, что любой непрофессионал, полистав журнал по инженерному делу, испытает то же самое.
Короче, когда у матери или у меня вдруг возникала какая-нибудь навязчивая идея, или один из нас начинал слишком категорично высказываться на тему, которая нам была, вообще-то, не по зубам, другой обязательно говорил: «Еще раз об эпоксидной фиксации накладок». Так называлась статья, которую мы с ней читали как-то раз в журнале «Тропические аквариумные рыбы». В ней обсуждался вопрос о том, стоит или не стоит полагаться исключительно на гравитацию, обустраивая кораллами свой аквариум с подогревом.
Я всегда был на стороне тех, кто отстаивал эпоксидку. Какая разница, все равно там все ненатуральное.
В Тримонте есть университет, а в одной из городских больниц, Сент-Мари, обучают студентов. Так что я имел кое-какое представление о том, кто такой стандартный пациент, но оно, как и следовало ожидать, оказалось слишком примитивным.
– Многие актеры это делают, – сказала Тор.
Когда она училась, в ее группе было четырнадцать человек. Актерский опыт имели не все, но больше половины все же где-то играли. В конце периода обучения все должны были пройти пробы.
– И как это будет выглядеть – придут студенты-медики, а ты сядешь перед ними в халате и будешь рассказывать им про свои симптомы? – спросил я.
– Ну, примерно, – сказала она, – только вся штука в том, что мы должны быть совсем как настоящие пациенты, а значит, иногда мы должны кое-что утаивать.
И она показала мне материалы, которые ей выдали. Мисс Джонсон, двадцать шесть лет, повышенное кровяное давление. Панически боится докторов. С ужасом думает о том, как на ее здоровье влияет привычка к курению, а потому даже сама себе не признается, сколько сигарет в день она выкуривает. Мисс Мелли тридцать, у нее ослабела левая сторона тела – результат недиагностированного множественного склероза. У миссис Дауэлл диабет, и она беременна.
В папке Тор попадались заметки и для мужских персонажей. Например, мистер Смит, язвительный страховщик с раком кишечника.
Она объяснила мне, что ее задача не в том, чтобы читать симптомы с листа, и даже не в том, чтобы сыграть всех этих людей; нет, ее главное предназначение – способствовать выявлению уровня подготовленности студентов.
– Надо десять раз подряд сыграть одного и того же человека с одним и тем же набором симптомов. Стандартных, – добавляла она, – а не придуманных. Хотя бывает, что и придуманных тоже. Ведь есть такие пациенты, которые приходят к врачу только за рецептом на таблетки, другие сами не знают, что с ними, третьи в отказе, четвертые подозревают, какая у них проблема, но не хотят себе в этом признаваться.
– А платят как? – спросил я.
– Семнадцать долларов в час.
– Семнадцать долларов за то, чтобы тебя всю общупали?
– Очень смешно. Там все без рук, если хочешь знать. Хотя, если я пройду тренинг по ГТА…
– Генитальный, что ли?
– Ага. Так вот, если я его пройду, то со мной будут делать именно то, что ты думаешь, зато получать я буду гораздо больше. Так что я не знаю. Еще подумаю.
Накануне первого выступления – ее слова – она попросила, чтобы я ее поспрашивал. Дала мне один листок с описанием персонажа и другой, на котором были написаны симптомы болезни.
– Я же не доктор, – сказал ей я. – Буду задавать какие-нибудь не те вопросы.
– Ну и ладно, – ответила она. – Зато проверим, запомнила я хотя бы симптомы или нет. Ну, давай, давай.
И встала на пороге комнаты, вытянув руки по швам.
– Мотор, – сказал я. Она закатила глаза. – Добрый день, мисс Бейкер, – продолжал я. – Какая у вас проблема?
– О, спасибо, доктор, – ответила она. – У меня такие боли, ломит везде, просто ужас.
Помню, меня удивила ее одежда. Я точно знаю, что и раньше видел все, что на ней тогда было, но она соединила старые вещи как-то по-новому, и они приобрели совсем другой, незнакомый мне вид. Ее речь стала нерешительной. На носу красовались очки без оправы.
Конечно, я и до того сто раз видел, как Тор играет. Мне всегда было приятно видеть ее по телику, а вот на сцене я ее не люблю, если честно. Нет, ей я этого, конечно, никогда не скажу: наверное, тут все дело в непосредственности восприятия. Короче, я не театрал, а тут увидел вблизи, как она играет, и меня это прямо поразило. В каком-то смысле, ее игра еще никогда не производила на меня такого впечатления, как в тот раз: столько в ней было глубоко личного, неуловимо-индивидуального. Она лишь слегка изменила манеру говорить, держать себя, двигаться, но от этого сразу стала совершенно другим человеком.
– Считай, что работа уже у тебя в кармане, – сказал я ей потом.
Когда на следующий день она шла к машине, она была в образе.
Всего в нашем комитете в Тримонте тринадцать человек. И, как вы наверняка уже догадались, около половины работают в больнице. Джонас – с ним я познакомился через Тор, когда она стала там работать, – еще два доктора, две медсестры, один человек из техперсонала и Торен, фармацевт. Остальные – это их друзья, или друзья Тор, или, а точнее, и других затронутых СП.