- Я говорю всё это, - отвечал галантерейщик, - единственно для того, чтобы узнать, поздно ли вы придёте.
- Что означает этот вопрос, милейший хозяин? - спросил д’Артаньян. - Уж не собираетесь ли вы дожидаться меня?
- Нет, но со времени моего ареста и случившейся у меня покражи я пугаюсь всякий раз, как открывается дверь, особенно ночью. Что поделаешь, я ведь не солдат.
- Ну так не пугайтесь, если я вернусь в час, в два или в три часа ночи. Не пугайтесь даже в том случае, если я не вернусь вовсе.
На этот раз Бонасье побледнел так сильно, что д'Артаньян не мог этого не заметить и спросил, что с ним.
- Ничего, - ответил Бонасье, - ничего. Со времени моих несчастий я подвержен приступам слабости, которые находят на меня как-то внезапно, и вот только что я почувствовал, как по мне пробежал озноб. Не обращайте на меня внимания, у вас ведь есть другое занятие - предаваться своему счастью.
- В таком случае, я очень занят, так как я действительно счастлив.
- Пока ещё нет, подождите - вы ведь сказали, что это будет вечером.
- Что ж, благодарение богу, этот вечер придёт! И, быть может, вы ждёте его так же нетерпеливо, как я. Быть может, госпожа Бонасье посетит сегодня вечером супружеский кров.
- Сегодня вечером госпожа Бонасье занята! - с важностью возразил муж. - Её обязанности задерживают её в Лувре.
- Тем хуже для вас, любезный хозяин, тем хуже для вас! Когда я счастлив, мне хочется, чтобы были счастливы все кругом, но, по-видимому, это невозможно.
И молодой человек ушёл, хохоча во всё горло над шуткой, которая, как ему казалось, была понятна ему одному.
- Желаю вам повеселиться! - отвечал Бонасье замогильным голосом.
Но д'Артаньян был уже слишком далеко, чтобы услышать эти слова, да если бы он и услыхал, то, верно, не обратил бы на них внимания, находясь в том расположении духа, в каком он был.
Он направился к дому г-на де Тревиля; его вчерашний визит был, как мы помним, чрезвычайно коротким, и он ни о чём не успел рассказать толком.
Г-на де Тревиля он застал преисполненным радости. Король и королева были с ним на балу необычайно любезны. Зато кардинал был крайне неприветлив.
В час ночи он удалился под предлогом нездоровья. Что же касается их величеств, то они возвратились в Лувр лишь в шесть часов утра.
- А теперь… - сказал г-н де Тревиль, понижая голос и тщательно осматривая все углы комнаты, чтобы убедиться, что они действительно одни, - теперь, мой юный друг, поговорим о вас, ибо совершенно очевидно, что ваше счастливое возвращение имеет какую-то связь с радостью короля, с торжеством королевы и с унижением его высокопреосвященства. Теперь вам надо быть начеку.
- Чего мне опасаться до тех пор, пока я буду иметь счастье пользоваться благосклонностью их величеств? - спросил д'Артаньян.
- Всего, поверьте мне. Кардинал не такой человек, чтобы забыть о злой шутке, не сведя счётов с шутником, а я сильно подозреваю, что шутник этот - некий знакомый мне гасконец.
- Разве вы думаете, что кардинал так же хорошо осведомлён, как вы, и знает, что это именно я ездил в Лондон?
- Чёрт возьми! Так вы были в Лондоне? Уж не из Лондона ли вы привезли прекрасный алмаз, который сверкает у вас на пальце? Берегитесь, любезный д'Артаньян! Подарок врага - нехорошая вещь. На этот счёт есть один латинский стих… Постойте…
- Да-да, конечно, - отвечал д'Артаньян, который никогда не мог вбить себе в голову даже начатков латыни и своим невежеством приводил в отчаяние учителя. - Да-да, конечно, должен быть какой-то стих…
- И разумеется, он существует, - сказал г-н де Тревиль, имевший склонность к литературе. - Недавно господин де Бенсерад читал мне его… Постойте… Ага, вспомнил!
Timeo Danaos et dona ferentes.[16]
Это означает: опасайтесь врага, приносящего вам дары.
- Этот алмаз, сударь, подарен мне не врагом, - отвечал д'Артаньян, - он подарен мне королевой.
- Королевой! Ого! - произнёс г-н де Тревиль. - Да это поистине королевский подарок! Этот перстень стоит не менее тысячи пистолей. Через кого же королева передала вам его?
- Она дала мне его сама.
- Где это?
- В кабинете, смежном с комнатой, где она переодевалась.
- Каким образом?
- Протянув мне руку для поцелуя.
- Вы целовали руку королевы! - вскричал г-н де Тревиль, изумлённо глядя на д'Артаньяна.
- Её величество удостоила меня этой чести.
- И это было в присутствии свидетелей? О, неосторожная, трижды неосторожная!
- Нет, сударь, успокойтесь, этого никто не видел, - ответил д'Артаньян.
И он рассказал г-ну де Тревилю, как всё произошло.
- О женщины, женщины! - вскричал старый солдат. - Узнаю их по романтическому воображению. Всё, что окрашено тайной, чарует их… Итак, вы видели руку, и это всё. Вы встретите королеву - и не узнаете её; она встретит вас - и не будет знать, кто вы.
- Да, но по этому алмазу… - возразил молодой человек.
- Послушайте, - сказал г-н де Тревиль, - дать вам совет, добрый совет, совет друга?
- Вы окажете мне этим честь, сударь, - ответил д'Артаньян.
- Так вот, ступайте к первому попавшемуся золотых дел мастеру и продайте этот алмаз за любую цену, которую он вам предложит. Каким бы скрягой он ни оказался, вы всё-таки получите за него не менее восьмисот пистолей. У пистолей, молодой человек, нет имени, а у этого перстня есть имя, страшное имя, которое может погубить того, кто носит его на пальце.
- Продать этот перстень! Перстень, подаренный мне моей государыней! Никогда! - вскричал д'Артаньян.
- Тогда поверните его камнем внутрь, несчастный безумец, потому что все знают, что бедный гасконский дворянин не находит подобных драгоценностей в шкатулке своей матери!
- Так вы думаете, что меня ждёт какая-то опасность? - спросил д'Артаньян.
- Говорю вам, молодой человек, что тот, кто засыпает на мине с зажжённым фитилём, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами.
- Чёрт возьми! - произнёс д'Артаньян, которого начинал беспокоить уверенный тон де Тревиля. - Чёрт возьми, что же мне делать?
- Быть настороже везде и всюду. У кардинала отличная память и длинная рука. Поверьте мне, он ещё сыграет с вами какую-нибудь шутку.
- Но какую же?
- Ба! Разве я знаю это? Разве не все хитрости дьявола находятся в его арсенале? Самое меньшее, что может с вами случиться, - это что вас арестуют.
- Как! Неужели кто-нибудь осмелится арестовать солдата, находящегося на службе у его величества?
- Чёрт возьми! А разве они постеснялись арестовать Атоса? Одним словом, мой юный друг, поверьте человеку, который уже тридцать лет находится при дворе: не будьте чересчур спокойны, не то вы погибли. Напротив - и это говорю вам я, - вы должны повсюду видеть врагов. Если кто-нибудь затеет с вами ссору - постарайтесь уклониться от неё, будь зачинщик хоть десятилетним ребёнком. Если на вас нападут, днём или ночью, - отступайте и не стыдитесь. Если вы будете переходить через мост - хорошенько ощупайте доски, потому что одна из них может провалиться у вас под ногами. Если вам случится проходить мимо строящегося дома - посмотрите наверх, потому что вам на голову может свалиться камень. Если вам придётся поздно возвращаться домой - пусть за вами следует ваш слуга и пусть ваш слуга будет вооружён, конечно, в том случае, если вы вполне уверены в нём. Опасайтесь всех: друга, брата, любовницы… особенно любовницы.
Д'Артаньян покраснел.
- Любовницы?.. - машинально повторил он. - А почему, собственно, я должен опасаться любовницы больше, чем кого-либо другого?
- Потому что любовница - одно из любимейших средств кардинала, наиболее быстро действующее из всех: женщина продаст вас за десять пистолей. Вспомните Далилу… Вы знаете священное писание?
Д'Артаньян вспомнил о свидании, которое ему назначила г-жа Бонасье на этот самый вечер, но, к чести нашего героя, мы должны сказать, что дурное мнение г-на де Тревиля о женщинах вообще не внушило ему ни малейших подозрений по адресу его хорошенькой хозяйки.
- Кстати, - продолжал г-н де Тревиль, - куда девались ваши три спутника?
- Я как раз собирался спросить, не получали ли вы каких-либо сведений о них.
- Никаких.
- Ну, а я оставил их в пути: Портоса - в Шантильи с дуэлью на носу, Арамиса - в Кревкере с пулей в плече и Атоса - в Амьене с нависшим над ним обвинением в сбыте фальшивых денег.
- Вот что! - произнёс г-н де Тревиль. - Ну, а как же ускользнули вы сами?
- Чудом, сударь! Должен сознаться, что чудом, получив удар шпаги в грудь и пригвоздив графа де Варда к дороге, ведущей в Кале, словно бабочку к обоям.
- Этого ещё не хватало! де Варда, приверженца кардинала, родственника Рошфора!.. Послушайте, милый друг, мне пришла в голову одна мысль.
- Какая, сударь?
- На вашем месте я сделал бы одну вещь.
- А именно?
- Пока его высокопреосвященство стал бы искать меня в Париже, я снова отправился бы в Пикардию, потихоньку, без огласки, и разузнал бы, что сталось с моими тремя спутниками. Право, они заслужили этот небольшой знак внимания с вашей стороны.
- Совет хорош, сударь, и завтра я поеду.
- Завтра! А почему не сегодня же вечером?
- Сегодня меня задерживает в Париже неотложное дело.
- Ах, юноша, юноша! Какое-нибудь мимолётное увлечение? Повторяю вам, берегитесь: женщина погубила всех нас в прошлом, погубит и в будущем. Послушайтесь меня, поезжайте сегодня же вечером.
- Сударь, это невозможно.
- Вы, стало быть, дали слово?
- Да, сударь.
- Ну, это другое дело. Но обещайте мне, что если сегодня ночью вас не убьют, то завтра вы уедете.
- Обещаю.
- Не нужно ли вам денег?
- У меня ещё есть пятьдесят пистолей. Полагаю, что этого мне хватит.
- А у ваших спутников?
- Думаю, что у них должны быть деньги. Когда мы выехали из Парижа, у каждого из нас было в кармане по семидесяти пяти пистолей.