| He was about to see in reality a certain coffer of which he had twenty times beheld the image in his dreams-a coffer long and deep, locked, bolted, fastened in the wall; a coffer of which he had so often heard, and which the hands-a little wrinkled, it is true, but still not without elegance-of the procurator's wife were about to open to his admiring looks. | Ему предстояло увидеть наяву тот заветный сундук, который он двадцать раз представлял себе в своих грезах, длинный и глубокий сундук, запертый висячим замком, заржавленный, приросший к полу, сундук, о котором он столько слышал и который ручки прокурорши, правда немного высохшие, но еще не лишенные известного изящества, должны были открыть его восхищенному взору. |
| And then he-a wanderer on the earth, a man without fortune, a man without family, a soldier accustomed to inns, cabarets, taverns, and restaurants, a lover of wine forced to depend upon chance treats-was about to partake of family meals, to enjoy the pleasures of a comfortable establishment, and to give himself up to those little attentions which "the harder one is, the more they please," as old soldiers say. | И кроме того, ему, бесприютному скитальцу, человеку без семьи и без состояния, солдату, привыкшему к постоялым дворам и трактирам, к тавернам и кабачкам, ему, любителю хорошо покушать, вынужденному по большей части довольствоваться случайным куском, - ему предстояло наконец узнать вкус обедов в домашней обстановке, насладиться семейным уютом и предоставить себя тем мелким заботам хозяйки, которые тем приятнее, чем туже приходится, как говорят старые рубаки. |
| To come in the capacity of a cousin, and seat himself every day at a good table; to smooth the yellow, wrinkled brow of the old procurator; to pluck the clerks a little by teaching them BASSETTE, PASSE-DIX, and LANSQUENET, in their utmost nicety, and winning from them, by way of fee for the lesson he would give them in an hour, their savings of a month-all this was enormously delightful to Porthos. | Являться в качестве кузена и садиться каждый день за обильный стол, разглаживать морщины на желтом лбу старого прокурора, немного пощипать перышки у молодых писцов, обучая их тончайшим приемам бассета, гальбика и ландскнехта и выигрывая у них вместо гонорара за часовой урок то, что они сберегли за целый месяц, - все это очень улыбалось Портосу. |
| The Musketeer could not forget the evil reports which then prevailed, and which indeed have survived them, of the procurators of the period-meanness, stinginess, fasts; but as, after all, excepting some few acts of economy which Porthos had always found very unseasonable, the procurator's wife had been tolerably liberal-that is, be it understood, for a procurator's wife-he hoped to see a household of a highly comfortable kind. | Мушкетер припоминал, правда, дурные слухи, которые уже в те времена ходили о прокурорах и которые пережили их, - слухи об их мелочности, жадности, скаредности. Но, если исключить некоторые приступы бережливости, которые Портос всегда считал весьма неуместными в своей прокурорше, она бывала обычно довольно щедра - разумеется, для прокурорши, - и он надеялся, что ее дом поставлен на широкую ногу. |
| And yet, at the very door the Musketeer began to entertain some doubts. | Однако у дверей мушкетера охватили некоторые сомнения. |
| The approach was not such as to prepossess people-an ill-smelling, dark passage, a staircase half-lighted by bars through which stole a glimmer from a neighboring yard; on the first floor a low door studded with enormous nails, like the principal gate of the Grand Chatelet. | Вход в дом был не слишком привлекателен: вонючий, грязный коридор, полутемная лестница с решетчатым окном, сквозь которое скудно падал свет из соседнего двора; на втором этаже маленькая дверь, унизанная огромными железными гвоздями, словно главный вход в тюрьму Гран-Шатле. |
| Porthos knocked with his hand. | Портос постучался. |