ь портреты для «Золотого руна»? Кто будет писать для Кнебеля «Чтение манифеста»?
Делать нечего, приходится отправляться одной.
2 мая, одна с тремя детьми, Юлия Евстафьевна прибывает в «Терем». Пишет письмо, в котором ни слова упрека. Но описание дорожных приключений говорит само за себя. В Семеновском взяли экипаж, но пришлось доплачивать. Взяли тройку лошадей, тронулись — и тут же пришли в отчаяние: началась тряска, до боли в зубах. Ямщиком был мальчик, неумелый, и, когда переправлялись через реку, вода замочила вещи, пришлось посылать за подводой. Мужики на руках вынесли экипаж…
Прошло двадцать дней. Юля ждала, что муж вот-вот приедет, но… Писала, что ждет его с нетерпением. И что же? Что за ответ получила она?
«Милая, дорогая Юля.
Пишу тебе и чувствую, что пишу что-то неожиданное и ужасное. Я еду в Италию, теперь же, месяца на полтора-два. Я чувствую, что больше не могу работать… Если же я поеду сейчас в усадьбу, опять ничего не напишу… Надежда на покупку наследника (начал писать царевича Алексея) так и осталась надеждою…»
Его уговорил Стеллецкий — не поедешь же один! Миновали Варшаву, Будапешт, Адриатическое море и оказались в Венеции. На венецианской бьеннале был выставлен портрет работы Кустодиева… Выставка достойная. Однако более взволновали его встречи с шедеврами Микеланджело, Веронезе, Джорджоне, с площадью Сан-Марко, с ее каналами, архитектурой.
Встречался с художником Первухиным, стал писать портрет одной русской дамы в гондоле. По этой причине каждое утро они отправлялись на канал. Только оказалось, муж их выслеживал. Нервный, раздражительный супруг бегал по набережной за движущейся гондолой, посылая проклятия. Друзья сообщили об этом Кустодиеву — и он быстро охладел к своей работе. Зато дама оставила такие строки о портретисте: «Это был молодой, жизнерадостный, веселый, остроумный художник».
Письма от Юли он ждет, читает и сразу же отвечает, делясь восторгами от красот Италии. Но некоторые строки ее писем приводят его в дурное расположение духа. «Ужасно устала, — пишет она, — горничная ушла, болят руки, о нервах и говорить нечего». Помощница — только Лиза…
Прекрасно быть Музой художника, но женой?..
Узнав, что муж пишет обнаженную женскую натуру, Юля теряет покой и посылает письмо, полное упреков.
В Венеции Кустодиев сдружился с художником Первухиным. Они много говорили, вспоминали Академию.
— Слышали? Репин, посетив Венецию, восхитился художником Тинторетто. Очень ему понравилось, что одна рука не дописана. «Какая смелость, благодарение Богу! Он остановил кисть великого мастера, и мы можем видеть процесс работы», — восхищался Репин. Но прошло несколько дней, он снова попал в музей, а вернулся чуть не плача: «О, о! Болваны, невежды! Один реставратор дописал руку Тинторетто! Рука, о Господи!»
— Темперамент, — заметил Кустодиев.
Они оба весело рассмеялись.
— А помните, как хвалил он сегодня то, что обругивал вчера, — и с тем же яростным напором…
Однажды Кустодиев и Первухин отправились в Рим. Город — увы! — не произвел такого впечатления, как Флоренция, Венеция. Тем не менее они посетили самые великие музеи, термы Древнего Рима, Колизей.
Первухин заговорил о своем предыдущем пребывании в Риме:
— Кого я здесь встретил! Кого увидал и где? На арене Колизея.
— Кто же это, Константин?
— Да Мясоедов! Помните такого? Учился в Москве, потом в Петербурге и, насколько мне известно, в этом году получил пенсионерскую поездку за границу на два года… Оригинал из оригиналов, чудак из чудаков…
— Это что, сын Григория Мясоедова?
— Разумеется. Но — полная ему противоположность, можно сказать.
— Что же он делал в Риме? Изучал искусство?
— Он был гладиатором в Колизее! Представляете себе?
Придется оставить двух друзей здесь, на улице Рима, и познакомиться с Иваном Мясоедовым — право, он того заслуживает. Личность столь же незаурядная, талантливая, сколь и диковатая. «Раззудись, плечо, размахнись, рука», так сказать.
Ученик Училища живописи, ваяния и зодчества, студент Академии художеств — его хорошо знали в Петербурге — шагал богатырским шагом по Васильевскому острову.
Сын известного передвижника, можно сказать, главы передвижников Григория Мясоедова — человека крайне вспыльчивого нрава, — Иван унаследовал диковатый нрав отца и воспылал ненавистью к художественному направлению отца. «Несчастье мое, откуда только такой взялся? Я человек нездоровый, немощный, а он — верзила, дубина! — ворчал отец. — Самовлюбленный Нарцисс! На кой черт нужны твои греки, аргонавты — народу надо помогать!..»
Рассказывали, что о Мясоедове-старшем один критик напечатал пару малоприятных замечаний и, чтобы сгладить впечатление, написал любезное письмо: «Дорогой Гр. Гр.! Вероятно, вы уже прочитали мою статью, последний опус. Надеюсь, мой критический отзыв не станет причиной нашей ссоры». И что же ответил Мясоедов? «Любезный друг, конечно же, нет. Правда, первое, что я сделаю при встрече, это расквашу вам нос. Надеюсь, это не послужит причиной нашей ссоры?»
В те «серебряные годы» начала XX века в России стало известно об английской системе воспитания, и одним из пионеров этого движения стал Иван Мясоедов. Он обливался холодной водой, поднимал тяжести. И Петров-Водкин вспоминал потом: «Мускульный спорт у нас начался с Мясоедова… в те дни он уже свертывал узлом кочерги истопников, на расстоянии всей курилки тушил свечу, спертым дыханием выбивал серебряный рубль из стакана. Красивый был юноша, в особенности до перегрузки мускулов атлетикой. Он любил свое тело, и одно удовольствие было порисовать с него — так он нарядно подносил каждый мускул».
И. Мясоедов. Эскиз к картине «Аргонавты»
Культ силы тогда привлекал многих, в том числе даже Куприна, Горького, Шаляпина.
Но у Ивана было еще два пристрастия: его красота, из-за которой он слишком много часов отдавал позированию — для Семирадского и других академистов, и фотография — проявление научно-технической революции. По коридорам ходили его снимки: гладиатор, Геркулес, обнаженный торс, голова в венке из виноградных лоз, Иван в костюме Диониса, Демона. Еще он прославился своей дипломной работой — гигантским полотном «Поход аргонавтов», в котором хотел передать «точное выражение мифологического духа». Его покорили прерафаэлиты в Англии с их мечтой о возрождении прекрасного. Его влекли странствия, путешествия, дух скитальчества поселился в нем чуть ли не от рождения. Огромный корабль, вековой дуб, дающий силу, мечты о Золотом руне, Геракл и Язон, слушающие божественную музыку Орфея, — таков смысл той картины.
А вот каким запомнил Мясоедова художник Ф. С. Богородский в более поздние годы: «Крупный и плотный, с большой седой бородой и коротко стриженными волосами, он был похож на какого-то средневекового живописца. Нижние веки его были подчеркнуты татуировкой — своеобразным гримом, оставшимся на всю жизнь…»
Первухин продолжал рассказывать своему собеседнику:
— Кто бы ни начинал спор или разговор с Иваном, со всеми он вступал в схватку, сыпал парадоксами, афоризмами и был принципиально не согласен ни с кем!
Большой оригинал, он и Музу свою искал не в России, а за границей — и нашел ее в Италии, в цирке. Кустодиеву, который выбрал себе скромную девушку Юлю, никогда бы не понравилась Муза Мясоедова — акробатка Мальвина, которую тот привезет в Россию. У него были романы с натурщицами, дамами полусвета, а в имении под Полтавой — даже рабыни. Когда в Академии увидели маленькую акробатку, стали повторять: «Какую женку нашел себе Иван!.. Малютка! Он ее на ладони носит… Красавица! Только красота ее какая-то зловещая. Похожа на Иродиаду, а вот поди ж ты: варит ему макароны!»
В студенческой столовой Мясоедов появлялся в сопровождении своей хорошенькой жены-итальянки. Он не столько обнимал ее, сколько покрывал ее плечи одной ладонью. Они стояли вместе у кассы, совещались на итальянском языке — хватит ли на две порции бефстроганов. Бедный гладиатор!
И. Мясоедов. Двойной портрет Франца и Мери Штук
Художник Константин Савицкий, увидав ее, ахнул:
— Ваня, дай мне твою жену ненадолго!.. Она же вылитая Иродиада! Буду писать с нее.
— Бери, только ненадолго: она нужна мне для картины «Отдых амазонок».
Музы — загадочное явление. Один мужчина выбирает Музу на всю жизнь, другому постоянно нужны новые впечатления, третий знает, что страстная любовь недолга, но зато это — «время цветения папоротника» (как в ночь на Ивана Купалу) и редких шедевров. Не таков ли был Репин в период увлечения Званцевой?
Забегая вперед, надо сказать, что Мальвина оказалась прекрасной и женой, и Музой Мясоедова. Он проживет с ней до глубокой старости.
Кустодиев рассеянно выслушал Первухина и заметил:
— Душа у него кочевая… Полощется на ветру, словно флаг. Ничего не поделаешь, такой уродился.
— Но ведь этот Иван еще ко всему прочему и философ, какой — не знаю, понять его трудно. А эта красотка-итальянка выслушивает все, что он ни скажет! Да еще он целые страницы словами исписывает!
— А по мне — философия у художника должна быть спрятана, «загрунтована» в холсте — все должно быть понятно без слов!
И. Мясоедов. 1945
Кустодиев внимательно слушал, а про себя думал: непременно должен показать Италию Юлии, она не меньше его любит живопись, непременно… Несмотря на их недомолвки и ее обиды. Тем более!
(Заметим в скобках: в 2000 году на выставке в Третьяковской галерее мы увидели работы Ивана Мясоедова, рассматривали его альбом, изданный с помощью… князя Лихтенштейна. Да, именно там, в этой крохотной стране, князь приютил гонимого, беспечного художника, покинувшего Россию в 1919 году, объездившего всю Европу, отсидевшего срок в гитлеровской тюрьме. Богатырь — и маленький рай? Нет, до конца жить в этом уютном гнездышке русский Гладиатор не смог: натура! Перед самой своей смертью, в 1953 году он погрузил все имущество, архив (2 тонны) и отправился в Бразилию… Хотел простора, новых впечатлений… Иван Мясоедов проживет на 50 лет больше, чем Кустодиев, и найдет кончину на пути в заокеанский континент.