Но сначала было построение, и мичман Беспалов докладывал старшему лейтенанту Переверзеву итоги десятидневного похода — граница на замке, ключ в кармане. Потом Белов подкатил:
— Запасные форсунки есть? Отдай комплект на 66-ой.
Задержался Зё у стенки — давно должен был грозить надменному соседу: приказ получен. Что-то с двигателем у него, с форсунками…. Но мне сейчас на всё плевать! Где молодой мой? Где моя смена? Этот? Какой-то щупленький, ушастый…. Ничего, откормим. Давай, пацан, краба. Схватил парнишку новенького, потащил в кубрик. Вот гамак, вот рундук…. Здесь будешь спать, сюда вещи…. А это Петька, твой начальник. У-у-у, сука!
— Ну, давай, рассказывай — откуда родом, как там на гражданке?
Замену звали Витей Кутеповым — был он осенником, то есть осеннего призыва. Навигацию промыкался на «Шмелях», теперь сюда….
— Здесь лучше, Витёк. Какое сравнение! Рассказывай, родом откуда?
Земляк, оказывается, из Троицка — это всего 35 км. от родной моей Увелки. Ёкараный бабай! Дай я тебя обниму. Коренной троичанин? Предки из Табыньши? Ёлы-палы, да мы не родственники случайно?
Оказалось — родственники. Первой женой старшего брата отца, Фёдора, была Фенечка из Кутеповского рода. Ну, как же, помню я её. Во-от таким пацанёнком встречал. Расскажу сейчас то, что Витьке тогда не озвучил.
С Фёдором расставшись, жила Фенечка в поломойках у попа при церкви Петровской. А как батюшка сбежал, и приход закрыли, стала побираться — в божественные дни на кладбище, в будни у магазина. Моя бабушка Даша, жалеючи, пригласила в баню, а помывшуюся спросила:
— Ладно, ли? Вот и хорошо. Ты приходи кажный раз, как топить станем: тепла не жалко, воды в достатке — чать не чужие.
В тот день, вернее спозаранку уехал с дедом за грибами. Потом хрюнделя давил — то есть спал после раннего подъёма и блукания в лесу на свежем воздухе. А как выспался и встал, сели грибы с бабушкой мыть. Она ворчит:
— Пойти надо глянуть — не готова ли баня. Ты попроворней будешь — сбегай.
— А как я узнаю — готова или нет?
Тут калитка открылась, и старушка согбенная — шарк, шарк — двором на огород. Ни здрасьте нам, ни до свиданья…
— Баб, кто это?
— Фенечка, тётка твоя.
— А куда она?
— В баню.
— Ты что ль звала?
— Давно звала, теперь кажин раз сама приходит.
— А как узнаёт?
— Так ить, Антош, она блаженная — с архангелами знается, они и нашептали…. А баня, внучок, готова — и бегать не надо. Фенечка всё известно….
Засиделись мы с родственником до темна. Чайку вечернего, и опять тары-бары — будто родиной пахнуло….
Петька Старовойтов бежит: проблемы у Шлыка и серьёзные — до сей поры из базы уйти не может.
— Ну, пошли, родственник, глянем.
Ходовой двигатель ПСКа-66 не запускался. Вернее схватывались один-два цилиндра, а потом хлопок во всасывающем коллекторе и…. тормоз. Все специалисты БЧ-5 с трёх катеров во главе с Беловым — словно борзые у лисьей норы — вокруг двигателя с высунутыми языками. Разобрали оба коллектора, сняли головку блока, проревизировали поршни, собрали — а он, собака, всё равно не заводится.
— Что случилось, Лёха?
— Что, что…. Форсунки твои трёпанные. Поставил, и вот….
— А раньше?
— Заводился, только чихал….
— А теперь — не чихает и не заводится?
— Послушай, Зё, хорош трепаться: если знаешь как завести, помоги, если нет — шиздуй отсюда, не хрен изгаляться.
Лёха на взводе. За такие проколы Атаман легко и запросто сдирал лыки и классности.
— Заводи.
— Лёха покрутил флажками насоса маслопрокачки и стартера — двигатель заворчал недовольный, хрюкнул пару раз, оглушительно хлопнул и затих. Из всасывающего коллектора потянуло дымком.
— И всё?
— Всё, — подтвердил Шлык обречённо.
— Нет, я спрашиваю: только форсунки поменял, и всё? И такая хренотень?
— Всё! Всё! Всё! Задолбал! — Лёха швырнул промасленную ветошь к моим ногам.
Я взял ключ и стал отворачивать гайки крепления форсунки.
— Видишь? — показал снятую форсунку. — Видишь?
— Что видишь-видишь? Ну, вижу. Что вижу? Форсунку вижу.
— Дурашлёп ты, Лёха. Форсунка без уплотнительного кольца.
— Да ставил я.
— Ставил? Посмотрим. Дай отвёртку потоньше. Опа-на!
На конце отвёртки болтались три уплотнительных кольца.
— Все? Или ещё есть? Ну, Лёха, ты клоун. Ох, и заплачут китаёзы, как дембельнёшься.
— Вали ты в баню…! — прозвучало оптимистично. Лёха кинулся сворачивать форсунки.
— Пойдём, братан, — позвал наверх Витьку Кутепова.
Мы курили на юте, Вадим подошёл, показал мазутные руки:
— Душ работает? Холодной не отмыть.
— Найди Петьку, пусть запустит вспомогач и включит горячую воду командиру, — приказал я родственнику.
Кутепов ушёл, и в этот миг запустился ходовой на 66-м.
— Как у тебя всё легко и просто получается, — вроде бы посетовал Белов своей профессиональной недогадливости.
— Да-а, флот моя стихия, — похвастался я. — А после дембеля изучу ракетные двигатели, и космос покорится.
— В любом деле нужна голова.
66-ой отвалил от стенки, взломал лунную дорожку на водной глади и растаял в ночи. Вадим пригласил:
— Пойдём по маленькой дерябнем — Василий угощает.
Мазурин заступил обеспечивающим. Две бутылки водки на столе в каюте ПСКа-68. Одна початая. Васька ворчал на отсутствующую жену:
— Подлюга! Сама на свадьбу хвостом вертеть, а мне откупную — служи, Васенька.
В откупной ещё были сыр и колбаса. Пируем!
Мазурин продолжал хулить жену:
— Брал её пигалицей несовершеннолетней — одни глазищи во всё лицо, коленки худые. А теперь в такой танкер разъелась, на пять тысяч тонн водоизмещения. Пройтись с ней стыдно, тьфу! Наливай!
И мы наливали, чокались, пили и закусывали….
Голос в люк Витька Иванова:
— Антоха, ты здесь? Покажись.
Поднялся на палубу. У комендора проблема: в самоволку сердце рвётся, к любимой, да дежурный на пути встал — Захар. Санька понять можно — не нужны ему проблемы под дембель. А у Вити любовь через край. С кем думаете? Да со Светкой Рожковой — проводила Бербазу и к Витюхе на грудь. Хотя зря я, наверное, о названой сестре таким тоном…. Они, как увидели друг друга, разом ума лишились, стыд и совесть потеряли. А что поделаешь — любовь….
Витька рассказывал.
Встретились в парке — он самовольщик поддатый, она безумно красивая. Сели на лавочку целоваться. Потом…. Потом любовью занялись…. Средь бела дня, тут же, на лавочке. Люди ходят, оглядываются, детишки смотрят.
Витя:
— Я люблю её, а она в ухо шепчет: «Да кончай ты быстрей, стыдно ведь…»
Кому другому за сестрёнку писон бы оторвал, но Витёк — парень зашибательский, и, похоже, всё у них серьёзно.
Захару говорю:
— Саня, пусти под мою ответственность.
— Далёко ль собрался? — Вадим Иванову. — Пойдем, провожу.
Они ушли к флотскому КПП. Мазурин горевал — водка кончилась, собеседники разбрелись…. А главное — где-то на свадьбе крутила «хвостом» его благоверная.
— Пойдём, глянем, — я предложил.
Мазурин ухватился за мысль.
— А что? Пойдём и нагрянем — не уличим, так выпьем. Верно, говорю?
Выпросил у Захарки свитер водолазный для командира, сверху регланы — холодны сентябрьские ночи. И потопали берегом. Идти надо было в Астраханку. Далековато. Я ему — командир, командир…. Он мне:
— Отставить «командира», зови меня Петей.
Зову Петром. На пляже у купалок по нужде приостановились. Я к дощатой стенке пристроился, а Мазурин внутрь шмыгнул, попеняв:
— Эх ты, бескультурщина.
Выскочил оттуда, меня за колпак и прочь тянет. Насилу вырвался:
— Дай отлить-то. Ты, Петро, чего так испугался?
— Там, понимаешь, парень девку того этого….
— Да ты что?! Пойдём, разгоним. Он наверняка не по согласию, а мы уговорим.
— Нет-нет, мы на свадьбу идём.
И пошли на свадьбу — женихи, ёшкин кот!
Веселье уже закончилось — женщины мыли посуду, степенные старики с окладистыми бородами сидели вряд под образами, пускали по кругу ковш с пенной брагой и вели неспешный разговор. На нас ноль внимания. Впрочем, Петро-Василий пропал куда-то. Мною заинтересовалась пышная шатенка лет тридцати пяти. Пышная не только причёской.
— Какой трезвенький! Выпить хочешь? А закусить?
— Брагу не буду, — буркнул и отвернулся. Отвернулся, потому что женщина не привлекала. Но её этот факт не обескуражил. Возможно, она и не заметила моего пренебрежения. На край стола сообразила початую бутылку водки с гранёным стаканом и тарелку ассорти, где куски торта соседствовали с колбасой, селёдкой и останками курицы. А я что? Я навалился. Хлопнул полстакана, набил рот и ещё налил. Покосился на стариков — как они? Сидят, судачат, по барабану им моё соседство.
— Поел? Пойдем, проводишь, — затормошила шатенка.
Куда проводишь? А, всё равно. Пошли. Вышли в тёмные сени, потом в дверь, в какой-то абсолютно непроглядный чулан. Женщина притиснула меня к стене, впилась мокрыми губами в рот. Руки, полные её руки рвали с меня брюки в тщетной попытке найти ширинку. О-пана — а нет её! Клапан нашла, расстегнула пуговицы — поползли вниз флотские клёши. Женщина выпустила изо рта мои губы.
— Да ты целоваться не умеешь, — сказала и поцеловала рвущуюся на волю плоть.
Вот так точно не умею. Эхма, прощай моя девственность…! Ещё раз.
Мазурин так и не нашёлся. Брёл один обратной дорогою — хмельной, усталый, изнасилованный — ломал голову, пытаясь понять, что это было — романтическое приключение или несчастный случай. На пляже захотелось искупаться — смыть с тела отпечатки потных рук. А может утопиться? Настроение — в самый раз. Не удалось ни то и ни другое. Иглы с колючками впились в босые ступни, едва ступил в воду. Да, не май месяц. Мне и купаться расхотелось, и топиться.
К черту всхлипы о порушенной девственности — ничто так не важно, как скорый дембель. Готовиться надо. Впрочём, что я — альбомчик готов, форма пошита. Флотский асс швейной машинки завернул клёши в 40 см по гаче, тренчики в виде якорей, мотню на две бляхи (мода такая). На беску едва «краб» (кокарда) входил, ленточки ниже лопаток. Галанку приталил — все нашивки из цветного пластика. Таким петухом, ясный перец, за ворота не пустят. Но покрасоваться-то хотелось. Ещё летом списался с сестрой двоюродной в Челябинске, которая на АМЗ живёт (и я там жил, учась на ИСе), договорился отправить ей посылку с дембельской формой. Одёжка готова, вперёд — на почту!