Мика позвал друзей. Они прибежали, перетянули рану окровавленным носком и повели хромающего брата домой. К счастью, день был выходной, и мама тут же осмотрела рану.
– Выглядит плохо, – коротко сказала она.
Как всегда, мама знала, что делать. Она залепила порез лейкопластырем, велела Мике придерживать его рукой и какое-то время не выходить на улицу.
Мы с братом были теми еще сорванцами, однако мама все равно каждое воскресенье водила нас в церковь. Там мы с Микой от скуки пихали друг друга локтями. Суть игры состояла в том, чтобы пихаться незаметно, не шевелясь и не вздрагивая, и не быть пойманным мамой.
Дана эту игру не любила. Она воспринимала походы в церковь очень серьезно – наверное, оттого, что так же относилась к этому и мама, а Дана хотела быть похожей на нее. Сестре нравилось молиться. Она молилась и утром, и вечером, поочередно за всех, кого знала, и просила Бога благословить их. Она молилась за родственников, за друзей, за незнакомцев, за собак и кошек и даже за животных в зоопарке. Она молилась о том, чтобы стать добрее и терпеливее, хотя не испытывала недостатка ни в одном из этих качеств. Дана жила в ладу с миром и умела сделать так, чтобы окружающим ее людям было хорошо. Она стала той скалой, за которую мы с братом держались, когда прибой жизни трепал нас особенно сильно.
Впрочем, как бы сильно Дана ни любила церковь и молитвы, именно по ее вине мы никогда не приходили на мессу вовремя. Обычно мы опаздывали минут на десять и появлялись в церкви, когда вся паства уже расселась. Я ничего не имел против опозданий – как я уже говорил, в церкви нам с Микой было скучно, – но мне не нравилось, когда все на нас укоризненно оборачивались.
Дана, при всех ее замечательных качествах, была жуткой копушей. Когда она просыпалась, то вставала с кровати не сразу – она садилась, скрестив ноги, и мечтательно смотрела прямо перед собой. Сидела так минут двадцать – это называлось у нее «просыпаться» – и лишь потом вставала. И даже после этого все делала медленно. Медленно ела, медленно одевалась, медленно расчесывала волосы. Если мама говорила мне и Мике готовиться к выходу, то мы уже через несколько минут были одеты; нашей сестре требовалось гораздо больше времени. Мы с Микой ходили в школу пешком, а Дану мама чаще всего отвозила на машине, чтобы она не опоздала.
– Все люди разные, – спокойно говорила Дана, когда мы принимались над ней подшучивать.
Мама тоже воспринимала ее медлительность без раздражения.
– Ей просто нужно чуть больше времени, чтобы собраться.
– Почему? – спрашивал Мика или я.
– Потому что она девочка.
Ох.
И все же Дана тоже порой действовала под влиянием порыва. Летом 1976 года наша семья несколько недель путешествовала по стране в микроавтобусе «фольксваген», которым мы владели с 1974 по 1982 год. Это были наши первые и последние каникулы подобного рода. Мы посетили пустыню Пейнтед в Аризоне, город Таос в Нью-Мексико и, напоследок, Большой каньон – одну из самых потрясающих достопримечательностей мира. Правда, тогда мы этого еще не понимали. Пока родители покупали нам обед, Дана подбила нас обойти ограничительные канаты и добраться до осыпающегося огороженного края каньона. Внизу, футах в трех от края, мы увидели небольшой уступ.
– Давайте спустимся, – предложила сестра.
Мы с Микой обменялись взглядами, посмотрели на уступ и пожали плечами.
– Ладно.
Почему бы и нет? Уступ не выглядел слишком опасным.
Мы спустились и сели на краю, болтая ногами. Далеко под нами по дну каньона вилась река Колорадо и кружили ястребы. Разноцветные пласты скал напоминали вертикальную радугу. Однако вскоре зрелище нам наскучило.
– Эй, я вот что придумала, – сказала Дана. – Давайте притворимся, будто мы сорвались с края, и напугаем людей.
Я и Мика потрясенно переглянулись. Обычно такие идеи выдвигали мы.
– Давай, – согласились мы в унисон.
Присев на корточки, мы осторожно выглянули из-за края каньона и положили локти на землю. За канатами, футах в тридцати от нас, стояла группа людей. Они фотографировали пейзаж и осматривались, восхищаясь красотой природы. Дана кивнула, и мы начали изо всех сил кричать, зовя на помощь.
Все головы тут же повернулись. Люди увидели, как трое маленьких детей цепляются за камни в попытке спастись. Пожилая женщина упала в обморок, другая схватилась за сердце, третья вцепилась в руку мужа. Никто не знал, что делать. Они смотрели на нас, оцепенев от ужаса и потрясения.
Наконец один из мужчин перестал смотреть на нас, как зачарованный, и перебрался через канат, но к нам уже бежала мама.
Возможно, вы догадались, что случилось дальше.
– Дети, оставайтесь там, пока я вас не сфотографирую! – крикнула мама.
Несмотря на забавное происшествие, мы не смогли остаться в Большом каньоне.
– Вам придется уехать. Немедленно, – вежливо сказал дежурный смотритель каньона через несколько минут.
Через полгода шериф забрал у нас пневматические пистолеты. Не из-за наших войнушек, а потому что мой брат зашел слишком далеко. Если вкратце, то произошло вот что: Мике было не с кем перестреливаться, и он подозвал двоих первоклашек. Велел им нагнуться и оттянуть в стороны штанины, чтобы стрелять им между ног.
– Не двигайтесь, а то я могу случайно попасть вам по ногам, – пояснил Мика. – Хочу потренироваться в стрельбе.
В общем, потом пришел шериф и забрал его пистолет. А через неделю и мой тоже – Мика стрелял по окнам соседей. Так и закончились наши игры в войнушку.
Глава 7
26 января, воскресенье,
Лима, Перу
Мы попрощались с Гватемалой, сели в самолет и отбыли в следующий пункт назначения. Им стал восьмимиллионный город Лима, обитель почти трети населения Перу. Некогда Лима была столицей Испанской империи в Америке – которая включала в себя Эквадор, Колумбию, Боливию, Чили, Аргентину и Перу, – а также богатейшим городом в шестнадцатом, семнадцатом и восемнадцатом столетиях. Однако эксплуатация, плохое управление и неэффективное планирование постепенно ослабили Испанскую империю, чем в 1824 году воспользовался Симон Боливар, окончательно разбив испанскую армию и освободив южноамериканские колонии. За последующие сто семьдесят пять лет здесь сменилось множество правителей, а в 1980 году состоялись демократические выборы, и я с волнением наблюдал современную жизнь страны.
Лима изнемогала от жары. Лето в Южной Америке более знойное, чем в североамериканской Гватемале. Мы сели в автобусы, сотрудники ТСС раздали нам бутылки с водой и представили местных гидов. Также нам выдали радио и наушники, и мы настроили радио на ту же частоту, что и наши гиды – благодаря этому мы слышали все, что происходило, даже на расстоянии ста футов.
Центральная площадь была битком набита людьми. Колониальная по стилю, площадь пересекалась с несколькими извилистыми улочками, утопающими в недавно высаженных цветах. Дети играли в траве и фонтанах, чтобы охладиться. Стоило нам выйти из автобусов, как дети нас окружили и попытались продать сувениры.
Мы сфотографировали президентский дворец и собор, где похоронен Франсиско Писарро. Репутация Писарро всецело зависит от точки зрения: в Испании он считался исследователем. Еще он взял в плен Атауальпу, вождя инков, а получив за него в качестве выкупа полную комнату золота, тут же убил вождя и поработил остальных индейцев. Интересно, что думают потомки инков об этом одобренном церковью месте погребения выдающегося исследователя.
Недалеко от площади находится Каса-Альяга, «Дом Альяга» – поразительный образец ранней испанской архитектуры, хотя со стороны он почти не отличается от остальных зданий квартала. Можно спокойно пройти мимо, если не знать, что это за здание. За его дверями скрывается изумительное зрелище.
Семейство Альяга владеет этим домом уже более четырехсот лет, его потомки до сих пор там живут. Он спроектирован как типичная испанская «асьенда» – поместье богатого землевладельца: комнаты выходят в открытый двор, посреди которого высится стофутовая смоковница. В особняке хранится одна из лучших коллекций произведений искусства в Южной Америке. Дом большой, содержать его дорого, поэтому хозяева разрешили водить сюда туристов. Мы с Микой бродили по зданию с широко распахнутыми глазами.
Все в доме: перила, дверные рамы, балюстрады, балясины – кроме разве что оштукатуренных стен – украшала искусная резьба. Картины покрывали каждый свободный кусок стены. Мебель, в основном семнадцатого-восемнадцатого веков, была так украшена, что мы не могли навести на резкость фотоаппараты.
Мика повернулся ко мне.
– Даже не верится, что этот дом настоящий!
– Да уж. Просто невероятно!
– Наверняка ты подметил несколько идей для следующего ремонта, а, Ники?
Я рассмеялся.
– Ну, было бы неплохо повесить портреты знаменитых предков.
– Это если у нас есть знаменитые предки.
– Точно. Пока род Альяга строил поместье, наши предки, должно быть, подковывали лошадей и работали на ферме.
Мика кивнул и огляделся.
– Скажи откровенно – ты хотел бы жить здесь?
Я покачал головой.
– Нет. Не в моем вкусе. Да и чтобы содержать дом в порядке, его владельцам надо вкалывать по ночам.
– Точно. Представляешь, сколько времени займет уборка? Кристина умерла бы от усталости.
Представители ТСС принялись созывать нас и пересчитывать. Потом мы сели в автобус и поехали в гостиницу.
В последующие несколько недель все экскурсии проходили подобным образом. Хотя тур наподобие нашего имеет свои преимущества, график строго спланирован, и в большинстве мест не получится задержаться или провести собственные изыскания.
Сегодня вечером должен был состояться турнир на суперкубок по футболу. «Тампа Бэй Бакканирс» против «Окленд Рэйдерс». Многие хотели посмотреть на их игру, и Мика тоже. Он живет в Сакраменто, «Окленд Рэйдерс» его любимая команда, и брат даже несколько раз ходил на их матчи. Мы сомневались, что турнир будут показывать в Перу, однако ТСС заверили нас в обратном, и весь автобус встретил это известие восторженными возгласами. Транслируемую по спутнику игру мы увидим в баре – всю целиком. Уж не знаю, какой хитростью это удалось добиться ТСС – в Перу мало кому интересен американский футбол.