Мы с Микой вошли в гостиничный бар одними из первых, заняли лучшие места и принялись заказывать традиционные вкусности. Постепенно к нам присоединились остальные. Половина болела за «Тампа Бэй», остальные за «Окленд Рэйдерс», и к началу трансляции гостиничный бар начал напоминать обычный американский бар, тем более что местных жителей поблизости не было.
Никаких предыгровых заставок – за пять минут до начала игры телевизор пару раз мигнул и показал нам выстраивающиеся на поле команды.
– Видишь, сколько нового опыта мы приобретаем, – сказал Мика. – Ты знаешь кого-нибудь, кто смотрел Суперкубок по футболу в Лиме?
– Нет.
– Тебе весело?
– Веселее не бывает.
– О работе думаешь?
– Не-а. Думаю только об игре.
Мика покачал рукой с зажатой в пальцах картошкой фри.
– Отлично, значит, ты еще не потерян для общества.
– Сделайте громче! Мы не слышим! – крикнул кто-то сзади.
Бармен нажал кнопку на пульте, и звук начал нарастать. Стал слышен рев болельщиков и имена игроков, а потом началась жеребьевка. Заговорили комментаторы.
Все подались вперед.
– Что за ерунду они там бормочут? – крикнул кто-то.
– Не знаю, кажется, говорят по-испански, – ответили ему.
Все стало на свои места.
– Испанский?!
– Испанский – официальный язык Перу и Испании, – любезно сообщил Мика.
Никто не счел это забавным.
– Я думал, матч транслируют по спутнику из Америки, – проворчал кто-то. – Может, на другом канале будет на английском?
Бармен начал нажимать на кнопки. Нет, либо по-испански, либо никак.
Я наклонился к Мике.
– Теперь тебе и в самом деле будет что рассказать. Ты не только смотрел игру любимой команды на Суперкубке в Лиме, но и слышал ее на испанском!
– Наконец-то ты в должном настроении! Не зря я старался.
Мы стали смотреть игру. «Рэйдерс» играли не очень хорошо и постепенно проигрывали. Выкрики брата становились все реже, и к середине матча он лишь качал головой.
– Ты должен верить в их победу, – сказал я.
– Боюсь, я теряю веру.
– Что-то подобное я уже слышал, – ответил я, припомнив последний разговор с его женой. – Так ты, значит, до сих пор не ходишь в церковь?
Мика улыбнулся. Мы частенько обсуждали с ним веру и религию, даже в раннем детстве. Когда Мика женился, эти темы стали всплывать в наших разговорах все чаще. Кристина не была католичкой и посещала не мессу, а внеконфессиональную христианскую службу. В отличие от предпочитаемой мной мессы, которая проводится традиционно, лишь с небольшими вариациями, Мика выбирал службы не столь жестко регламентированные, где больше времени отводилось на раздумья. Точнее, так он пояснил мне свой выбор. Позже даже эти отличия уже стали неважны.
– Дай-ка угадаю. Это Кристина просила тебя поговорить об этом во время путешествия?
Я промолчал. Мика поерзал на сиденье.
– Нет, иногда я хожу в церковь, – сказал он. – Но только потому, что так хочет Кристина. Она считает, мне нужно ходить туда из-за детей.
– И?
– Что – и?
– Ты извлекаешь какую-нибудь пользу от этих посещений?
– Не особо.
– Ты вообще молишься?
– Я не молился три года.
Я не представлял, каково это – жить без молитв.
– Ты не чувствуешь, что тебе чего-то не хватает?
– Я не молюсь потому, что молитвы не действуют, – резко ответил он. – Молитвы ничего не исправляют. Плохое все равно случается.
– А тебе не кажется, что молитвы помогают пережить трудные времена?
Мика не ответил, и я понял, что лучше его не трогать. Сейчас, по крайней мере.
«Рэйдерс» проигрывали, победа фактически была у «Тампа Бэй» в кармане, и мы с братом во второй половине матча ушли из бара в тренажерный зал. Немного побегали, покачались и вернулись в свой номер.
– Жаль, что твоя любимая команда проиграла, – посочувствовал я Мике.
– Ничего страшного. Я не так остро это воспринимаю, как ты в детстве. Помнишь? Ты ревел каждый раз, как «Викинги» проигрывали.
Миннесотские «Викинги» были моей любимой командой, я выбрал их за то, что в Миннесоте родилась Дана.
– Помню. Их проигрыш на Суперкубке разбил мне сердце.
– Который именно? Они много раз проигрывали Суперкубок.
– Спасибо за напоминание.
– Пожалуйста. – Мика помолчал и добавил: – Помнишь, ты становился невменяемым, когда дело касалось «Викингов»?
– Помню. Я во многом не знал меры.
– И до сих пор не знаешь.
– У каждого свои проблемы. Даже у тебя.
– Ничего подобного. Я абсолютно счастлив. Разве не видно? Именно я силой свой жизнерадостности поднял тебя из глубин отчаяния всего пару дней назад.
Я закатил глаза.
– Просто мы путешествуем. Не забывай – подобное было всегда в твоем духе, а не в моем. Ты вырос с любовью к приключениям, ты их вечно искал. А я следовал за тобой, пытаясь не дать тебе встрять в слишком уж большие неприятности.
– Но я все равно частенько встревал в неприятности… – Мика усмехнулся.
– Ну да. Особенно когда дело касалось оружия.
По лицу брата скользнула тень приятных воспоминаний.
– До сих пор не понимаю, почему так получалось. Я ведь не был плохишом. Я просто хотел повеселиться.
«А ведь и правда, было весело», – с улыбкой подумал я.
Наши замечательные родители наконец-то осознали, что Мике и мне нельзя доверять пневматическое оружие, пусть даже нам хорошо с ним игралось. Как мы ни умоляли, они отказались покупать нам новые пистолеты. И даже ружья, когда мы предложили их в качестве компромисса. Зато родители купили нам луки и стрелы.
Что ж, с луками мы тоже не скучали. Нехватку точности мы искупали скоростью стрельбы, и пущенные нами стрелы с жужжанием втыкались в деревья. Брат подходил к стрельбе из лука не так серьезно, как я, однако постепенно научился попадать в довольно большую цель на расстоянии в тридцать футов. Правда, я стрелял почти в два раза быстрее.
– Давай положим тебе на голову яблоко, и я попробую пронзить его стрелой, – однажды предложил Мика.
– У меня есть идея получше – давай положим яблоко на твою голову!
– М-м… какое-то дурацкое предложение.
Однажды мы гуляли с луками по лесу, и одна стрела вдруг полетела к бригаде рабочих, которые строили дом, – за прошедшие с нашего приезда годы здесь приключился самый настоящий строительный бум. Стрела упала не так уж и близко от рабочих, но один из них все равно разозлился, невзирая на наши попытки объяснить, что это случайность.
– Даже не думайте стрелять сюда! – буркнул он и, что хуже, не вернул нам стрелу, как мы ни просили. У нас было всего три стрелы, и утрата стала невосполнимой.
Мы с братом побрели домой, кипя от негодования. Когда мы поднялись на холм, Мика решил, что не будет слушаться приказов какого-то незнакомца, особенно когда тот забрал стрелу.
– У него нет права приказывать мне! – негодовал Мика.
Он наложил стрелу на тетиву и прицелился вверх, намереваясь, видимо, выстрелить в небо из принципа «выкуси!». Стрела сорвалась с тетивы и взлетела к облакам, взмывая все выше и выше, пока не превратилась в точку.
Разумеется, Мика не принял во внимание легкий бриз. И выстрелил не настолько прямо, как – Господь свидетель – намеревался. Его стрела сменила траекторию и полетела к подножию холма, прямо к строящемуся дому и рабочим. Когда я это понял, у меня перехватило дыхание.
– Мика, она летит туда, куда я думаю?
– Ох, нет… нет… не-е-ет!!!
Побледнев, мой брат запрыгал на месте, словно надеясь изменить неизбежное. Мы наблюдали, как стрела полетела вниз, прямо к рабочим, которые уже отобрали у нас ее предшественницу. Мика не смог бы послать стрелу на двести ярдов с подобной точностью, даже если бы тщательно целился.
– Не-е-ет!!! – кричал Мика, продолжая подпрыгивать.
Стрела летела навстречу своей судьбе, и я с каждым мигом все тверже убеждался в том, что мы убьем человека. Я испугался, как никогда. Время будто замедлилось, все происходило с ужасающей предопределенностью. Нас отправят в колонию для несовершеннолетних. А может, и в тюрьму…
И вдруг все закончилось.
Подняв облачко пыли, стрела вонзилась в землю меньше чем в футе от землекопа. Он в ужасе отпрыгнул.
– Слава Богу. – Мика тяжело вздохнул и улыбнулся.
– Здорово! Ты попал почти в то же самое место.
Разумеется, в этом возрасте – и в этот миг – мы не осознавали, о чем подумал строитель. В отличие от нас он не испытывал благодарности. Он спокойно работал, и вдруг его чуть не пронзила стрела, пущенная двумя детьми с вершины холма. Нет, благодарности он не испытывал, ничуточки. Он был в ярости! Даже с расстояния двухсот ярдов мы увидели, как он поднял взгляд на нас и, отбросив лопату, кинулся к своему грузовику.
– Может, пора удирать? – спросил я брата.
Но Мика уже бежал к нашему дому, пятки его так и мелькали. Я рванул за ним. С пыхтением перебегая лужайку соседей, я обернулся. Грузовик со скрежетом остановился у деревьев, рабочий вылез из кабины и бросился за нами.
Разумеется, он поймал нас, и был зол гораздо сильнее, чем мне показалось издали. Когда отец узнал, что случилось, он тоже разозлился и посадил нас под домашний арест на две недели. Однако худшее ждало впереди – тем же днем пришел шериф и забрал наши луки и стрелы.
За исключением той поездки к Большому каньону наши каникулы проходили в Сан-Диего – почему-то большинство родственников матери и отца переехали жить именно туда. Мы навещали их и наслаждались пляжем практически бесплатно, что не так уж и плохо для семьи, у которой нет лишних денег.
Все десять часов до Сан-Диего наша троица тряслась в задней части микроавтобуса вместе с доберманом Бренди и различным багажом. По пути мы дважды останавливались на заправках, но нам никогда не покупали еду или воду – мы ели то, что мама брала в дорогу: бутерброды с ветчиной, чипсы и розовый лимонад.
Хорошее было время. Как ни удивительно, родители не требовали, чтобы мы пристегивались, и пока машина петляла по Пятой улице, приближаясь к дому бабушки Спаркс, мы читали, играли в игры или боролись. Под «боролись» я имею в виду не тычки с нытьем, а настоящую борьбу с тесным контактом, захватом шеи в замок, переплетением рук и ног, сопровождаемую вскриками и слезами. Обычно родители не обращали на нас внимания, хотя порой отец оборачивался и кричал: «Прекращайте трясти чертову машину!» – значит, начинался неизбежный обратный отсчет до момента, когда он придет в состояние «повышенной боеготовности». Мы смотрели на отца так, будто у него из ушей выросли кукурузные стебли, и гадали, что же его рассердило.