– По-моему, сейчас он на дыбы встанет.
– Потому что сзади много вещей. Когда мы в него сядем, он выровняется.
– Думаете, на нем безопасно ехать? – поинтересовалась мама.
Не знаю, почему она это спросила. Все равно ни у Мики, ни у меня прав не было.
– Конечно! Что тут опасного?
Из хорошего – микроавтобус доехал до нового дома. Плохо было то, что даже после разгрузки он не выровнялся. Ничуточки. Видимо, мы сломали какую-нибудь заднюю подвеску.
– Перед все еще смотрит в небо, или это мне кажется? – спросила мама.
– Может, мы смотрим на него не прямо. Или дорога неровная.
Мы так и сяк наклоняли головы, смотрели на машину и на дорогу.
– Похоже, вы что-то сломали, – подытожила мама.
– Не, все в порядке! Дай ему время, и он станет, каким был.
– Отец разозлится.
– Он даже не заметит. А если и заметит, то ему будет все равно.
Разумеется, отец все заметил, и обратный отсчет до «повышенной боеготовности» начался сразу же, как он пришел с работы. Однако нам хватило ума уйти еще до его возвращения. К счастью, когда мы вернулись домой, отец уже остыл, ведь машина ездила как обычно, только выглядела дико. А раз она ездит, значит, чинить ее незачем. В общем, ее так и не починили, а через три года продали и купили новую модель «фольксвагена». Но все эти три года мы ездили на микроавтобусе, который выглядел так, будто на нем везли детенышей кита в зоопарк.
Наш новый дом был одноэтажный и маленький. В нем имелось четыре спальни, кабинет, гостиная и кухня, причем две комнаты – кабинет и хозяйскую спальню – переделали из гаража. Дому было двадцать пять лет, и он отчаянно нуждался в ремонте.
Даже учитывая переделанный гараж, площадь дома составляла всего тысячу триста квадратных футов, но для нас он был шикарным. Впервые у каждого была отдельная спальня, и мы постарались украсить ее по своему вкусу. Мама невероятно гордилась тем, что у нее наконец появился собственный дом, и следующие несколько лет наводила в нем уют – так, как она это понимала. Шестнадцать стен были выкрашены в разные цвета – мама меняла цвет стен чаще, чем иные меняют зубную щетку, – и каждый выходной Мика и я, прежде чем пойти играть, выполняли список дел. Субботние утра мы проводили за постройкой забора, очередной покраской стен, высаживанием кустов и деревьев, полировкой кухонных шкафов и тем, что еще придет в голову маме, пока она сидит на работе.
Лишних денег на все это у семьи не было, так что дело продвигалось медленно. Например, чтобы построить забор, мама каждую неделю с получки покупала с десяток досок – больше она позволить себе не могла. На то, чтобы накопить достаточно досок, ушло пять месяцев; к счастью – по ее мнению, – не пришлось платить за постройку. Учитывая наш с Микой опыт по ремонту крыши в Небраске, строить забор поручили нам, и мы его построили. Он получился заметно наклоненным, однако мы с братом сочли, что мама должна была это предвидеть, прежде чем поручить нам подобное дело.
Мы по-прежнему выполняли большую часть работы по дому, и родители начали дарить нам на Рождество инструменты, тем самым убивая одним выстрелом двух зайцев. Мы не только получали неожиданные подарки – к примеру, молотка я точно не ожидал, поскольку не просил его, – но родители еще и деньги на этом экономили. К тому же, по их мнению, лучше дарить нам инструменты, чем оружие.
Как-то одним рождественским утром я сел на кровать рядом с Микой.
– Ну, как тебе Рождество? – спросил он.
– Потрясно. Если бы я был плотником. – Я кивнул на свои подарки: плотницкий молоток и деревянные шканты. – Они хотят, чтобы я начал делать мебель?
Мика покачал головой и вздохнул.
– Ох, как я тебя понимаю. Но у тебя хотя бы несколько подарков. А мне подарили ножовку. Даже не представляю, что мама задумала. Я-то хотел джинсы «Леви Стросс».
Мы помолчали.
– У нас странные родители, – сказал я.
Мика не ответил. Он смотрел на ножовку.
– Что? – спросил я.
Он нахмурился и покачал головой.
– Да так. Просто на коробке написано, что она может пилить твердую древесину, например дуб.
– И?..
– Полы в моей спальне дубовые?
– Вроде бы да.
Мика задумался.
– Согласись, что наши родители слегка деспотичны?
– Точно. Они словно охранники в ГУЛАГе.
Мика заморгал так, будто марсианина увидел.
– Ты это о чем, Ник?
– Неважно.
– Ты тоже иногда странный.
– Знаю. – Мне уже доводилось это слышать. – Но о чем ты говорил?
– Что, если мы воспользуемся этими подарками для собственной выгоды?
– То есть?
Он нагнулся и прошептал мне на ухо свой план. Довольно толковый, надо сказать. У нас были каникулы, и, когда родители ушли на работу, Мика ножовкой пропилил дыру в полу своей кладовки прямо в подвал. Теперь ночью, когда он якобы шел спать, Мика мог выбраться из спальни незаметно для родителей. И, разумеется, он это делал.
Примерно в то же время мама решила, что устала работать полный день, а потом еще готовить и убирать в доме. Стать поваром пришлось отцу. Я узнал это, когда вернулся домой из школы, и даже не усомнился, что отцу это нравится. Он сказал, что собирается приготовить одно из любимых блюд своего детства, и запретил нам заходить на кухню.
– Будет сюрприз! – сказал он.
Мика, Дана и я не знали, что и думать. Единственное, что отец когда-либо самостоятельно готовил, были куриные потроха. Не крылья, не ножки, не грудки – потроха. Просто отцу они нравились. Он мог нажарить их полную тарелку. Мы уже знали их запах и сразу поняли, что в сегодняшнем меню на ужин явно не они.
При жарке потрохов – или вообще чего-либо – по кухне плывет приятный аромат. Сейчас пахло горелым, будто в огонь сыпанули муки, и отец несколько раз ойкал и бегал открывать заднюю дверь, чтобы проветрить. Иногда он заглядывал в гостиную и кричал:
– Пальчики оближете! – Или: – Потрясающее блюдо! Не могу дождаться, когда я приготовлю вам еще что-нибудь из блюд моего детства!
После еще трех-четырех «Ой!» он наконец позвал нас к столу. Мама еще не вернулась с работы, так что мы сели за стол втроем. Отец вынул что-то из духовки и поставил перед нами.
Блюдо состояло из двух частей: тарелки с тостами и…
Мы пригляделись. Серо-бурое, комковатое, с черными пятнышками… На медленно остывающей массе лежала ложка.
– Чуть-чуть подгорело, но на вкусе это не должно отразиться. Ешьте.
Мы не шевелились.
– Что это, папа? – наконец спросила Дана.
– Бобы. Я приготовил их по секретному рецепту.
На бобы масса ну никак не походила. Она даже пахла не бобами, а чем-то… несъедобным, как если бы собаку вытошнило полупереваренной пищей. Ну да ладно, пусть будут бобы с тостами и…
– А что на главное? – спросил я.
– Ты о чем? – удивился отец.
– Гамбургер? Или курятина?
– Ничего не нужно. Только не с этим блюдом.
– А что это за блюдо? – спросил Мика.
– Бобы на тостах, – гордо ответил отец. – Мама никогда вам такого не готовила, правда?
Мы переглянулись и покачали головами.
– Ну, кто первый?
Мы с Микой боялись шевельнуться.
– Я, папа, – кашлянув, сказала Дана.
Просияв, отец положил на ее тарелку тост и зачерпнул бобы. Они успели загустеть, и отцу пришлось приложить усилия, чтобы подцепить их. Запахло еще ужаснее. Отец наморщил нос.
– Как я уже говорил, они немножко подгорели. Но все равно должно быть вкусно. Наслаждайтесь.
– А ты не хочешь их попробовать, папа? – спросила Дана.
– Нет, это все для вас троих. Я просто посмотрю. Вы еще растете, вам нужно много есть. Мика?
Отец снова сунул ложку в миску и, нахмурившись, с усилием зачерпнул бобы, будто застывшее мороженое.
– Нет, спасибо. Я сегодня ужинаю у Марка. Не хочу перебивать аппетит.
– Ты не предупреждал.
– Забыл, наверное. Мне уже пора. Я должен был быть там еще десять минут назад! – Выскользнув из-за стола, Мика исчез за дверью.
– Ладно. А ты, Ник?
– Давай. – Я поднял тарелку и положил в нее тост. Густая, подгоревшая бобовая масса упала на тост тяжело, будто бейсбольный мяч.
– Размажьте их немного по тосту, так будет лучше, – посоветовал отец.
Мы с сестрой потыкали ложками в массу, честно пытаясь размазать ее. Мысль о том, чтобы положить это в рот, ужасала. Когда мы поняли, что дальше откладывать неизбежное не получится, вошла мама.
– Как дела? Я так рада вас видеть… – Она остановилась и наморщила нос. – Чем здесь воняет?
– Это ужин. Проходи, мы только тебя и ждем, – ответил отец.
Мама подошла к столу, глянула на еду…
– Так, дети, поставьте тарелки в раковину.
– Но… – заикнулся было отец.
– Никаких «но»! Я приготовлю спагетти. Ники, Дана, хотите спагетти?
Мы яростно закивали и быстро встали из-за стола.
– Отлично. Тогда возьмите с моего велосипеда продукты. Будет готово через несколько минут.
Как ни странно, отец ничуть не расстроился. Наверное, он это спланировал, ведь после того вечера ему запретили для нас готовить. И каждый раз, когда мама начинала жаловаться на то, что он не хочет взять на себя часть домашних обязанностей, отец искренне отвечал:
– Я пытался, но ты мне запретила.
Еда стала нашим слабым местом. Мы не могли тратиться на то же, что и другие дети – на печенье, конфеты и разные сладости, – и как только представлялась возможность получить их, становились будто пьяницы, уходящие в запой. Навещая друзей, мы наедались у них до отвалу. За раз мы могли съесть тридцать-сорок печений «Орео». Иногда мы ускользали из комнаты друга, тайком пробирались в его кладовую и снова ели.
То же самое происходило, когда мама покупала какие-нибудь сладости. Сухие завтраки, например. Как правило, дома у нас были только овсяные колечки «Чириос», и если мама вдруг покупала «Фрут Лупс» или «Трикс», то мы сразу же съедали всю коробку. Мы просто не могли оставить хоть немного на завтра. «Если я не съем это сейчас, то съедят другие, а там есть и моя доля!» – примерно так мы думали. И наедались до боли в животе. Однажды, съев по пять тарелок «Фрут Лупс» за полчаса, я и Мика сели на кровать. Животы у нас округлились.